арда.
Королева развернулась так резко, что щетка Альмспенд застряла у нее в волосах и там осталась.
– Эммота! – воскликнула она.
Эммота наставила на королеву палец.
– Я обесчещена, потому что это вы – сука! Я поверила вам. Поверила разглагольствованиям о защите защитников и охране охранников, а все, что я получаю за мое ротозейство, – это набитое брюхо и репутация шлюхи: «такой же, как моя королева».
Она ударилась в слезы и рухнула на ковер.
– Что стряслось? – спросила королева и обвела взглядом остальных. Альмспенд поймала щетку и принялась высвобождать ее из волос.
Диота перевернула распростертую девицу и без особых церемоний ударила по щеке.
– Вставай, дуреха, – приказала она.
– Он лучший из рыцарей! – всхлипнула Эммота. – А обошелся со мной, как… как…
– Ты возлюбленная Жана де Вральи? – осведомилась королева.
– В том числе, – выпалила Диота. – Она объездила рекордное количество боевых жеребцов.
– А-а-а! – завопила Эммота, как раненый зверь.
– Галлейцы используют ее против вас, – сказала Альмспенд, занимаясь прической. – Ее распутство выставляет блудницей и ваше величество.
Королева опустилась на колени подле своей фрейлины.
– Эммота… мне нужно знать, что случилось. Но я тебя не брошу. Альмспенд понимающе переглянулась с Диотой.
– Будет лучше, ваше величество, если вы ее все-таки бросите.
Королева заключила рыдающую девушку в объятия.
– За что? Потому что полюбила недостойного человека? Какое это имеет значение? – возмутилась она. – Все дело в мужском тщеславии и глупости. Ничего более.
Альмспенд посмотрела королеве в глаза.
– Этот довод неуместен при дворе, которой битком набит мужчинами по случаю Рождества, – сказала она. – Галлейцы держат нас в осаде, моя королева. И совершили подкоп через несчастную Эммоту.
– Скорее, превратили ее в таран, – заметила Диота.
– Проявите же милосердие, вы обе! Чем уж так провинилась девочка? – Дезидерата повернулась к Альмспенд. – Мне понятны твои опасения, дорогая. Я тоже огорчена. – Она дотронулась до щеки Ребекки. – Ты разгневана.
– Больше напугана, – осторожно возразила та.
– Что тебе известно? – повторила королева, сверля секретаря взглядом. Светло-голубые глаза Альмспенд сверкали, как лед в морозный и ясный день. У королевы они были бездонные, темно-зеленые с золотым и бурым оттенками; казалось, что в них заключены тайны – все до единого секреты древнего мира.
– Что ты узнала? – надавила она.
Альмспенд поджала губы, нахмурилась и отвела взгляд.
– Умоляю, ваше величество, не сегодня. – Она посмотрела на молодую женщину, рыдавшую на полу. – Я приношу извинения, ваше величество. Эммота ни в чем не виновата, но ей вскружили голову. Я уверена в этом. Однако неприязнь, которую мы пожнем…
– Когда ты так часто называешь меня «величеством», я понимаю, что дело плохо. – Королева улыбнулась, глянула вниз и возложила на Эммоту руку. – Но если девушку изнасиловали, она не виновата ни в чем, и мы не будем усугублять ее страдания.
Она погладила Эммоту по спине, и комната словно наполнилась золотистым светом.
– Ах! – вздохнула та.
Воздух стал прозрачным и чистым.
Диота шумно вдохнула, выдохнула и сказала:
– Ах, малышка! В тебе много глубин и никаких изъянов.
Королева покачала головой.
– Я заставлю их заплатить. Они поплатятся за Эммоту, Мэри и каждое гадкое слово, какое произнесли. Клянусь, так и будет.
Огни мигнули.
Альмспенд содрогнулась.
– Это… было услышано.
– Мне все равно. Или они думают играть мною и калечить тех, кого я люблю? Я оторву их мужское достоинство и выцарапаю глаза. – Королева выпрямилась и уподобилась бронзовой статуе. Она засияла.
Альмспенд попятилась.
Королева дотронулась до своего лба:
– Пресвятая Мария, матерь Божья, помолись за нас, грешных, сейчас и в час нашей смерти. Пресвятая Мария, что я наговорила?
Альмспенд встряхнула головой.
Королева смочила пальцы святой водой из флакона и перекрестилась. Затем глубоко вздохнула.
– Я с чем-то соприкоснулась, – сказала она. – Бекка, ты встревожена и была такой еще до прихода Эммоты.
– Так порадуйте меня, – попросила Альмспенд, не поднимая глаз. – Ваше величество.
– Дурные вести? – спросила королева.
– Да, – ответила Альмспенд. – О, как бы я была рада солгать!
Королева улыбнулась.
– Давайте преклоним колени и помолимся нашей заступнице. И Иисусу Христу.
Альмспенд вздохнула. Все опустились на колени и начали молиться.
Со двора донесся шум, и Диота выглянула посмотреть. Ее глазам предстало факельное шествие дюжины оруженосцев – в основном галлейцев, но были и альбанцы. Они остановились посреди двора и затянули скабрезную песню. Они закружились в танце, и Диота высунулась подальше.
Ее дыхание пресеклось, и она обернулась.
– У них куклы. Вашего величества, леди Мэри и леди Эммоты. Наряженные шлюхами. И они с ними танцуют.
Королева потемнела лицом.
– Пошлите за моими рыцарями.
– Ваше величество, король отправил большинство их на север, – сказала Альмспенд. – Остались Диккон Кроуфорд и сэр Малден. Они вряд ли одолеют галлейцев.
Лицо королевы потемнело сильнее.
– А король как раз вышел на балкон, – доложила Диота.
– Он этого так просто не оставит, – уверенно заметила королева.
– Не сомневаюсь, – сказала Диота.
Она подошла к Альмспенд и забрала щетку.
Когда отголоски гнусного ликования оскорбили их слух, королева всхлипнула. Оскорбил их и резкий хохот молодых людей.
А король бездействовал.
– Да как же до такого дошло? – всплеснула руками королева.
Зал был украшен тысячью звезд и десятью тысячами свечей: пчелиный воск светился хилыми огоньками, однако казалось, что это продлится вечно, а сотня крохотных фей перепархивала от одного язычка пламени к другому, как пчелы среди цветов. Их серебристый смех звучал разноголосьем, а менестрель Тапио наигрывал старинную похоронную «Песнь о Битве Слез», которую исполняли только на Йоль.
Тамсин сидела с торжественным видом, а Билл Редмид, который без памяти любил только свою даму сердца, все-таки видел в ней прекраснейшее существо. Сегодня ее лицо, имевшее форму сердечка, было обрамлено белоснежными волосами, белое шерстяное платье украшала вышивка: золотые листья и красные ягоды вперемежку с настоящими падубом и плющом, а на челе красовался венец из плюща.
Она восседала на возвышении по центру с Моган, герцогиней Западных Озер, как переводился ее титул, справа и рослым золотистым медведем слева. У ног ее стоял стол, за которым расселись люди: сам Редмид, и Бесс, и юный Фитцвильям, и Билл Алан, и Кот, и Серый Кэл. А по другую сторону сидели пришедшие из-за Стены: совсем молодой шаман; старый охотник, которого вылечила лично Тамсин, и красивый мужчина с живыми карими глазами, курчавыми волосами и диковинной кожей, какой Редмид в жизни не видывал, – иссиня-черной, как уголь.
Он заметил, что Редмид на него глазеет, но не рассердился, а наоборот – улыбнулся. Редмид ответил ему тем же.
– Нита Кван, – представился тот, выставив предплечье по обычаю пришедших из-за Стены, а Редмид склонил голову, как было принято у повстанцев, и обнял его.
– Билл! – прокричал он, перекрывая музыку.
Ирки постепенно перешли к беседе, и в зале стало шумно, хотя жалобную песнь было отчетливо слышно, если немного напрягать слух.
– А хочешь, зови меня Питером!
– У тебя хороший альбанский, – похвалил Редмид.
Он представил черного пришедшего из-за Стены Бесс, и она улыбнулась, а Билл Алан уставился на руку незнакомца, как на драгоценный артефакт.
– Несчастный случай? Или это работа какого-то монстра? – спросил Алан.
Нита Кван рассмеялся.
– Там все такие, откуда я прибыл!
– Еще бы, дружище! – подхватил Билл Алан. – Не обижайся – медовухи перебрал. – Он поднял чашу. – К тому же тебе идет!
– Ты, наверное, из сэссагов, – сказала Бесс.
Нита Кван усмехнулся и тоже угостился медовухой.
– Верно, леди, – ответил он.
Музыка переменилась, и пары – в основном ирки – начали подниматься с лавок. Пришедших из-за Стены, уроженцев Западной Кенеки с кирпичного цвета кожей и выдающимися скулами, собралось достаточно много, чтобы явить целый сонм мужчин и женщин, и заодно с повстанцами они были готовы танцевать.
Тамсин сошла с возвышения, а Тапио отлепился от гобеленов на другом конце зала, чтобы низко склониться над ее рукой. Она улыбнулась, сияя лучистым зимним солнцем, а омела в ее волосах как будто ожила и едва сдержала волшебство. Тапио заключил ее в объятия и поцеловал, и многие последовали их примеру, а Редмид обнаружил, что затерялся в очах Бесс.
Затем Сказочный Рыцарь взял у одного из своих приближенных огромный, чеканного золота кубок и вышел на середину зала.
– Все вы гости и вольны пребывать в моем Владении! Но имейте в виду, что нынче ночью мы празднуем торжество света над тьмой, как это ни называть – пусть оно будет Йал’да, или рождение благословенного младенца, или просто радость от окончания длинной ночи. И если вы служите тьме – прочь!
Он воздел кубок, и свет излился, как пролитое вино, а ирки подняли великий гвалт, и все пришедшие из-за Стены подхватили, так что ночь разорвал пронзительный боевой клич.
– А теперь пейте и пляшите! – закончил Тапио. – Других команд от меня не будет!
Зал предался кутежу, какого Билл Редмид еще не видывал, а сам он был слишком пьян, чтобы заботиться о происходящем под столом, за гобеленами или на главном возвышении зала.
Бесс подалась к красавице – белокурой иркской женщине со стройной фигурой и ореолом золотистых волос, а та поймала ее за руки и поцеловала в губы.
– Дитя человеческое, – рассмеялась она. – На вкус ты лучше, чем я думала. Счастливого Йоля тебе и твоему спутнику!
Бесс присела в реверансе.