Она не знала, почему он не использует на ней внушение. Почему не сделает её более податливой, почему терпит вот это её принужденное согласие.
Она ощутила его руки на плечах.
Он отстранился, резко перевернул свою лисицу на спину, и снова вошел. И в этот раз смотрел ей в глаза. Видел, что причиняет лисице боль, но не останавливался.
Марлен изо всех сил сдерживала слезы. Не бывает так, чтоб ненавидели ни за что, убеждала она себя, но верить было сложно. Вот он, судья, которого она и не встречала до первой Млечной гонки, мучает её тело и душу. Мучает просто так, не называя причин. Да если б она знала, в чем провинилась, может, было б легче принимать наказание!
Слеза потекла по левой щеке, и под аккомпанемент едва различимого «Кап!» спрыгнула на подушку.
В тот момент Доган наклонился к лисице, и поцеловал. Не резко, не напористо, скорее изучая. Он впервые её целовал. Не наказывая, не пытаясь причинить боль. Это был самый настоящий поцелуй.
Марлен умом понимала, что должна как-то реагировать, но искренне не представляла, как. Это было странно и слишком интимно — ощущать его язык, ласкающим её губы, проникающим в рот. Когда он таранил её членом — даже тогда всё воспринималось более прозаично.
То было его первая, проявленная по отношении к Марлен, нежность.
С того самого дня (с того самого поцелуя) это вошло у него в привычку. Он вызывал её в Экталь, и как только она переступала порог её спальни — хватал её, бросал на кровать или припечатывал к стене, и целовал.
Поцелуи всегда предшествовали сексу, и длились долго. Ящерр вошел во вкус и целовал лисицу с напором, до тех пор, когда у него уже не было сил сдерживать желание, и тогда он, не прерывая поцелуй, начинал снимать с неё одежду, в которую почти наверняка сам же приказал её облачить. И не отпускал всю ночь.
Иногда ей удавалось уснуть в его кровати, чтобы быть пробуждённой его жадными руками, притягивающими её ближе. Руки шарили, в поясницу упирался член. Его руки разводят её ноги в стороны, он поглаживает внутреннюю сторону бёдер. И входит в нее вместе с требовательным поцелуем.
Когда он станет другим (ранение)
Лисица никогда не пыталась хоть как-то противиться его желаниям. Она была слабее, в положении подчиненной, и беспрекословно делала всё, что он ей приказывал.
Как правило, где-то среди ночи, насытившись её телом, он отсылал её прочь. Чтобы через день (если везло — через два) снова приказать лисице явиться в Экталь. Ей всегда казалась, что едва мог дождаться её прихода, так нетерпелив он был.
Некоторые изменение в «ритуал» внесла её вторая гонка на Млечной Арене.
В тот раз Марлен не боялась ничего. Её снова нарядили в красное, и проводили к старту.
Арена буйствовала, все хотели увидеть Марлен. Камеры выпучивали не неё свои глаза намного чаще, чем на остальных гонщиц. Всем было любопытно, что это за зверек такой — новая любимица (любовница) Догана Рагарры.
Марлен не знала, как на ситуацию реагирует Джин, но ей нестерпимо хотелось повидаться с подругой, хоть с кем-то из них. В кошмарах ей снилось, что Джин отворачивается от неё, обвиняет в изгнании Ароры и в том, что привлекла к себе Рараггу.
Разум твердил, что они правильно делают, отстранившись от общения с ней, ведь это может быть опасно, но отчаянное сердце спрашивало: «Если она потеряла их, своих самых родных подруг, кто или что у неё осталось?».
Остались родители, но к ним тоже не пускают. А на сердце — тоска!
•••
Марлен не победила в гонке, но до финиша добралась. И то хорошо!
Увы, в следствии неудачного падения во время соревнования Марлен получила несколько царапин, а также вывихнула плечо. После тщательного осмотра, ящерриный доктор приказал на нагружать плечо и проводить как можно больше времени в постели, особенно в первые два-три дня.
Марлен посмотрела на мужчину и сказала желчно:
— Я — гонщица, зависима от чужих приказов. В постели времени провожу достаточно, но не факт, что именно там я смогу не нагружать плечо.
Доктор понял. А Марлен, не удержавшись от еще одной едкой подколки, добавила:
— Впрочем, уж что-то, а постельный режим мне гарантирован.
Она была взвинчена. Адреналин, ударивший в голову после гонки, вместе с усталостью и пустотой, щедро разлитой в её сердце, смешались в невообразимый коктейль. Марлен было невероятно плохо и одновременно — так же невероятно хорошо.
В тот вечер Доган позвал её к себе. Усталая, она едва держалась на ногах, пока её одевали и сажали в авто. По дороге несколько раз засыпала.
Переступив порог его комнаты, она застыла. Доган подошел к Марлен. Он не набросился не неё с поцелуями, как делал раньше, и ждать у двери полчаса тоже не заставил (так он тоже делал несколько раз).
Ныло плечо. Марлен пожалела, что не попросила двойную порцию обезболивающего.
— Я видел гонку, — сказал он внезапно, а его взгляд блуждал по её плечу.
Марлен молчала. Её очень правильно одели — ткань скрывала все полученные ушиби. Если бы он не знал о ранении — он бы его и не заметил вовсе, все синяки и ушиби были скрыты под тканью.
— Садись на кровать.
Марлен кивнула. Стараясь не потревожить руку, начала взбираться на кровать.
— Я сказал — садись, а не ложись! — прикрикнул судья недовольно.
Марлен испуганно шарахнулась и сделала, как было велено: села на самый край.
Ящерр нахмурился. Подошел к ней, начал расстегивать лисице платье. Старался быть осторожным, но при очередном движении Марлен не смогла удержать крика боли. Рука ныла.
— Так больно? — спросил ящерр. В голосе пробивалось беспокойство.
Марлен кивнула. Нельзя же правду от него скрывать.
Ящерр нахмурился. Принялся за старое — продолжил снимать платье, но теперь делал это намного аккуратнее.
Когда она осталась в одной рубашке, он отошел он неё на шаг и принялся рассматривать. Затем — присел около неё на корточки.
— Я спрашиваю — ты отвечаешь, — сказал. — Насколько сильно болит рука?
— Мне… нужно немного обезболивающего, — прозвучало обтекаемое.
Ящерр недовольно скривился.
— Это не ответ. Как сильно болит сейчас?
— Сильно, — прошептала напуганная лисица. Вся бравада, что не так давно лицезрел доктор в лазарете, улетучилась, как пуля из пистолета.
— Шевелить рукой можешь?
— Очень… болит, когда шевелю.
— Понятно.
Он поднялся. Вышел из комнаты. Вернулся спустя минуту, и сразу наткнулся на испуганные глаза лисицы.
Ему не понравился этот взгляд. Гонщица была как на минном поле, — подорвется при малейшем шорохе. Он сам завел такие порядки, сам её довел до подобного, но почему-то результат «воспитательных работ» не удовлетворил.
Он кинул на кровать рубашку — простую, длинную.
— Переоденься.
Марлен взяла в руки белую ткань. На её лице проступило замешательство. Невысказанное «зачем» повисло в воздухе.
Она взялась за ткань и снова не удержала болезненный вскрик.
— Да как тебя только пустили ко мне в подобном состоянии! — разозлился ящерр, хватая рубашку и бережно помогая лисице её одеть.
Из недр белой ткани на него смотрели встревоженные глаза. Ящерр скривился, осознавая, какую глупость только что сказал. Приказал бы — ему бы и труп её приволокли.
Он переодел девушку, а затем всучил ей две таблетки и стакан с водой.
— Выпей. Полегчает.
Лисица без возражений выпила лекарство. Доган подумал, что, если бы он сказал, что это яд — она бы тоже выпила, покорно.
И пока он погружался в раздумья, некто чужой его же руками укладывал лисицу в его постель и укутывал её одеялом.
Увы, утром…
Следующее утро
Утром, когда благодаря выданным ящерром лекарствам боль пройдет, а раны заживут, Доган разбудит лисицу требовательным поцелуем, уложит под себя, разведет её ноги в стороны и …
— Какая сладкая лисица…
Затем — потребует убраться восвояси. И не узнает маленькая лисичка, что жестокий судья всю ночь целовал её волосы, гладил её плечи и что-то шептал ей на ухо. А утром проснулся с мыслью, что ему приятно находиться с Марлен в одной постели.
Его жестокость была следствием его страхов и, как он полагал, слабости. И он сам себя презирал за то, как несправедливо поступает с девушкой, которая ни в чем не виновата. Но он слишком много времени провел на этой планете, и эта планета развратила его ум. Доган убеждал себя, что Марлен — всего лишь земная женщина, что она недостойна, что она — гонщица, развращенная, умеющая лишь мужчин совращать да в гонках участвовать.
Он пытался скрывать правду, в первую очередь — от себя. Но правда была на виду, она плескалась в глазах Недж, которая прибыла в Экталь в то же утро, разминувшись с лисицей на каких-то полчаса.
— Ты жесток, Доган, — сказала Недж. — Я был хотела заблуждаться на твой счет, но дальше так продолжаться не может. Тот мужчина, в которого я так слепо верила и которого любила, давно умер.
Доган едва сдерживался, чтобы не ответить ругательством. Его впервые раздражала собственная жена, которую он уважал и у которой всегда искал совета. Не только жена — с недавних пор его раздражали враз потерявшие смысл обязанности судьи.
В мыслях была лишь она, проклятая лисица. С какой обидой она на него смотрела, когда он утром резко подмял её под себя и развел её ноги в стороны. И вошел в мягкое, до скрежета зубов желанное тело.
— Недж, уходи. Давай поговорим об этом позже.
— Когда? Я и так ждала достаточно долго, думала, ты образумишься.
Доган испытал прилив агрессии.
— Не делай вид, будто её благосостояние — в твоих интересах! Она, Недж — твоя прямая соперница, верно я говорю?
Но Недж на его слова отреагировала неожиданно. Она усмехнулась, и было в этой насмешке нечто покровительственное, будто он, Доган, не понимает очевидных вещей.
— В отличии от тебя, я еще не забыла, чему нас дома учили, Доган. Тебя высшие силы наградили таким подарком, о котором каждый из нас мечтает