– Да полноте вам, господин Северский! – рассмеялся Денис. – Читайте. С удовольствием послушаю.
Припозднившийся гость неловко взмахнул рукой и покусал губы. Круглое лицо его, похожее на вечно восторженное лицо ребенка, озарилось смущенной улыбкой, большие, чуть оттопыренные уши покраснели так сильно, что было заметно даже сейчас, при падающем из окна неровном желтоватом свете.
– Я… Я прямо здесь, можно?
– Конечно. Читайте уже!
Вольдемар шмыгнул носом:
Поелику победой единою
Русский народ устремлен…
Сказать по правде, те еще оказались стишки. С многочисленными повторами и пафосом, со множеством старинных древнерусских слов, с сомнительными рифмами и целой армией личных местоимений, выстроившихся друг за другом, словно солдаты на параде. Все эти «скажу я вам», «он ему», «она ей»…
– Гм-гм… – выслушав, полковник невольно поморщился. – А у вас про любовь что-нибудь есть?
– Да как не быть?! – Северский аж подпрыгнул на крыльце, колыхнулся всем своим грузным телом…
Желанным действием заката
Твой тонкий стан был озарен…
Вот здесь уже стало лучше, намного лучше! Исчез пафос, осталась некая недосказанность и даже некая наивность, трогательность, что производило весьма приятное впечатление, несмотря на несколько корявые строфы.
О, мадемуазель, как я волнуюсь, как люблю…
Люблю любую… но желаю только вас…
– Неплохо, неплохо, – покусав трубку, одобрительно покивал Денис.
Поэт приободрился, расправил плечи…
– Вы заходите, Вольдемар, – едва скрывая зевоту, светски улыбнулся гусар. – Заглядывайте вот так, запросто. Посидим, стихи почитаем. Поэт поэта всегда поймет.
– Вот! – Северский радостно всплеснул руками. – Вот именно – поэт поэта. Поистине золотые слова.
С утра зарядил дождь, промозглый и по-осеннему нудный. Низкое небо куксилось, цеплялось серыми тучами за вершины сосен, под копытами коней, под солдатскими сапогами расплывалась, чавкала грязь.
Отправленные Наполеоном каратели находились сейчас невдалеке от Вязьмы, в деревне Крутое. Именно так показал Сен-Клер, оставленный ныне в штабной избе под строгим присмотром караульных. Что ж, Денис надеялся, что перебежчик все же не солгал.
Надеялся, но, как опытный командир, не доверял до конца никому, тем более – французскому графу! Доверяй, но проверяй – так уж не зря сказано.
– Поедете вперед, – ближе к полудню полковник подозвал казаков. – Подберетесь к деревне скрытно. Поглядите там, как да что. Потом – доложите.
– Слушаюсь, ваш-бродь! – отдав честь, урядники – Крючков и Ситников – а с ними еще четыре человека – бекет – погнали лошадей по раскисшей лесной дорожке.
Даже к обеду небо так и не посветлело, наоборот, дождь стал еще сильней, полил с новой силою, так, что все уже промокли насквозь. Липкая дорожная грязь и глубокие лужи сильно задерживали продвижение, и Денис Васильевич с грустью прикинул, что засветло – ну, никак не поспеть. Просто физически невозможно! С другой стороны, останавливаться на бивуак да жечь костры было никак нельзя – сие еще больше задержало бы «партию», мало того – возможно, демаскировало бы отряд, и французы, прознав, могли попытаться окружить партизан или, хуже того, просто ушли бы в Вязьму.
– Эх, братцы, – стряхнув с армяка крупные дождевые капли, Денис улыбнулся и подмигнул верным своим соратникам. – Подумаешь, дождь. Бывало и хуже, ага!
– Бывало, господин полковник, – штабс-ротмистр Бедряга залихватски подкрутил усы. – Вот, помнится, в Пруссии, под Фридландом…
– Да уж… – вспомнив про Фридланд, про злую вражескую шрапнель и навалом лежавшие трупы русских солдат, Давыдов помрачнел и осунулся… Правда, почти сразу широкое лицо его вновь озарилось самой бодрой улыбкой: – Однако же здесь, слава Господу, не Фридланд! Здесь мы сами себе хозяева. Верно, усачи-молодцы?
– Верно, господин полковник!
– Вот уж, Денис Васильевич – верно!
– Ваш-бродь! А может, песню?
– Нет, братцы. С песней погодим, – осадил Денис. – Нынче нам в скрытности пробираться надо. И гнусный сей дождь в том – подмога.
Так и ехали, периодически останавливаясь и поджидая пехоту. Ободренные словами славного своего командира партизаны повеселели и уже не обращали внимания на дождь. Обращай, не обращай – все одно уж вымокли, тем более сам господин полковник сказал, что непогода – в подмогу. Лишь штабс-ротмистр Бедряга вдруг закручинился:
– А ну-ка – порох-то отсыреет? Тогда как?
Денис усмехнулся:
– А порох нам и не нужен, любезнейший Николай Григорьевич. Мы врага – в сабельки, в пики, в штыки! Подберемся незаметно и…
Бодрое настроение командира быстро передалось всему отряду, всей партии, от гусаров и казаков до самого последнего пехотного рядового. Вот именно! Вот так! По-суворовски! Саблей супостата бей, коли пикой, штыком… Так и будет!
Угрюмый смешанный лес сменился высокими соснами, потом вновь пошли осины, липы, березки… а, миновав луг, партизаны оказались в кленовой рощице, потрясающе яркой, сияющий багрянцем и золотом, несмотря на серое небо и дождь.
Уже начинало смеркаться, когда вернулись разведчики казаки. Донесли – там враги, в Крутом. Однако не все – часть только.
– Тысяча штыков в Крутом, ваш-бродь, – браво доложил Ситников. – Еще драгуны, уланы. Все вояки знатные, не молодежь. Однако же – фанфароны. В себе уж больно уверены, не боятся никого. Караульщики те еще!
– Так, а кого им бояться-то? – Денис Васильевич хмыкнул и попытался раскурить трубку. – Сами из себя – вояки умелые, да Вязьма под боком. Считай – глубокий тыл. Не-ет, бояться им нечего. Про нас-то они не ведают!
– Они не ведают, а мы – тут как тут! – радостно поддакнул Коленька Розонтов. Карие глаза корнета воинственно сверкнули, рука словно сама собой потянулась к висевшей на боку сабле. Ну, что сказать – орел! Гусар гусаров. И что с того, что не доломан нынче на отроке, не ментик, не яркие сверкающие шнуры? Рваненький трофейный плащ, зипунишко штопаный… Зато штаны-чакчиры – гусарские! Узкие, синие, с золоченым шитьем. И короткие сапоги… в которых по такой-то грязи, правда, не очень… так на то лошадь есть!
– Ой, господи-полковник, скорей бы в битву!
В битву…
Давыдов помрачнел – уже и так стемнело, а пока до Крутова по такой грязи доберешься – уже и ночь. Тучи плотные, дождь – ни зги не видно.
– Да увидим, Денис Васильевич! – встрепенулся корнет. – Амбар какой-нибудь подпалим – и все будет видать.
– Подпалим… Ишь ты какой!
Хмыкнув, полковник задумался. Идея Коленьки Розонтова казалась бредовой лишь поначалу. Ну да – ночь… Так вон и свет! Главное – внезапно, враг же не ждет. И правда, чего выжидать-то? Пока свои еще больше продрогнут, замерзнут? Враг уж близок – костры не разожжешь, да и согреешься лишь только в бою.
– Готовиться к бою! – решительно приказал Денис. – Выступаем немедленно. Хорунжий! Епифан Ильич! А ну, где там твои пластуны?
Пластунов и послали вперед. Казаки бодренько подскочили почти к самой околице, спешились, выискивая попрятавшихся по шалашам вражеских караульных. Да какой там, к черту, караул в этакую-то непогодь? Никто и не караулил. Попрятались. А шалашики-то были приметные…
Безмолвно, словно привидения, пластуны возникли из ночи, бесшумно и быстро перерезали караул. Доложили:
– Дорога свободна, господин полковник.
– Добро, – вытащив саблю, покивал Давыдов. – Амбар там какой-нибудь приглядели?
– Да на околице. Пилевня или старый овин…
– Славно. Ситников, Крючков! А ну-ка, братцы, сообразите там с огнем что-нибудь.
– Сделаем, ваш-бродь. Сладим!
– У кого порох не промок – заряжай ружья! Казаки слева, гусары – справа, за мной. Пехота – посередине. Вперед! С богом!
Шли молча. Зачавкала под ногами и копытами грязь. Потянуло дымком. В сполохах вспыхнувшей пилевни грозно сверкнули штыки.
– По шатрам… залпом… Пли!
Грянули ружья. Разорвали ночную тишь. Пылающая пилевня разогнала тьму.
– Фанфары! Барабаны! Еще раз – залп!
Вот тут и началось, тут и пошло, поехало! Обезумевшие французы выскакивали из теплых постелей в одном исподнем, прямо на русские штыки! Ржали кони, грозно били барабаны, казаки кололи вражин пиками, гусары – разили саблями. Коленька Розонтов лихо зарубил двоих.
– Молодец, корнет! – размахивая саблею, одобрительно закричал румяный поручик Бекетов. – Вот это по-нашему, по-гусарски. Так их, супостатов. Так!
Враг был в панике. Никто не ждал партизан. А вот они явились! Охотники сами оказались добычей.
Повсюду слышались стоны и крики, кто-то из вражин пытался сопротивляться – да уже было поздно… После такого напора часть французов, живенько оседлав коней, бросилась прочь, многие же поднимали руки кверху – сдавались.
– Уходят, ваш-бродь! Уходят! – выскочив из темноты, выкрикнул-доложил Иван Ситников, казачий урядник. – Дозволь, ваш-бродь, преследовать!
– Господин полковник, а можно и мне? – размахивая окровавленной саблею, завопил Розонтов, корнет.
– Дозволяю, – искоса поглядывая на пленных, Денис Васильевич махнул рукой. – Не увлекайтесь только. Надо еще остальных супостатов сыскать.
Быстро допросив пленных, узнали: вторая часть отряда карателей расположилась невдалеке, в деревне Лосмино, верст десять по глинистой раскисшей дороге.
– К утру будем, – хмыкнул Денис. – Пленных покуда оставим здесь. Хорунжий! Выставьте охранение.
– Слушаюсь, господин полковник.
Всего пленных оказалось около четырех сотен солдат и два офицера, коих, приставив конвой, разместили на околице, у догорающей пилевни.
– Вернутся казаки с корнетом – пусть догоняют, – обернувшись, распорядился Давыдов.
Потом приосанился, пригладил бороду:
– Ну, что, братцы? Вперед! Уж добьем вражин, не оставлять же.
– Собакам – собачья смерть! – одобрительно галдели ратники. – Коль уж по нашу душу явились…