Ночь, туманная, но совсем не по-октябрьски теплая, окутывала деревеньку влажным своим покрывалом. В тумане были слышны голоса – гулко перекрикивались часовые.
– Ой, у тебя кого там, в сарайчике, стерегут? – тут же полюбопытствовал Фигнер.
Полковник выпустил клубы табачного дыма и повел плечом:
– Так, верно, пленные там.
– Ого! Пленные! – как-то необычно обрадовался прославленный партизан. Даже потер руки, оживился весь:
– Ты знаешь что, Денис Васильевич… Ты отдай этих пленных мне! Такое дело, у меня людей необстрелянных много, молодых казачков. Они бы этих твоих пленных и постреляли б… и саблей… Руку бы набили для обозления!
Дэн внутренне содрогнулся. Вот так вот! «Для обозления». Ну, про Фигнера-то и раньше такие слухи ходили – мол, не знает жалости к пленным совсем. И, похоже, слухи-то оказались правдою.
– Ты бы, Александр Самойлович, хоть какое-то великодушие проявил. А то сразу – расстрелять.
– А ты что же, никого не расстреливаешь? – пьяно удивился Фигнер.
– Пленных – нет. И тебе не дам.
Денис поджал губы и, сплюнув, зашел обратно в избу. Пора было и спать – утро вечера мудренее.
А утром выпал снег! Похолодало, припорошило, ушел-растаял туман, показалось голубое небо, солнышко. Тут же, к утру, вернулись разведчики, посланные для проверки показаний захваченных в плен жандармов. Показания оказались правдивые: стоявший у местечка Ляхова корпус генерала Ожеро насчитывал больше двух тысяч солдат, плюс еще артиллерия, конница. Объединенные же силы партизан уступали французам примерно вдвое.
– Можно еще отряд графа Орлова-Денисова позвать, – подумав, предложил Сеславин. – Хоть и ополченцы там, и вояки, между нами говоря, еще те, но… Две сотни человек – не лишние.
– Конечно, не лишние, – полковник согласно кивнул и приказал немедленно отправить гонцов.
Ополченцы явились уже к обеду, и первым прискакал на рыжем жеребце сам граф. Коренастый, шумный, с черными, чуть тронутыми серебристой проседью, кудрями, Орлов-Денисов чем-то напоминал варвара из невообразимо древних времен. Граф привел с собой отряд казаков и драгун, что было весьма кстати, учитывая количество и качество французских войск.
На штабном собрании порешили передать общее командование объединенным отрядом полковнику Давыдову, как опытному партизану и командиру в подобающих чинах. Денис Васильевич принял командование легко и сразу же приказал атаковать врага с ходу, лихим натиском, как это всегда практиковали казаки и гусары.
Сказано – сделано! Вылетев из лесу на рысях, партизаны лавою понеслись на французов. Ударил в лицо морозный ветер! Сверкнул на солнышке недавно выпавший снег. Гусары и следовавшие по левому флангу казаки грянули громовое «ура»… потонувшее в залпах французских плутонгов.
Вражеские пули безжалостно смели скакавших впереди гусар, сам Давыдов уцелел только лишь каким-то чудом, господним соизволеньем… а может быть, потому что он-то был не отсюда, чужак… Кто знает?
Три залпа грянули один за другим, выбивая из седел лихих кавалеристов-партизан. Четвертого залпа Денис дожидаться не стал – ружейный огонь врага оказался настолько плотным, что грозил выбить напрочь всех!
– Всем на левый фланг! Живо!
Истошно завопила труба… атакующие на ходу перестраивались, поворачивая лошадей к лесу.
– Корнет! К Сеславину, живо, – укрывшись за кустами багульника, хрипло скомандовал полковник. – Там у него орудия были… Пусть разворачивает и ударит!
Коленька Розонтов спешно взвил жеребца на дыбы… и тут же осадил, взмахнул саблей:
– Да вон же он, Сеславин! Сам сюда скачет.
– Славно! – Денис и сам уже углядел франтоватую фигуру знаменитого партизанского командира. – Эй, Александр Никитич! Давай-ка свои пушки… разворачивай! Вон куда бить… видишь?
Давыдов указал рукой на стройные колонны французской пехоты, показавшиеся из Ляхова. Четко печатая шаг, они поспешно продвигались к месту сражения…
Оглянувшись на своих пушкарей, Сеславин махнул рукой:
– Огонь! Пли!
Дернулись, окутались пороховым дымом орудия… Просвистевшие над головами гусар ядра и картечь угодили точно в цель, нарушив монолитное единство врагов. Завидев такое дело, французы тут же пустили в ход конницу…
– Эх, обойдут, – Денис опустил зрительную трубу и подозвал Розонтова: – Корнет, давай к Фигнеру. Пусть встанет позади, у овражка. Прикроет стрелков да пушки…
– Слушаюсь, господин полковник!
Розонтов умчался, и вскоре у овражка послышался звук фанфар – Фигнер сообщал, что приказ понял, выдвинулся…
– Ну, слава богу…
Несколько переведя дух, Давыдов быстро прикинул, где лучше атаковать. Левый фланг надежно прикрывал Фигнер, на правом же, у села Долгомостье, встал со своими людьми Орлов-Денисов. Оставалось лишь окружить французов, ударить, раздавить…
Однако враг тоже умел воевать и знал свое дело туго! Быстро обойдя простреливаемый партизанской артиллерией участок, французские гренадеры всей своей массою ударили в штыки! Закричали, заорали… кто-то запел «Марсельезу»… На помощь гренадерам вылетела из-за кленовой рощицы конница…
– Эй, ахтырцы-молодцы! – выхватив саблю, крикнул своим гусарам Денис. – Наше время пришло, братцы. А ну-ка, зададим врагу перцу!
Сам Давыдов повел своих кавалеристов в контратаку, неожиданно выскочив и ударив во фланг несущейся французской коннице! Враги схлестнулись влет, завязалась рубка, звон сабель и палашей, вопли, крики и стоны раненых прерывались редкими пистолетными выстрелами – некогда было перезаряжать. Французские драгуны не выдержали натиска, дрогнули, повернули назад… И Давыдов с лихостью атаковал пехоту!
Громовое русское «ура» разнеслось над полем боя, вот уже дрогнули и гренадеры… и, казалось бы, вот она – победа! Но…
Загоняя коня, через все поле мчался к полковнику всадник… Вестовой, корнет Розонтов… Коленька… В рваном крестьянском армяке, с непокрытой головою и окровавленным лицом, юноша подлетел к Денису:
– Денис Васильевич! Кирасиры!
– Где кирасиры? Откуда?
– Только что атаковали Орлова-Денисова. Граф перешел в контратаку… Послал за помощью.
– Молодец, граф… А ну, усачи-молодцы! – Давыдов опять взмахнул саблей. – Вестовые! Живо всех сюда. Всю конницу. Гусар, улан, казаков…
Всей конницей и ударили. Еще бы! Кирасиры – это серьезно. Воины Орлова-Денисова могли не выдержать натиска. Впрочем, граф вел себя молодцом! Да и помощь поспела вовремя – лихим натиском партизаны опрокинули тяжелую французскую кавалерию, обратив кирасиров в позорное бегство!
– Ур-ра!!! – размахивая саблей, вместе со всеми радостно кричал Денис.
Действительно, ура… Враг бежит! Победа…
Между тем уже начинало смеркаться, и вскоре поле боя освещалось лишь далекими отблесками охваченных пламенем крайних ляховских изб, подожженных людьми Сеславина. Тем не менее французы вдруг открыли стрельбу… И Давыдов всерьез опасался, как бы враг к утру не перегруппировал силы, не ударил бы…
– Чуть отдохнем и… Готовиться к атаке, – Денис Васильевич покусал усы. – До полной темноты успеем… да и избы горят…
Едва переведя дух, гусары и казаки вновь взлетели в седла… И тут вдруг со стороны Ляхова послышался дробный барабанный рокот! Что такое? Французы сами решили контратаковать?
Впрочем, как-то их мало… Всего-то трое… Высокий усач в медвежьей гренадерской шапке держал ружье, как копье… к штыку был привязан флаг… белый!
– Парламентеры, господин полковник!
– Вижу… Что ж… поглядим…
Для заключения мира отрядили Фигнера, и тот вскоре вернулся с доброй вестью. Все войско генерала Ожеро сдалось в плен! Солдаты, офицеры и сам генерал – тоже. Таким образом, корпус Бараге-Дильера остался и без кирасирской конницы, и практически без пехоты! Славная победа… что уж тут говорить. Славная…
Фигнер ходил гоголем и даже вызвался немедленно доставить трофеи и пленных в штаб-квартиру Кутузова! Денис, Сеславин и молодцеватый граф Орлов-Денисов ехать с ним отказались – тупо было лень! Тем более и славную победу хотелось немедленно отпраздновать!
Прихватив трофеи и часть пленных, Фигнер со своим отрядом отправился к Кутузову, присвоив себе всю победу. Оставшиеся же пили всю ночь! И пели… Денис как раз сочинил новое стихотворение:
Умолкнул бой. Ночная тень
Москвы окрестность покрывает;
Вдали Кутузова курень
Один, как звездочка, сверкает.
Громада войск во тьме кипит,
И над пылающей Москвою
Багрово зарево лежит
Необозримой полосою…
– Ах, славно! Славно как, Денис Васильевич! – подняв кружку, одобрительно воскликнул Северский. – Поистине гениальные стихи.
– Да полноте вам, Вольдемар, – Давыдов ухмыльнулся, самолично разливая трофейное шампанское и водку. – Что ж, нынче битва нам выдалась трудная.
– Да, да, – с перевязанной головой Коленька Розонтов чувствовал себя героем дня. Правда, много пить опасался.
– Как-то несуразно все вышло, – допив шампанское, продолжал корнет. – Мы в атаку вылетели – а французы тут как тут. Снова предупредил кто?
– А может, и предупредил… – Северский скривился, толкнув локтем своего приятеля Арсения. Тот уже похрапывал, положив голову на край крестьянского стола.
Как обычно, партизаны сидели в брошенной избе, праздновали…
– Кстати, вот где наш француз был во время боя? Что-то я его не видел.
– А я видел, – пьяно возразил Розонтов. – Только сейчас не помню – где.
– Вот-вот – не помнишь! – Вольдемар скривил тонкие губы, его круглое лицо сделалось вдруг красным и каким-то расстроенным, словно физиономия обиженного ребенка.
– А где, кстати, наш французский друг? – вскинув голову, поинтересовался штабс-ротмистр Бедряга. – Чего это он с нами не празднует?
Коленька шмыгнул носом:
– Так, а его звали?
– А чего звать-то? Победа ведь! – резонно возразил штабс-ротмистр. – Кто хочет – тот и пьет. Вольдемар вон с Арсением пришли ведь…
– Пришли… – Северский покачал головой и, уныло взглянув в опустевшую кружку, добавил: – Вот где он сейчас, этот граф? Проверить бы. Я вот лично ему не доверяю!