Никто пока на обворожительного «живца» не клюнул, да полковник и не рассчитывал на мгновенный результат… хотя, зная д’Эрувиля, от него вполне можно было ожидать и этого. Тем не менее еще оставалось два-три дня, а может, и больше – время военное, и тут никто не мог сказать наверняка.
Денису Васильевичу что-то не спалось в эту ночь. С Немана тянуло холодом, и полковник, выкурив трубку, затворил окно… Тут как раз объявился и Розонтов, вполне себе радостный… правда, на круглом детском лице его что-то не виднелось никаких следов лобзаний… да и были ли они?
– Покойной ночи, господин полковник!
– И тебе… Ты что это, как серебряный рубль при луне, светишься? – Денис усмехнулся в усы. – Неужто с пленницей чего сладилось? Смотр-и-и-и… Девка она хитрая.
– Не, не сладилось, – досадливо отмахнулся корнет.
Вздохнул, и тут же вдруг погрустневшее лицо его озарилось самой довольной улыбкой:
– Зато с другим сладилось. Мы, Денис Васильевич, с господином Северским настоящего свидетеля нашли!
– Свидетеля чего?
– Ну, как же! – ахнул подросток. – Клада!
– Так-так-так, – вытряхнув трубку в камин, Дэн заинтересованно склонил голову набок. – А вот с этого момента – поподробней! Да ты садись, Николай, не стой. В ногах правды нет.
Коленька послушно уселся на гнутый венский стул, оглянулся по сторонам и продолжал с самым заговорщическим видом:
– Леопольд, ну, тот, трактирщик, дал нам адрес одно человека, лавочника. Тот лавочник много чего видел, но мало кому чего говорит. Боится!
– Чего боится? – удивился Денис.
– Клад-то, говорят, заколдованный!
– О как!
– Да-да, господин полковник! Именно так и есть, – Розонтов понизил голос почти до шепота и пояснил: – На него заклятье наложено. Ну, этими, как их… масонами, во! Вот лавочник и не может сам сокровища взять… Говорю же – боится.
– А вы, значит, с Северским не боитесь.
Коленька беспечно расхохотался:
– Конечно же нет! Мы ж – солдаты, сколько раз смерть видели! А тут – какие-то масоны, фи. Завтра с утра пойдем к этому лавочнику. Пан Големба его зовут. Уж, разговорим, никуда не денется.
– С утра, говоришь? – Давыдов вдруг и сам заинтересовался, как-то незаметно подсел на тему сокровищ. Может, так на него горящие глаза корнета подействовали? Так, правда и есть – почему бы и не расспросить лавочника? Много времени-то, чай, не займет!
– С утра господин Северский у нас в караул заступает, – хмыкнув, напомнил Денис. – И ты, между прочим – с вечера.
– Так я и один! Быстро.
– Так и быть, – подмигнув Розонтову, полковник подкрутил усы. – Сам с тобой прогуляюсь. Поглядим, что там за лавочник. Только смотри – тайно чтобы все! Никому еще не проболтался?
– Как можно, господин полковник? – обиженно надул губы корнет.
Как и Давыдов, Коленька специально для бала наконец нарядился в гусарский мундир – коричневый с золотом, ахтырский.
– Армячок завтра надень, – прощаясь, предупредил Давыдов. – Чтоб не светиться там.
– Что делать?
– Внимания не привлекать лишнего.
О поиске сокровищ знали трое: Давыдов, Розонтов, Северский. Знали, действовали, как могли, и вовсе не собирались предавать свои действия огласке. Потому и отправились с утра тайно, под благовидным предлогом. Прихватив с собой статский кафтан, Денис Васильевич предупредил дежурного офицера, что до обеда будет в штабе. Ну, а корнет до вечера был вольной птицей и мог делать все, что хотел.
Да, к слову сказать, Арсению Половцеву стало полегче. Рана его не загноилась и вообще почти не болела уже. Только вот молодой человек был еще очень слаб – потерял много крови.
Золотые лучики солнца вспыхнули, заиграли веселым разноцветьем в витражах великолепного костела, выстроенного в стиле барокко. Прихожане уже выходили с заутрени, поднимали головы, крестились. Подморозило где-то градусов до пяти, было хорошо, сухо, а над городом наливалось светом чистое голубое небо.
– Ну, и где эта лавка? – Давыдов придержал коня.
– Леопольд сказал – прямо напротив аптеки, – наморщив нос, пояснил корнет. – А вот, кажется, и она – аптека…
– А это, стало быть – лавка…
«Panie Корба i synowie» – гласила по-польски синяя, с вытянутыми белыми буквами, вывеска. Ниже имелась еще одна вывеска, поменьше и по-русски: «Москательные товары».
– Москательные… – Денис Васильевич наморщил лоб… – Это какие же? Ах, да… Клей, краска, кисти… и всякая прочая бытовая химия. Ну, что, корнет? Пойдем, глянем на лавочника.
Привязав лошадей к ограде расположенного рядом садика, кладоискатели поднялись по невысокому крылечку. Шедший впереди полковник потянул на себя растрескавшуюся деревянную дверь. Где-то внутри, в лавке, зазвенел колокольчик…
Кругом стояла полутьма – слишком маленькие и узкие окна были заставлены какими-то бочками, судя по всему – с краской. Сильно пахло свежесваренным казеиновым клеем и еще какой-то тухлятиной, Дэн не смог бы сказать – какой именно, но запах ему активно не нравился. Розонтову, кстати, тоже – корнет наморщил нос и громко чихнул.
Чья-то темная фигура метнулась из-за прилавка… однако же – не навстречу покупателям, а вовсе даже наоборот – нырнула куда-то за бочки, да там и затихарилась. Интере-е-есное кино!
– Эй, хозяин! – сняв перчатку, Денис гулко постучал по ближайшей бочке. – Продаве-е-ец!
– Что угодно пану? – послышалась какая-то возня, и за прилавком наконец возникла приземистая фигура лавочника.
Низкорослый, с узкой темной бородой и медлительными движениями, этот увалень ничем не напоминал того стремительного типа, что так ловко усвистал прочь.
– Кажется, у вас тут только что другой продавец был?
– То не продавец, панове. То приказджчик.
– Ах, приказчик… Ясненько… А вы, значит, пан Големба?
Лавочник поклонился:
– Так оно и есть. Желаете клей? Или краску? Какой колер?
– У нас до вас есть одно доверительное дело, – понизив голос, хитровато прищурился Дэн. – Пан Големба… поклон вам от пана Семкевича.
– От Леопольда?
– Да-да, от него.
– Не помер еще, старый черт?
– Да жив был. Вчера, по крайней мере – точно.
Чуть помолчав, Давыдов покусал усы и перешел непосредственно к делу:
– Пан Леопольд сказал, что вы знаете кое-что о кладе Наполеона?
– Знаю, – не стал скрывать лавочник. – То есть звиняйте, панове, не знаю, где он есть, но знаю того, кто знает.
– Однако заверчено! – полковник разочарованно присвистнул. – Сон про не сон… А где этот… тот, который знает? И сколько вы с нас возьмете?
– Нисколько не возьму, панове! – Узкая борода лавочника затряслась, морщинистое лицо озарила самая широкая улыбка… Насквозь фальшивая, по мнению Дэна – ну, не могут же нормальные люди столь широко улыбаться? Прямо не человек, а «двадцать первая» «Волга» с радиаторной решеткой «акулья пасть»!
– Так-так и не возьмете? – хитро прищурился Розонтов.
– Вообще-то возьму, – пан Големба пригладил бороду. – Возьму, но не сейчас. Потом. Вот, как клад отыщете… достанете… Вот тогда, панове, и заплатите, сколь не жаль. А до того я с вас не могу взять – дурная примета.
– Да не дурная, а довольно хорошая, – Денис довольно хмыкнул. – А то ведь знаете, как некоторые: утром деньги – вечером стулья.
– Какие стулья?
– Да вы, пан Големба, не парьтесь. Лучше скажите, где нам, кого надо, найти?
– Так все просто, панове, – развел руками москательщик. – От Замковой улицы… там чуть ближе к Богородичной церкви, знаете… Там дом толеранции некой мадам Гурджины… Да все знают.
– Какой-какой дом? Дом толерантности? – удивился Денис. – Однако.
– Ну да, да, панове… Публичный такой дом… с веселыми девами, да…
– Ах, публичный! С девами! – хмыкнув, Денис повернулся к корнету. – Розонтов! Ты туда не пойдешь.
– А вы туда и не попадете, панове, – прищурившись, охолонул пан Големба.
Полковник вскинул брови:
– То есть как это не попадем?
– А так, панове, что там строго все, – невозмутимо пояснил лавочник. – Чужих и на порог не пустят. А вот если какая-нибудь красивая юная пани возжелает заглянуть к мадам… то ее пустят. И сопровождающих тоже – да.
Давыдов задумался:
– Дева, угу… А кого там спросить-то?
– Так мадам Гурджину и спросите. Она все вам и расскажет.
– Она тоже проклятья боится?
– Боится, так, – скривившись, угрюмо покивал москательщик. – Мы все боимся, пан.
– А мы – не боимся! – выйдя на улицу, Денис Васильевич весело расхохотался и, отвязав коня от садовой ограды, взлетел в седло. – Я, корнет, знаю, о какой ты деве подумал… Что ж, ее и возьмем. Все равно больше некого, да и времени – в обрез. Сегодня после обеда в это «дом толерантности» и нагрянем, ага.
– Да, господин полковник! – радостно поддакнул Розонтов. – Все подобру – так как к вечеру и успеем, ага.
Увы, претворить план в действие сразу же после обеда не удалось. Полковника неожиданно вызвали в штаб-квартиру, к Милорадовичу, что-то там обсудить. Народу там уже было полным-полно. Блестящая толпа офицеров косилась на крестьянский армяк Дениса. Слава богу, что хоть бороду он все ж таки наконец сбрил, оставив только истинно гусарские усы.
Сверкали эполетами блестящие кавалергарды, краснели широченные лампасы улан, сияли орденские звезды. Среди всего этого великолепия в одночасье сыскались и знакомые…
– Ого, Денис Васильевич! Тебя ли вижу?
– Константин! Здорово, друг.
– Давыдов! Полковник!
– Ваня! И ты здесь? Вот так встреча, да. Не знаешь, с чего это командующий решил всех собрать?
– Не, никто покуда не знает… Да вот и он сам!
– Господа офицеры!..
Разом щелкнув каблуками, все вытянулись, приветствуя генерала. Михаил Андреевич, сияя звездами, подошел к лестнице и, оглядев всех собравшихся в зале, вытащил из распечатанного пакета какой-то рескрипт.
– Хочу вас известить о некоем радостном и долгожданном событии, господа. Главнокомандующий наш, фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов вот прямо так и сообщает… – задорно сверкнув глазами, Милорадович развернул рескрипт и прочел, взволнованно повышая голос ближе к концу фразы: – Война закончилась за полным истреблением неприятеля! Ура, господа!