- Жри я, как ты, Буассар, я бы отрастил голову подлиннее!-только так и защищался он от умных речей француза.
Буассар ухмылялся. Он вовсе не настаивал на классификации, почерпнутой им из случайной книжки, читать которую он мог только в минуты кафара - беспричинной тоски, одолевающей белого человека в тропическом климате. Буассар, собственно, никогда и не отстаивал свои теории, но голландца он любил подразнить, ибо не в пример ему, голландец был твердо убежден в прирожденной злости и лени африканцев. Впрочем, такие, как Буассар и ван Деерт, проделали в свое время поход на Чад, работали на Гваделупе, усмиряли Алжир и Марокко и вполне завоевали право на свои собственные шутки. Даже, например, такие: Буассар садился у кухни, вытаскивал из кармана тяжелый «вальтер» и подолгу толковал с бабингой о вполне возможном его, бабинги, побеге к симбу..,
- Тогда я продам твой череп, бабинга, американским малышам с бананов Сикорского!.. Ты не знаешь, что такое банан Сикорского? Это вертолет. Такая большая стрекоза, нагруженная ребятами в малиновых беретах. Любой из них даст за череп негра кучу долларов!
И показывал «вальтер»:
- Вот эта штука и поможет мне добыть доллары, бабинга. Когда ты побежишь, я буду стрелять только из этой штуки. Ты понял?
- Оставь негра, Буассар,- вмешался я, зная, что французу приятно такое вмешательство. И француз, правда, спрятал «вальтер» и вразвалку побрел к палатке, улыбаясь всеми своими шрамами… По крайней мере, так было вчера, на нашей старой стоянке.
А сейчас Буассар сидел напротив меня, а рядом с ним сгорбился ван Деерт.
Голландца я не любил. Даже для легионера он был излишне жесток и жаден. На что такие способны, ван Деерт доказал еще в Индокитае, а к нам его занесло помещенное в шведской «Дагенс нюхетер» газетное объявление: «Каждого, кТ6 интересуется сёльскохозяйственными работами в Конго и умеет стрелять, просят позвонить по телефону 03-91-38». Голландец позвонил. Он не мог не позвонить, потому что в те дни его фотографии лежали в карманах чуть ли не каждого полицейского Швеции…
Слева от меня разместились капрал и новичок - немец Шлесс. Шлесс был облачен в аккуратно подогнанную форму, улыбался дружелюбно, но все, что мы о нем пока знали - его капралу рекомендовал сам майор Мюллер, питавший слабость к соотечественникам. И хотя Шлесс еще ничем не проявил себя, капрал в него верил.
А вот пятый член команды до сих пор оставался для нас тайной. Практически мы даже поговорить с ним не могли - он изъяснялся только по-итальянски, хотя на итальянца не походил. Странный парень - он почти не пил, боялся дождей и грома. Но если он ложился за пулемет, можно было спокойно раскуривать сигарету, сидя на бруствере. Иногда умение Ящика (так прозвали мы этого парня) прямо пугало. Казалось, пулемет- это продолжение Ящика… Впрочем, в легионе можно стать первоклассным специалистом в любом деле, если оно связано непосредственно с работой и, как и всякая работа, прилично оплачивается.
Перед капралом, как всегда, лежала газета. Он подобрал ее в каком-то браззавильском баре и постоянно таскал с собой, завернув в целлофан. Я никогда не видел, чтобы капрал разворачивал эту газету. Нет, он выкладывал ее на стол и мог часами сидеть над ней, как над молитвенником. Наверное, в газете было что-то такое, чего не прочтешь ни в одной другой. Но спрашивать у нас не полагается. Каждый знает об окружающих его парнях лишь то, что они сами могут ему сообщить. Так что тайна газеты капрала так и оставалась для нас тайной. Зато каждый знал - капрал обожает монету. География и история в его представлении, несомненно, сводились к чисто экономическим понятиям - район работ, оплата, тариф… «Истинная щедрость - это щедрость к себе» - вот, пожалуй, любимый афоризм капрала.
Пообедав, француз опять пристал к бабинге, и несколько раз мне казалось, что вот-вот бабинга вырвет у него «вальтер» и мне придется за кого-то из них вступаться. Но ничего не произошло. Француз знал, что делает. И хотя профессиональная надбавка за риск предполагает нечто иное, он не без удовольствия дразнил бабингу. Ведь он, Буассар, был настоящий легионер. Как говорят, легионер до смертного часа; и там, где он проходил, трава, как правило, поднималась так же медленно, как и под ногами голландца. А это кое-что значило.
Прихватив пару жестянок с пивом, я лег на разостланный по траве плащ. Из-за тоненькой веточки глянула на меня круглыми тупыми глазками крошечная древесная лягушка, и я вдруг вспомнил слова одного чудака о том, что в спокойном состоянии лягушки вроде бы совсем ничего не видят. Мир для них - сплошной голубой фон. Но, как объяснил мне все тот же чудак, беднягам лягушкам и не надо ничего лишнего видеть - ведь даже в самую плохую погоду вода сохраняет свой голубоватый оттенок, и стоит лягушкам услышать врага, как они автоматически прыгают именно на голубое, в воду… Разумеется, в таком зрении есть свои неудобства. Например, лягушка может подохнуть от голода, находясь среди убитых насекомых. Но зато если уж перед нею шевельнется что-либо небольшое и округлое, своего она не упустит! Как легионер… Деньги - вот тот сплошной голубой фон, на который мы автоматически прыгаем в любую погоду…
Француз присел рядом и ухмыльнулся:
- Усташ, ты знаешь, какого цвета зебра?
Я понимал, что пришел он совсем не за этим, но на всякий случай, заметил:
- Она полосатая, Буассар.
- Хорошо. Пусть так… Но белая она с черными полосами или наоборот?
- Обговори это с бабингой, Буассар.
Но француз был расположен к беседе. Уже через пару минут он выложил то, ради чего подкатывался:
- Усташ, говорят, ты был в Каркахенте?
О таких вещах не спрашивают, Буассар это знал. Но в последнее время мы с ним довольно близко сошлись, и он, видимо, решил, что иногда может задавать и такие вопросы…
- Не злись,- сказал он.- Я просто вспомнил одного парня. Он был итальянец и работал на крупную газету, а может и на Интерпол, потому что всегда попадал в разные истории. В конце концов кончилось это плохо. Браззавиль не Париж, а легионеры не шансонье… Этот макаронник, Усташ, интересовался биографиями таких, как мы, и сумел взять интервью даже у майора Мюллера.
- Зачем?
- Чтобы поговорить о нас с европейцами. Чтобы рассказать всем о том, что мы якобы бандиты… И почему я с тобой заговорил… В списке этого макаронника был и некий хорват по кличке Усташ, следы которого прослежены от фашистской Хорватии до Аргентины, до Испании, до Конго… Я, конечно, притворился, что впервые о таком вот хорвате слышу, но этот итальяшка был упорный и не отставал от меня, и даже обо мне самом рассказал кое-что интересное. Ну, а о тебе он говорил чуть ли не как о родственнике - так долго он занимается твоей судьбой. И особенно хорошо он помнит тебя в Каркахенте…
- Чего он еще хотел?
- Увидеть тебя… Несколько лет назад он сумел добраться до испанского поселка Бенинганим, находящегося рядом с Каркахенте, в котором, как выяснил этот макаронник, находятся военные лагеря усташей, готовящихся для специальных акций против нынешней Югославии… Я только потому и спрашиваю тебя, Усташ, что кое-чего не понимаю… Ведь если нет такого государства, как Хорватия, исчезнувшего с третьим рейхом, то каким образом могут существовать и существуют в той же Испании военные лагеря хорватов?
- Эти ребята - иммигранты,- неохотно пояснил я.- Их немного. Они занимаются только спортом
Буассар затрясся от смеха:
- Конечно, спортом, кто возражает!.. Я тоже им занимался, видишь, сколько на моем лице шрамов! Только это случилось в другом спортивном лагере, и находились там не хорваты!
Я внимательно посмотрел в круглые глаза француза и терпеливо повторил:
- Болтай с негрилем, Буассар. Меня от таких бесед тошнит.
Но в принципе француз был прав - все мы прошли через те же «спортивные» лагеря и всем нам некуда было возвращаться, поскольку свои страны мы проворонили, потеряли…
- Ладно! - утешил меня француз.- Я не хочу копаться в твоей биографии. Да и тот итальяшка к тебе приставать не будет. Он утонул в озере Альберта… Несчастный случай… Он плыл тогда рядом с ван Деертом. Я потом видел, как сам майор Мюллер похлопал голландца по плечу…- Буассар помолчал и вновь начал нудить: - А вообще макаронник мне многое рассказал. Об усташах, например… Человек, который основал вашу партию… Как его?.. Ох, эти славянские имена!.. Ах, да! Анте Павелич!.. Так вот, этот Анте Павелич был крут на руку!.. Ван Деерту его проказы пришлись бы по душе!
- Если бы Гитлер не проиграл свою войну,- разозлился я,- мы бы не шлялись по черным Конго. Проиграли все, кто поставил на Гитлера, не я один… Но я хоть жив, и поэтому ищу возможности всплыть снова… Забудь, что я усташ! Принимай это всего лишь за кличку!.. Настоящие усташи не бродят по Африке. Они готовятся к возвращению не здесь. И они - это Хефер, Илич, Любурич, Вранчич, Ровер. Они готовятся и верят, что все можно повернуть… А я не верю. Я сам по себе! Мне нужны только деньги!
Я, правда, так думал. В мои годы не тешат себя иллюзиями.
- Бабинга! - заорал я.- Принеси пива!
Буассар вскрыл ножом принесенные негрилем жестянки, и мы молча выпили. А потом стали говорить о работе. Без патетики, не упирая на то, что мы - малиновые береты, синие гуси, рейнджеры и, как там еще? - ах да! - белые великаны!.. И совсем было успокоились, как вдруг в невидимом, закрытом непроницаемыми зарослями небе раздался далекий гул, перешедший во все нарастающий свист, и мы невольно привстали, пытаясь понять, чей это самолет выпевает свою последнюю лебединую песню… А потом грохнул взрыв. Эхо долго, раскатами, пробивалось к нам сквозь глухое одеяло джунглей.
- Кто-то из верхних,- заметил француз.- Я никогда им не завидовал.
Но я не слышал Буассара. Меня поразил Ящик, пулей вылетевший из своей палатки. На его плоском сером лице был написан настоящий ужас… «Трус! - решил я.- Что с того, что он умеет владеть своим пулеметом? Все равно - трус!»
- В машину! - рявкнул, выскакивая из палатки, капрал.