Он уложил Марлен спиной на капот. Марлен поморщилась — капот был холодный, видимо, включилось автоматическое охлаждение.
— Холодно? — спросил Доган
— Нет, — ответила Марлен. — Продолжай.
Взгляды схлестнулись. Мужчина замер. Казалось, Доган не поверил в то, что услышал, поэтому Марлен слегка провела рукой по его плечу. Мужчина проследил за этим движением, и принялся жадно расстегивать ей брюки. Иногда его рука соскальзывала, чтобы погладить её обнаженную грудь. Казалось, вся Марлен была для него как подарок, желанный, и он не знал, за какую часть подарка хвататься в первую очередь.
— Из каждой ловушки можно выбраться, потому что я — выбирался, — вещал тем временем Доган, и его спокойный голос так контрастировал с нетерпеливыми действиями. — И дело не в том, что гонщицы — женщины, или что земные. В авто все равны, лисица, не так ли?
Головка члена прижалась к промежности. Перед глазами Марлен по-прежнему стояло лицо Догана за рулем авто.
Когда ящерр вошел в неё, Марлен не было больно. Она поняла, что пока наблюдала за ним, проделывающим трюки, до которых ей еще расти да расти, в ней росло возбуждение.
Марлен могла ненавидеть судью, но она любила быть гонщицей, и он знал, как на этом сыграть. И сыграл.
Ящерр усмехнулся, наклонился и поцеловал свою лисицу.
А на следующий день вся Штольня обсуждала новость — Доган Рагарра подарил своей любовнице ярко-желтую «Катапульту» — машину-конфетку, машину-мечту. Для города это был знак, что отношение ящерра и его гонщицы перешли на новый уровень.
Благодарность
Теперь, имея собственное авто, Марлен чувствовала себя чуточку защищённые, и немного свободнее. Как только первый шок от подарка схлынул, она села в авто и помчалась прочь из территории гонщиц, мимо ОГЕЙ-Центра, на свободу.
Весь день она гоняла по Мыслите, заново его изучая. Несколько раз останавливалась на заправках, пила кофе, покупала батончики с нугой, садилась у окна в кафе, и рассматривала людей — ящерров. И не могла поверить: неужели у неё наконец-то появилось собственное авто. Не то, что ей выдают на тренировках, а собственное, которым она может пользоваться по собственному усмотрению? Нежели, спустя столько лет?
Вернулась лисица в Штольню лишь вечером, усталая и довольная. И, не удержавшись, первым делом засела за планшетник и настрочила короткое сообщение.
«Спасиботебе».
А судья Доган Рагарра в тот день тоже сделал одно невероятное открытие. Оказывается, дарить подарки своей лисице и получать в ответ её благодарность — очень приятно.
Равновесие
Их отношения снова преображались. Не сразу, как могло показаться со стороны недоброжелателям. С этой парой происходили очень медленные, но критически важные изменения.
Доган, как старая ослепшая собака, повсюду тыкался носом и не сразу понимал, куда идти можно, а куда — нельзя. Потому-то наломал столько дров. Но в какой-то момент начало казаться, что он успел вовремя притормозить, и его отношение к лисице изменилось в лучшую сторону.
Марлен же, четко понимая, что её жизнь зависит от Догана, училась приспосабливаться к выбравшему её судье и извлекать из своего положения максимальную выгоду.
Все было очень просто, совсем неромантично, но очень волнительно, что для него, что для неё.
В Догана Марлен не была ни влюблена, ни даже симпатии не испытывала. С недавних пор — уважала ящерра за его несомненное мастерство вождения, старалась понять. Но лишь потому, что у неё не было выбора. Имей она его, этот пресловутый выбор — уехала бы из Мыслите, не задумываясь ни минуты.
Доган это видел. Но он сумел сделать выводы из своих ошибок. А потому предпочитал не замечать, как она вздрагивает каждый раз, стоит ему сделать резкое движение или повысить голос. Догана понимал: злиться на Марлен за то, что она боится, это как осуждать воду за то, что она мокрая. Он сам виноват, что боится, этого не отнять.
Судья разрешил своей гонщице наведываться к родителям и встречаться с подругами. Но потребовал, чтобы всё её разговоры с Джин оставались публичными. Он доверял Джин, но он также доверял своим инстинктам, да и просто здравому смыслу: не должна бывшая любовница дружить с настоящей. Не должна — и точка.
Тем не менее, когда Недж попыталась деликатно намекнуть, что не против бы к Марлен в гости зайти — он взбесился и потребовал «не лезть к его гонщице».
— Ну да, твоя гонщица только для тебя, — хмыкнула тогда Недж. — Как же ты без неё.
Недж вроде бы приняля его требование. Но ящерр знал, это её «вроде бы» и яйца выеденного не стоит. И был постоянно начеку.
Постепенно, день за днем, в его отношениях с Марлен наметилась некая стабильность. Он старался не быть с ней слишком грубым, она — старалась не лезть на рожон. Выказывала характер, училась не бояться, но никогда не переходила черту дозволенного.
Доган и сам не заметил, как его жизнь заиграла новыми красками. Чертов ящерр влюбился в свою гонщицу, как юный беззаботный мальчишка, не испорченный ни войной, ни ответственностью.
Лисица ночевала в Эктале почти каждый день. Догану нравилось засыпать с ней рядом. Она не мешала, не раздражала. Судья с удивлением обнаружил, что у его лисицы прекрасное чувство юмора, и когда ей удавалось перебороть страх, наблюдать за ней становилось донельзя любопытно. Несколько раз, описывая операторов из ОГЕЙ-Центра, она даже заставила его по-настоящему заржать.
Доган сократил её участие в гонках на Млечной Арене до минимума. Вроде бы и убеждал её, что если уметь хорошо водить — ничего плохого с ней на арене не случиться, но сам… Доган решил, что это ему же дороже обходиться — сидеть у экрана и переживать, пройдет ли его гонщица следующее испытание, или нет. Решил, что нервы свои нужно беречь, а значит, нужно беречь Марлен.
Он нуждался в ней значительно больше, чем она — в нем, что было удивительно. В его жизни было много других забот, в её жизни был только он, но она по-прежнему осталась женщиной, которую он получил по праву сильного, а не потому, что она его выбрала.
Это злило. Рагарра по-прежнему видел в ней земную девушку, к которой он привлечен в силу некоторых генетических особенностей его расы. Не было бы этого влечения — он бы её не заметил.
Догана злило, что она этого не понимает, не видит, как ей подфартило.
Ему и в голову не могло прийти, что земная женщина, если её правильно воспитали, не захочет, чтобы вся её жизнь вращалась вокруг одного единственного мужчины, от которого, к тому же, эта самая жизнь зависит.
Но всё могло бы на этом закончиться. Чего хочет он — важно, чего хочет она — не важно, на том и порешили.
Но жизнь преподнесла новый сюрприз.
В Мыслите привезли новых пленных. В городе закатили праздник: как же, поймали тех, кто пытался убежать от ящерриных порядков.
Среди изнеможенных, усталых лиц пленников Марлен узнала родное собственного брата.
Новая ловушка
В последние годы, это случалось редко: то ли повстанцы стали умнее, то ли их стало намного меньше, но загонам терциев вот уже три года как не удавалось никого поймать во время своих вылазок на вольные «серые» территории.
Загоны терциев по-прежнему, один-два раза в неделю, торжественно выезжали за территорию города, в серые зоны, и возвращались (когда как) спустя несколько часов, или дней.
Несколько раз до Марлен доходили слухи, что терциям удавалось кого-то поймать. Если и так, до Мыслите те пленники не доезжали.
И вот, впервые на памяти Марлен, терции не просто захватили одного-двух пленников, а целую группу из шестнадцати земных людей.
По случаю события, для «победителей» устроили теплый прием: у ворот на въезде в город им устроили «коридор» из людей, которые вышли поглазеть на повстанцев.
Зрителей-зевак собралось действительно много, и Марлен, любопытная по своей природе, была одной из них. Ей сразу же нашлось место в первых рядах.
Ворота открылись, на несколько мгновений защитное поле вокруг города оказалось «пробито», и в город хлынул отряд терциев: кто на наземных авто, кто на летных машинках, кто на подвижных грузовиках на паучьих лапках вместо колес.
Толпа взревела, потому что земные люди в который раз убедились в силе ящерров, и это, хоть и означало порабощение земной расы, странным образом не могло не восхищать. Ящерры в принципе это умели — восхищать.
У Марлен аж дух перехватило от мощи увиденной картины. Мало того, что терции были сами по себе сильны, так еще и на таком оборудовании. Лисица посочувствовала тем, против кого была направлена эта мощь.
Кольнула неприятная мысль: её собственная семья — те самые люди, кому она посочувствовала.
Она увидела, что к отдельно ограждённому пьедесталу подъезжает ракатица. Из неё вышли первые лица города — Доган, несколько генералов, и женщина в черном костюме — Недж.
«Великие» разместились на небольшом возвышении, и стало понятно, что именно к этому возвышению двигается вся боевая техника.
Не к великим, подумала Марлен то ли восхищённо, то ли раздражённо, к НЕМУ они все слетаются.
Самолеты, авто и «пауки» чинно выстроились в ряд, и из всех видов транспорта начали выходить терции. Они вели за собой пленников.
У повстанцев на шеях были орешники — специальные ошейники, что блокировали малейшее желание к побегу.
Толпа взревела, но гул был разношерстный: кто-то выражал восторг, кто-то — несогласие и протест. Все же не все земные люди находились в городе добровольно, особенно — поддонки, что жили под землей, на уровне с метро. Те часто устраивали протесты и пытались что-то взорвать и кому-то помешать. Их не устраивало положение вещей в городе. Как казалось самой Марлен, поддонков из нижних слоев общества можно было понять.
Дураку понятно: представление было устроено, чтоб все несогласные видели, как поступают с теми, что против системы.
Лисица настроила увеличительные очки, и теперь могла видеть все вблизи, будто находилась на расстоянии метра-двух.
Она жадно рассматривала лица пленников. А затем увидела…