е занимались чистой наукой, а потому русские не должны сделать им ничего плохого… Таких деятелей советские бойцы роняют на мерзлую землю и увязывают ласточкой. Пусть полежат вот так, болезные, на морозе в минус тридцать, и подумают о том, каково было их подопытным, насмерть замороженным в криогенной камере.
Но страшнее всех прочих были события, происходящие в двух двухэтажных зданиях, расположенных во внутреннем дворе «блока Ро». Это был последний круг ада, место содержания подопытных, которых японский персонал цинично именовал «бревнами», откуда они могли отправиться только в печь крематория и никуда больше. Даже тех, кто, вопреки всему, выздоравливал после заражения самыми тяжелыми болезнями, сначала подвергали тщательному изучению, а потом повторно использовали в каком-нибудь эксперименте с летальным исходом. И вот теперь, когда по всей территории «отряда 731» гремит стрельба и недружественные незнакомцы проникли в святая святых, эти люди вдруг как-то нечаянно из безгласых «бревен» превратились в ненужных свидетелей обвинения. Сам ли начальник «отряда 731» генерал-лейтенант Масадзи Китано приказал пустить в камеры цианистый водород[29], или это сделал кто-то из его подчиненных, большого значения не имело. Люди умерли в страшных мучениях, в том числе и маленькие дети, но при этом они не перестали быть свидетелями страшных преступлений. Даже мертвые, они обвиняли и требовали той варварской справедливости, когда око за око, зуб за зуб, а за людоедские замыслы по уничтожению целых народов солнцеликие ниппонцы должны будут в стонах и слезах расплачиваться в течение столетий.
Но главными свидетелями обвинения на процессе над врачами-убийцами станут архивы сей людоедской организации, загруженные в эвакуационный поезд, и поэтому сохранившиеся в целости и сохранности. Немного погодя этот поезд, конечно, поедет, но только не на Мукден и Дайрен, как планировал генерал Китано, а на Читу и Москву, чуть позже. Туда же отправятся почти восемьсот сотрудников разной степени научности – давать показания по поводу собственных преступлений и нести за них искупление. Кстати, нынешнего начальника «отряда 731» генерал-лейтенанта Масадзи Китано удалось взять живым: с простреленными обеими руками он не мог ни застрелиться, ни взрезать себе живот, а бежать было уже некогда, потому что и в «блоке Ро», и вообще на территории «отряда 731» – повсюду находились торжествующие русские гайдзины. С прошлым начальником и основателем сего небогоугодного заведения генерал-лейтенантом Сиро Исией было гораздо сложнее. Больше полутора лет он пребывал на территории Метрополии, откуда после капитуляции его еще придется выколупывать. Хотя, наверное, с тем упорством, которое обычно применяют в таких случаях товарищ Сталин и его советники из будущего, этого персонажа достанут хоть из-за врат ада.
Но все это будет потом. А пока следует перегруппироваться, занять оборону, отправить вертушками на «большую землю» раненых и самых ценных пленных, запереть остальных в таком месте, где их можно прикончить всех разом при помощи того же цианистого водорода, и приготовиться отражать попытку гарнизона Харбина в последний момент отбить сверхсекретный объект.
22 февраля 1944 года. Токио. Дворец императора Японии Хирохито, Зал приемов.
Присутствуют:
Император Хирохито;
Премьер министр – адмирал Сигэтаро Симада;
Министр иностранных дел – Маммору Сигэмицу;
Исполняющий должность министра армии – маршал Хадзимэ Сугияма;
Командующий объединенным флотом Японии адмирал Исороку Ямамото.
Настроение у господ министров, собравшихся в зале приемов императорского дворца, было похоронным. И не без причины. Вчера после полудня передовые части мехкорпуса Бережного вошли в Пхеньян, а сегодня утром танки генерала Лелюшенко, переночевав в Дайрене (Дальнем), ворвались в Люйшунь, на русских картах обозначенный как Порт-Артур. На этом с Квантунской армией было покончено раз и навсегда.
Экспедиционная армия в Китае, расположенная южнее Пекина, насчитывала около миллиона штыков, причем японцы составляли меньшую часть, четыреста тысяч; остальные же являлись китайскими коллаборационистами, подчиненными так называемому Нанкинскому правительству Китая, ничуть не менее марионеточному, чем игрушечный маньчжурский император Пу И. В основном эта армия занималась тем, что попеременно сражалась то с китайскими коммунистами (численностью военизированных формирований до ста пятидесят тысяч бойцов), то с миллионной армией китайских националистов под командой Чан Кайши. Коммунисты оказались крепким орешком, поэтому японцы как бы заключили с ними негласное перемирие, предпочитая понемногу щипать разрозненные армии националистов. Только около сорока процентов сил подчинялось центральному правительству, остальные войска принадлежали местным провинциальным «вождям».
Советское наступление в Маньчжурии случилось как раз в разгар подготовки операции «Ити-Го», имевшего целью разблокирование сквозного движения по железной дороге Пекин-Гонконг. Но едва в Маньчжурии загремели пушки, цели этой операции стали мелкими, а задачи ненужными. Экспедиционная армия в Китае по всем параметрам (численности, оснащенности тяжелым оружием и общей боеспособности) уступала уже разгромленной Квантунской армии, и с большим напряжением справлялась с собственными задачами. Так что ожидаемый в ближайшее время удар с северного направления поставит ее на грань катастрофы.
Но более вероятен был другой вариант развития событий, при котором против японских экспедиционных сил в Китае будет выставлен заслон, в значительной степени состоящий из военных формирований китайских коммунистов, а основная советская группировка в Маньчжурии будет перенацелена на атаку Метрополии. Там одной авиации столько, что уже через месяц непрерывных бомбежек от японских городов останется только пепел. Положение безрадостное, даже если забыть о том, что, контролируя Корею и Сахалин, советское командование почти открыто готовится к десанту на Японские острова, и воспрепятствовать этому нет никакой возможности. Насколько известно японской разведке, советская морская пехота сдает позиции на отбитых ею Курильских островах стрелковым частям и концентрируется в окрестностях Отомари (ныне Корсаков). Туда же с материка доставляется обученное маршевое пополнение и техника для возмещения боевых потерь.
Попытки помешать этой деятельности ударами с воздуха привели к ожесточенным воздушным боям над заливом Анива и опустошающим потерям в рядах японских ВВС. Непревзойденные «красноголовые» еще раз подтвердили свою репутацию лучших из лучших, после люфтваффе поставив на место японских пилотов. Шагом отчаяния со стороны японского командования был приказ отобрать у летчиков парашюты, чтобы те дрались до конца, а в случае безвыходного положения шли на таран. Не помогло. Воздушные бои стихли только тогда, когда у японской авиации закончились и летчики и самолеты. И та же самая картина назревает в окрестностях Пусана, где «красноголовые обживают бывшие японские аэродромы. Паузу для перегруппировки наземных и десантных подразделений советское командование непременно использует для нанесения разрушающих воздушных ударов по территории Метрополии и подготовительных действий вроде десанта на Цусиму. В связи с этим японский Генеральный Штаб, сожалея о бездарно потерянной Квантунской армии, соскребает в Метрополии остатки остатков и перебрасывает их на Цусиму, пытаясь усилить оборону этих стратегически важных островов.
Но даже у самых отчаянных японских патриотов нет никакого сомнения в том, что когда наступит роковой момент, все эти подкрепления, спешно возводимая полевая оборона и прочие последствия бесплодной суеты будут сметены одним могучим ударом советской авиации. Все помнят, что уже случилось с долговременными приграничными укрепрайонами, которые со всем возможным тщанием возводились в течение полутора десятков лет – русские разбили их в течение одного дня.
– Есть сведения, – сказал маршал Сугияма, – что при вторжении на территорию Метрополии через южное направление будут действовать три так называемых авиакорпуса ОСНАЗ и две полевых воздушных армии. Сила неимоверная даже по стандартам европейского театра военных действий. Северное направление при этом мы можем считать отвлекающим. Аэродромная сеть на потерянных нами северных территориях не способна вместить в себя больше одного авиакорпуса, а остров Хоккайдо не имеет для империи такого военного и экономического значения, как южная часть Хонсю, Кюсю и Сикоку. Утрата этих территорий сразу разорвет нашу связь с колониями и южной армией, сражающейся на подступах к Индии…
– Для прерывания транспортного сообщения с колониями, дорогой Хадзимэ-сан, – прервав молчание, сказал адмирал Ямамото, – русским большевикам даже не понадобится захватывать указанную вами часть территории Метрополии. Бомбардировщики, разрушившие портовые сооружения, справятся с этой задачей не хуже, чем морская пехота и воздушные десанты. В радиусе трехсот морских миль от Пусана опасность для наших кораблей будет неотвратимо смертоносной, в радиусе пятисот миль – очень значительной, в радиусе семисот миль – серьезной. И противостоять вражеским ударам мы не сможем. У нас просто нет необходимого для этого количества самолетов, да и квалификация пилотов оставляет желать лучшего.
После этих слов самого авторитетного и уважаемого японского военачальника в зале приемов повисла томительная тишина. Господа министры, по большей части кадровые военные, осознавали себя в весьма неуютном месте на краю бездны, когда земля под ногами уже начала осыпаться.
Этот заговор молчания прервал сам японский император, нарушив при этом неписанный обычай, по которому владыка страны восходящего солнца не должен вмешиваться в обсуждение даже самых животрепещущих вопросов. У министров головы большие, пусть они и думают; а в случае, если им придется накосячить, извиняться за ошибки придется чисто по-японски, взрезав себе живот острым ножом.