Когда восток заалел, Редмид настолько вымотался, что ему хотелось лечь и уснуть, но он понимал, чем это кончится.
Первой сникла Моган, великий Страж. Она зашаталась, как пьяная, размахивая конечностями и похрюкивая.
Тапио, который за много миль не издал ни звука, вскинул голову.
– Человек! – прошипел он. – Ей нужен огонь, инач-ч-че она умрет. Внезапно – и сразу.
Редмид умел развести костер. И опасность, похоже, воспламенила его самого: он собрал хворост со всей скоростью, на какую были способны ноги; и березу нашел – рухнувшую, мертвую и еще не занесенную снегом; и снял рукавицы, повесил их на шею и принялся сдирать кору, обмораживая руки. Он содрал ее целую гору и подсунул под собранные сучья возле двух погибших елей, лежавших на краю поляны.
Моган причитала, оставаясь неподвижной.
«Давай, Билл Редмид. Судьба мира. Говори это с улыбкой. Огниво – вот оно. Жженка есть – отлично». Он положил кусочек черной жженки на бересту и чиркнул по кремню. Посыпались искры.
Жженка занялась. Он подумал о Бесс, о той самой ночи во влажном лесу; подул на искры и горящие угольки, затем вдавил их в сухие очески. Было холодно, но они вспыхнули моментально.
Он зашвырнул горящий ком в гущу березовой коры.
Повалил едкий дым…
Какой-то миг Редмид думал, что топливо не загорится.
А затем березовая смола оттаяла достаточно, чтобы заняться, и жар со светом вырвались в мир – единственная магия, которой Билл Редмид владел, разве что еще немного понимал в луках. Пламя взвилось и лизнуло остальную кору.
«Молодец, командир», – сказал олень, хоть и прянул в сторону. Ничто в землях Диких не жаловало огня.
Две мертвые ели занялись от хвороста и коры, костер запылал вовсю.
В конце концов Редмиду пришлось взять Моган за руку и подвести к огню. Она еле двигалась.
Но через считаные минуты вновь стала прежней.
– Постарайся поджарить Тапио с обоих боков, – сказала она.
Олень повернулся и подставил огню другой бок. Моган встряхнула головой.
– Еще раз. Благодарю тебя, дружок. Ты ценный союзник. Я оплошала. Это мне надо было разжечь костер, а я… – Она еще раз встряхнулась. – Ты знаешь, что я боюсь огня? Даже не помню, когда стояла к нему так близко, беззащитная.
Костер она, однако, потушила.
И они устремились в холодное утро по направлению к Владению.
Поздним утром они вступили в туннель, и Редмид чуть не задохнулся от жара. Но услужливые руки сняли повелителя с оленя, унесли прочь, а Тамсин запечатлела на щеке Редмида сердечный поцелуй, который жег его волшебным огнем, пока Редмид не воссоединился с возлюбленной на пороге их хижины.
Она заключила его в объятия.
– Счастливого Рождества, – сказала она.
Тракт, тянувшийся вдоль озера, был очередной военной дорогой, построенной имперскими легионами из доброго камня с добрым гравиевым покрытием. Даже по снегу фургоны катили преотлично, пока не достигли Бреши – трехмильного отрезка, на котором низкие меловые скалы обрушились в озеро и повредили дорожное полотно, из-за чего приходилось делать большой крюк с заездом в земли Диких. На продвижение по тропкам и ухабистым грунтовкам общей длиной в три мили ушло два дня; затем отряд разбил лагерь на краю замерзшего болота, которое тем не менее казалось подвижным, и не заснул никто, начиная от последнего оруженосца и заканчивая самим сэром Джоном.
Несмотря на зимнюю пору, лес жил. Приближенные сэра Джона добыли оленя и подмороженного боглина, а за бобровым болотом видели хейстеноха – чудовищного панцирного оленя, и не было лучника, который не взялся за арбалет.
Припадая к земле, колонну преследовало что-то быстрое и черное, и на четвертую ночь они, несмотря на факелы, костры и удвоенные караулы, потеряли коня. В холодном свете морозного утра они увидели ужасные раны животного и поняли, что черная тварь огромна и очень голодна. И вдобавок умеет летать. Конь успел лягнуть, и на снегу чернели длинные перья.
На пятый вечер авангард наткнулся на пару рхуков, которые переходили через замерзший ручей. Великанам пришлось ступать осторожно, и разведчики принялись нашпиговывать их арбалетными стрелами.
Подоспел остальной отряд; солдаты столпились на каменистом берегу и выпустили град стрел. Люди были возбуждены – воодушевились, ожили; у них сверкали глаза, когда они заряжали и стреляли, заряжали и стреляли, а тяжеловооруженные всадники ждали неизбежного момента, когда гиганты бросятся на мучителей. Однако двадцать тяжелых арбалетов быстро покончили с монстрами. Самый крупный рухнул последним, ревя от ярости, но в прощальной гримасе, которая исказила его широкие черты, сквозило недоумение старого пса, столкнувшегося с неведомой штуковиной.
Люди стихли.
Сестра Амиция подъехала к колонне, посмотрела на ручей с мертвыми тварями и перевела взгляд на сэра Джона.
– Им пришлось умереть, – встал он в позу.
Амиция заглянула ему в глаза, и он вздрогнул.
– Окажись они среди нас… – уже оправдывался он.
Она заправила под капюшон выбившуюся прядь.
– Сэр Джон, я не собираюсь с вами спорить по военным вопросам. – Уже спокойнее она продолжила: – Но рхуки послушны, как дети, и отослать их своей дорогой мне было бы не труднее, чем вам – убить. Их околдовали. Я это чувствую. – Она покачала головой. – Это преступление. Злодейство – превратить их в орудия, и убивать их – тоже злодейство.
Стоявшие вокруг солдаты растерялись и повели себя так, как и бывает с растерянными мужчинами. Кто-то озлился, другие отвернулись.
– Послушайте, сестра, – увещевал сэр Джон. – Я понимаю, что Дикие не простые враги. Но останавливаться для переговоров с ними нам тоже нельзя.
– Мужчины вечно торопятся, – ответила она. – И убивают то, чего не понимают.
На следующий день Амиция выступила с проповедью. Многим солдатам было, мягко говоря, странно принимать причастие от женщины, но путешествовать в землях Диких посреди зимы – не менее необычно, а сэр Джон не колеблясь встал на колени и принял освященный хлеб. Ее службу почтили вниманием.
Над горами за озером всплыл багровый шар солнца, и отряд тронулся в путь.
В час, когда в Лиссен Карак полагалось бить в колокола, колонна вкатилась в самую гущу снегопада.
Амиция надела второй капюшон, и ехавший позади сэр Джон натянул поводья.
– До Тикондаги меньше дня пути, – сказал он. – Вы можете предсказать погоду?
Амиция подобралась.
– Попробую.
Она настроилась… и ахнула.
– В лесу… что-то злое. – Она помолчала. – Храни нас Дева – оно и впереди, и вокруг…
Сэр Джон ослабил в ножнах меч.
– Насколько близко?
– Дайте мне помолиться, – попросила она.
– К бою! – вскричал сэр Джон.
Разговоры смолкли. Подводы остановились. Этруски вскочили на них, развязали толстые веревки и установили деревянные щиты, и четыре их подводы мгновенно превратились в маленькие крепости, набитые арбалетчиками. Зазвенела сбруя коней, стрелки взяли оружие на изготовку.
– Оно севернее, движется… – Она помедлила. – Движется на запад. Я спряталась. Сэр Джон, это… Там уже завязался бой. Поспешите.
– Что за бой? – спросил он.
– Людей атакуют, – ответила Амиция. – Едем!
Она пустила лошадь вперед.
– Проклятье! – выругался сэр Джон. – Прикрывайте ее!
Амиция мчалась прочь. Она скрылась за мягкой снежной пеленой, и авангард отряда галопом устремился за ней.
– Вижу! – крикнул далеко позади воин из основной колонны.
– Мать-перемать, – высказался сэр Джон.
Он услышал, как защелкали арбалеты. Сзади.
Он отвечал за колонну, но belle soeur была его другом.
– За мной! – взревел он и галопом пустил коня вслед за безумной монахиней и ее иноходцем в снегопад, который с каждой секундой усиливался.
Всадники мчались во весь опор сквозь слепящий снег, стараясь вставить замерзшие пальцы в стальные латные рукавицы и не опуская забрал. Это была верная гибель.
Сэр Джон услышал крик Амиции. Затем она совершенно отчетливо произнесла: «Fiat lux!»
От вспышки он чуть не вылетел из седла. Позади него рухнули конный рыцарь и его лошадь. Он словно угодил в середку солнца.
Что-то ударило его по голове, и тьма лизнула лицо – он ощутил ожог, а рабочая рука пришла в движение. Он отбился мечом – тварь взвыла, конь встал на дыбы, а сэр Джон изловчился опустить забрало, ударив подбородком по нагрудной пластине, как только крылатая тьма спикировала вновь.
Он рубанул по ней, гадая, с чем же, черт побери, сцепился.
– Тролли! – заорал какой-то рыцарь.
Сэр Джон успел подумать, что, с кем бы он ни боролся, это никак не тролль.
Атакованный в третий раз, он пришпорил своего скакуна – тот рванулся вперед и очутился за сестрой Амицией, от рук которой расходилось сияние. Когда он ворвался в круг света, черная тварь отлепилась от головы и пропала, а сэр Джон боковым, усеченным из-за забрала зрением засек крыло с шипастыми черными перьями.
На дороге же действительно были два тролля, нависшие над красной лужей, и он ударил огромным двуручным мечом, так что тот раскололся – но то же самое случилось и с рукой ближайшего тролля. Тварь взревела, разинув бездонную лиловую пасть, которая осветилась колдовским светом Амиции.
Удар кулаком вышиб сэра Джона из седла, и он тяжело грянулся оземь. Спас его только снег, но даже при футовом слое оного удар о камень был силен, и спину пронзила боль, а голова так крепко приложилась к выпирающему булыжнику, что на шлеме образовалась вмятина.
Он понятия не имел, как долго провалялся без чувств, и с трудом шевельнулся. Спина взвыла. Подняться он не смог, и ему пришлось перекатиться на живот, встать на колени, и с каждым ударом сердца он сознавал, что до троллей рукой подать. Люди кричали, а у него шла носом кровь.
И снова волна ослепительного золотистого света. Ближайший тролль развернулся и ответил выбросом лилово-зеленоватого тумана. Там, где два колдовства сошлись, рассыпались искры, как от удара молота по наковальне, и зазмеился разряд, похожий на молнию, за тем исключением, что он длился и длился. Сэр Джон, имевший немалый опыт по части боли, подобрал под себя левую ногу, оттолкнулся и выпрямился. Внизу, на насыпи, от боли и паники пронзительно ржал его конь.