-- Отрекись!.. -- Легче сказать ветру, чтобы он перестал завывать в пустыне, велеть огню, чтобы он не жёг и не метал в вышину раскалённых искр, заставить море, чтобы оно не вело на скалистый берег бесплодный прибой своих растрёпанных валов, чем приказать бурному сердцу отречься от своих страстей.
Даже отшельники в пещерах и столпники на своих каменных столбах не могли приказать умолкнуть искушению своей души и проводили долгие дни и бессонные ночи в борьбе с соблазном, имевшей столько же падений, сколько и действительная борьба жизни. Если я отрекусь от соблазна жизни, к чему мне самая жизнь? На что мне утёс, стоящий в вышине, чтобы я застыл там как бесчувственный камень, мрачнее и тоскливее даже облаков, бегущих мимо? Лучше конец, полный и безусловный, с одного размаха, одним прыжком...
Третьи дают именно этот совет:
-- Беги! -- говорят они. -- Оставь это царство злобы и муки тому, кто создал его, а сам уйди прочь в область неведомого. Если сеть жизни опутала тебя со всех сторон верёвками соблазна и желания, ты не пытайся как факир иссушить своё тело, чтобы выскользнуть из её связей, но разруби их как воин мечом. Твоя жизнь есть казнь, отбрось её как ненужное бремя и устремись за грань той бездны, где царствуют покой и забвение. И когда смерть, всесильная владычица, придёт искать тебя как обречённую жертву, она не найдёт тебя в этих тленных пределах...
Но разве я хочу покоя и забвения? В моём сердце слишком много гнева и негодования для того, чтобы стремиться к покою, а нераздельная самодовлеющая сила, проникающая моё существо и дающая ему жизнь, утверждает свою неуничтожаемость и возмущается против забвения.
Мне так трудно разобрать, чего же я, наконец, хочу, -- ни борьбы, ни покоя, ни ненависти, ни покорности, ни протеста, ни отречения. В сердце моем столько голосов, сколько откликов в тёмных извилинах пещеры, и я не могу разрешить, который из них есть голос истины.
* * *
5. Так вот каковы мои земные связи, якоря, на которых я хотел укрепить свою земную жизнь!.. Низкие страсти, призывы животной природы, похоть, обжорство, грубый и тяжёлый труд. Вот жизнь, которую судьба предлагает мне в последний раз, как бы в насмешку над теми радостями и дарами, от которых я некогда отрёкся.
Жить до позднего гроба бок о бок с толпой дикарей, заложить первый корень новой семьи полярных троглодитов, думать весь век только о пище, об элементарной защите жизни. Голодать каждую весну, излишествовать летом, одичать до потери человеческого образа и до забвения всех прежних волнений и дел... Так нет же, не будет этого! Как прирастить моё отверделое сердце к свежему корню первобытной человеческой жизни? Ржавое железо не прирастает к живой плоти, но отравляет её своей ржавчиной и, смоченное живой кровью, рассыпается во прах. Мне не нужно семьи, не нужно подруги, ни дома, ни детей, ни имения. Я свободен как зимний ветер, я властелин своей судьбы. Захочу, останусь и буду смотреть в лицо самому губительному гнёту, захочу, уйду, куда мне угодно, и как мне угодно.
Боже мой, Боже мой! Какая боль, какая тоска! Как будто что-то вырвано из сердца с грубым и кровавым насилием, и оно трепещет от муки, рана зияет, кровь сочится. Что мне делать, куда мне деться?
* * *
6. Наконец, я пережил самые жестокие часы моей жизни, наиболее тяжёлую борьбу, какая только даётся человеку на земле. Я знаю, что мне делать, я нашёл исход, единственно возможный и безвозвратный, тот выход из неволи, который находили до меня многие мужественные люди. Я перешёл Рубикон и теперь стою на другом берегу, я остановился на несколько мгновений, чтобы собраться с мыслями. Потом я пойду вперёд и исчезну во тьме.
Сзади себя я оставляю несчётную тьму существ, подобных мне, которых я раньше называл братьями и сожалел об их судьбе. Теперь я уже не жалею их так как прежде, ибо я знаю, что они будут с той же страстью и страхом цепляться за связи этой жалкой и ничтожной жизни. Пускай же они остаются влачить свои позорные цепи! Я отправляюсь искать свободы; кто хочет, пусть следует за мной!
Последнее проявление моей братской любви есть призыв ко всем, кто думает и страдает в этом ужасном мире, -- отречься от него и пробить себе дорогу сквозь его заколдованную ограду. Это легче, чем можно думать. Остальные пускай остаются. Если они не желают свободы, то они заслуживают носить своё рабское иго.
О себе я знаю, что мне нет места на этом свете. Идти мне некуда. В душе моей нет живой силы. Я мог бы только умереть в больнице или издохнуть под забором как ненужная собака. Пусть же лучше я умру здесь.
Боже, Боже, вот она последняя казнь изгнания! Проклятая, трижды проклятая, Богом забытая, полярная страна!.. Почему мне суждено умереть в её мёртвых пределах? В этой почве, застывшей навеки, даже безжизненные кости мои не найдут избавления и не смогут раствориться в земном прахе, чтобы исчез всякий след, всякая память о моих муках. Тело моё будет вечно лежать в её ледяных объятиях, такое же твёрдое и несокрушимое как она сама, искушая сатанинскую силу, уже давшую ему однажды жизнь, оживить его снова.
Родина, милая родина! Какая радость была бы умереть на твоей груди, какой покой был бы в твоих объятиях для моих измученных костей. Любовь к тебе каким-то необъяснимым чудом сохранилась во мне дольше всякой земной любви, даже самой близкой сердцу человека. Я ненавижу жизнь и проклинаю час, в который она была мне дана, но земля, зелёная, мирная, родная земля, на груди которой я родился и играл в годы моего детства, наполняет меня ещё и теперь жгучим сожалением невозвратимой потери. Преступник перед казнью, неизлечимый больной в минуту смерти вспоминают годы своего детства, взывают к матери, к родным. У меня нет ни родных, ни матери, но моему детству была матерью ты, захолустная улица, зелёное поле, по которому я бегал с утра до вечера, тихая речка, в которой я купался по несколько раз в день, даже камни, которые впервые стали резать мои необутые ноги.
Ах, если бы ещё раз я мог увидеть это поле, песчаный берег этой реки! Я растянулся бы как ребёнок на сухом и тёплом песке, залитом солнцем, и заснул бы, как засыпал в былые годы столько раз, без думы о прошедшем, без боязни будущего... Эта холодная, далёкая, полярная страна!.. Мне кажется, что тень моя не найдёт здесь успокоения, не захочет спать в этих чуждых и безотрадных степях и будет вечно носиться над вечными сугробами на крыльях косматой метели, оглашая тундру своими строптивыми криками, неустанно пробуждая моё мёртвое тело, скованное чарами мороза, восстать и отправиться домой в область тепла, зелени и весны из мрачной обители изгнания...
Ложь, ложь! Вся земля есть изгнание. Земля слишком мала и ничтожна, чтобы выбирать на ней места.
Любовь к родине, последняя обманчивая мечта, рождённая нашим ничтожеством.
Червяку родина сук, на котором он родился. Будь я червяком, стал ли бы я оплакивать сук? Мне не нужно ни жизни, ни земли, ни неба. Я решился, и моё решение неизменно. Сам на себя я смотрю как на призрак. Ждать больше нечего, я избрал и время, и способ смерти. Я нашёл его, дописывая эти строки и глядя в окно на широкую реку. Все эти дни было тихо, но теперь поднимается низовый ветер. Ему недолго раскачать спокойную воду широкими и бурными волнами. Уже я вижу, как волнение растёт. Вот, местами уже пробегают белые гребни. Я дождусь, когда они станут шире и пенистее. Потом спущу в воду свой маленький долблёный челнок и поеду вниз по течению.
Я не буду стараться ускорить развязку. Напротив, я буду бороться с волнами. Я хочу бороться. Навсегда отрекаясь от жизненной борьбы, я хочу в последний раз проявить всю силу сопротивления, какая ещё живёт во мне. Пусть каждое новое мгновение моей жизни, каждое новое дыхание моей груди зависит от крепости моих рук, от уменья владеть двойным веслом и направлять ход неустойчивого челнока. Так бывало уже много раз во время прежних поездок, так будет и теперь на пять, на десять вёрст. Потом я стану уставать, внимание моё на минуту угаснет, челнок повернётся бортом, волна набежит, и будет развязка. Вода в реке холодная как лёд. У меня захватит дух, и настанет конец. Вероятно, он будет скор и безболезнен. Прощай, земля, прощай, жизнь, прощайте, люди! Ухожу от вас навсегда искать вечного покоя...
Индивидуальная сила, живущая во мне, не перестаёт протестовать и по-прежнему заявляет о своей неуничтожаемости.
Неужели голос её говорит правду? Не знаю. Вся сущность бытия неуничтожаема, и меняется только форма. Быть может, личность цельная и нераздельная есть тоже сущность.
Но если так, если за порогом этой жизни мне не суждено найти уничтожения, да будет! Я не страшусь в бездне тьмы встретить новое бытие. Преходящее в моём существе уничтожится и смешается с прахом, рассеется по четырём ветрам земли. Вечное останется, но это вечное будет заключать в себе всю горечь, всю злобу, строптивое недоумение и тревожные вопросы, наполнявшие мою земную душу. Она не позволит одеть себя снова преходящей и обманчивой плотью, но откинет тленные оболочки и земные одежды, поднимется в недосягаемую высь, где властвует непонятная и всемогущая Сила, построившая мир, и будет вечно носиться рядом с нею, изливаясь неумолкаемым воплем протеста и отрицания, столь же вечным и бесплотным, как и её непреодолимая власть...
---------------------------------------------------------
Источник текста: Богораз В. Г. Колымские рассказы. -- СПб.: Товарищество "Просвещение", 1910. -- С. 243.
Распознание, подготовка текста, современная орфография: Евгений Зеленко, март 2014 г.
Оригинал здесь: Викитека.