– Ты убил великана? – спросила Филиппа.
На миг ему захотелось соврать, такая она была хорошенькая. Но он пожал плечами и потупился.
– Меня отослали с лошадьми, – сказал он. – Я и разочка не ударил.
– Придет и твой черед, – улыбнулась она, и он мгновенно влюбился.
Все выкупались. У рыцарей, как ни странно, имелось мыло, а женщины приготовили еще; женщины мылись в зале, а мужчины – в кухне, и Хелевайз, поскольку грязная работа еще предстояла, задала моду обходиться без нижней юбки.
Сэр Ричард попробовал встать и был притиснут к постели Амицией.
– О, славный рыцарь, даже при Божьей помощи моему врачеванию вам полезнее будет лежать спокойно и побольше спать.
Он воззрился на нее с обожанием:
– Но почему, прекрасная сестра? Мне давно не было так хорошо!
Она с улыбкой пригладила ему волосы.
– Сказать? Когда я врачую – когда врачует любой хороший лекарь, – мы сшиваем ткани ровно настолько, чтобы свести, и не больше. В ход идет сила, которая превосходит всякое колдовство. – Она робко улыбнулась и покачала головой. – Представьте, с какой силой вы отрубаете противнику руку. Чтобы пришить ее на место, нужна намного большая. Поэтому мы закрепляем, что можем, а остальное предоставляем Господу и природе. А исцеление естественное внушает больше надежды на успех. К тому же для всякого врачевания мне, поверьте, надо еще подучиться.
Взирая на нее восхищенно, сэр Ричард сказал:
– Я уверен, что вам уже нечему учиться.
Амиция немного знала, что значит быть знахаркой – и женщиной, а потому поняла, что пора взбить подушку и изобразить занятость.
Лорда Уимарка перенесли в покои Хелевайз. Вонь, оставшаяся от великана, начала рассеиваться, но прошло еще несколько дней, прежде чем окружающих перестало тошнить. Хелевайз принесла бочонок сидра, и все по чуть-чуть угостились – там вышло мало. Старуха Гвин выставила бурдюк вина, к которому все жадно присосались, а Мэг Хастинг испекла свежий хлеб.
Наконец волнение улеглось. Хелевайз убедилась, что дочь отправилась спать с подругой Джен, а не с каким-нибудь оруженосцем – нет, всерьез она этого не боялась, но сочла нужным проверить, а после еще раз отчистила в зале стол и помогла старухе Гвин прибрать в кухне, где от мужчин осталась мыльная вода. Амиция отключилась прямо в зале на деревянной скамье, и Хелевайз укрыла ее тяжелым шерстяным одеялом. Остановившись посреди зала, она прислушалась к тишине. Гвин, беззубо улыбнувшись, со скрипом поднялась на чердак, где у нее была каморка.
Хелевайз простояла в нерешительности достаточно долго, чтобы осознать чужое присутствие, а через миг его руки обвили ее талию.
– Всегда и ходи так одетой, – выдохнул он ей в ухо.
– Джон Крейфорд, если я хоть немного учую, что от тебя несет великаном… – пробормотала она. Он попытался поцеловать ее, и она пригнула голову, выскользнула из его рук, но поймала за кисть и потянула во двор. – Где твой оруженосец?
– В сторожке, – прошептал он. – Овин я оставил за собой.
Она обняла его за шею.
– Тяжко пришлось?
– Уже лучше, – сказал он, поднял ее и отнес в овин.
Отец Арно сидел в зале и прикладывался к кубку. У него тряслись руки. Сестра Амиция вошла и присела рядом.
– Могу я чем-нибудь помочь?
Он улыбнулся, встал и отвесил поклон.
– Вы и есть знаменитая монахиня Диких? Мне не говорили, что вы так хороши собой.
– Вы правда священник? – осведомилась она, но ухмыльнулась, и он невольно ответил тем же.
Выпил еще вина и сказал:
– Я неплохо убиваю чудовищ. Прошу прощения, сестрица, но у меня кризис веры. – Он повернул к ней голову: – Но с какой стати я в этом признался?
Она пожала плечами.
– Я постоянно слышу подобное. Наверное, со мной легко разговаривать – я смазливая, и все такое. – Сев напротив, она взяла грязный кубок и налила вина. – Впрочем, и у меня постоянно случаются кризисы веры, так что ничем не могу помочь.
Отец Арно откинулся на спинку.
– Возможно, я буду прав, если скажу, что коль скоро кризисов веры у вас было много, то и разрешались они нередко, а потому вы станете мне лучшим поводырем.
Он отвернулся.
– В чем же дело? – спросила она.
– Я не умею исцелять. Не мог никогда, потому что…
Они немного посидели молча, он расплакался, и она сочла за лучшее не вмешиваться. Чуть позже она прочла молитву и протянула ему свой простенький носовой платок.
Отец Арно промокнул глаза.
– Простите, – буркнул он. – Не хочу показаться тряпкой. Просто очень устал от неудач.
Она выжидающе смотрела на него и слушала.
Но он удивил ее кривой улыбкой:
– А вы, сестрица? Почему вы поколебались в вере?
У нее не было желания ни дискутировать, ни исповедаться; она знала свой грех, и разговоры о нем грозили только подорвать ее чувство защищенности.
С другой стороны, он ей доверился.
– Я влюблена, – сказала она и содрогнулась от одного слова, как будто дотронулась до священной реликвии.
Его улыбка обозначилась яснее.
– А, любовь! – произнес он, отпил еще вина, и руки у него снова затряслись.
Она не поняла, сказал ли он это с горечью.
– Вас кто-нибудь спрашивал, не вы ли убили великанов? – поинтересовалась она.
– О да. Оба мертвы. Две Божьи твари – невинные, как младенцы, и мы убили обеих.
Его глаза на секунду опустели и ожесточились. Затем смягчились, и отец Арно дернул краем рта в своеобразном тике.
– Тьфу, я слишком болтлив. Снимешь с себя обет молчания – и знай балаболишь.
Она встала и потянулась.
– Вы мне не кажетесь особо разговорчивым, господин пастырь. Зато про себя я думаю, что слишком устала и больше не могу пить.
– Кто он? – осведомился отец Арно. – В кого вы влюблены?
Она мотнула головой.
– Это не важно. Его тут нет, и я не могу согрешить. – Она осталась премного горда непринужденностью своего тона.
– Я тоже влюбился в одну даму, – сказал отец Арно. – Разрушил ее жизнь. Я был горделив и тщеславен, а наша любовь была Божьим даром. Даже сейчас я не уверен, что раскаиваюсь. – Он поболтал вином в кубке. – Разве не занятно, что Бог лишил меня власти исцелять, а моя могучая десница продолжает разить насмерть? Несмотря на мой грех?
С глухим стуком Амиция плюхнулась обратно на скамью.
– Покамест похоже, что вам интереснее быть романтическим героем из баллады трубадура, нежели хорошим человеком. И невзирая на это, господин пастырь, я уверяю вас, что только вы сами стоите между собой и способностью исцелять.
Какое-то время они сидели, сверля друг друга взглядом.
Он покачал головой и снова скривился.
– Иные случаи в нашей жизни и впрямь похожи на лучшие трубадурские баллады. Мы разве не за это их любим? И все же – все же! – ваши слова чем-то меня язвят и сердят, и это хорошо. Я уже думал, что мои незадачи с ворожбой исходят откуда-то изнутри, как некая амнезия. Но там ничего нет.
Она простерла руку:
– Дайте взглянуть.
Отец Арно мотнул головой.
– Нет, сестрица, – извиняйте, но вы для меня слишком сильны. Я пойду исполнять мой долг, и, может быть, мы с Богом снова подружимся. – Он встал. – Известно ли вам, что худшее в любви – это нарушение уклада? Годы целибата, и нате – все перевернулось вверх дном. Я вижу в вас не сестру, а женщину. Куда ни глянь – вокруг одни женщины.
– Не такая уж и напасть, – заметила Амиция. – Разве не лучше было бы, если б кто-то из нашего ордена жил и служил с вашими?
– Это уж точно переделает наши монастыри, – рассмеялся он.
Она скрестила руки на груди.
– Мне холодно. Спокойной вам ночи, отче.
Он проводил ее взглядом и, когда она поднялась по ступеням, налил себе вина, а потом со слезами перебрал четки.
На следующий день, когда жизнь раненых оказалась вне опасности, а мертвеца погребли, священник приготовился к отъезду.
Крейфорд обнял его.
– Вы отличный воин, отче, – сказал он. – Жаль, что не остаетесь. Куда поедете?
Отец Арно был в сапогах, при шпорах и в теплом плаще через плечо. Он поклонился хозяйке Мидлхилла.
– Благодарю за гостеприимство, миледи.
Она присела в реверансе.
– Отче, могу я просить у вас благословения?
– Вы не нуждаетесь в благословении, коль скоро с вами сестра Амиция, – ответил он, однако простер руку и благословил ее вместе с дочерью и всем поместьем.
– Куда вы направляетесь, отче? – повторил сэр Джон.
– Через горы – и в Морею, – ответил священник. – Мне предстоит стать капелланом Красного Рыцаря.
Он произнес это с легкостью, но чело сэра Джона омрачилось, а монахиня прижала руку к горлу. Ее кольцо, казалось, сверкнуло на осеннем солнце.
– Я полагаю, капеллан ему нужен. Возможно, я даже сделаю его лучше. Сэр Джон покачал головой.
– Не получится. Для скороспелого аристократа он отличный боец. Не хуже любого другого наемника. Но в конце весны он лишил меня лучших ратников, а теперь забирает и вас. Впрочем, засвидетельствуйте ему мое почтение.
Сестра Амиция кашлянула.
– И мое, отче.
– Думаю, вы его знаете, – отозвался священник и взгромоздился на коня.
– Знаю, – кивнула она.
Когда священник уехал, сестра Амиция подумала: «Вот удаляется человек, который считает меня набожной ханжой. И который слишком умен себе же во вред. Они отлично поладят». Вздохнув, она отбросила сожаления и вернулась к своим заботам.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯЗАМОК ТИКОНДАГА – ГАУЗ МУРЬЕН
Гауз погрузилась в исследования, как в далеком детстве, когда она снова и снова перечитывала материнские книги и бабушкин гримуар. Дни становились холоднее и ненастнее, мужнин меч все жестче карал пришедших из-за Стены и насаждал среди хуранцев опять же мужнины представления о мире, а она все читала, а потом взялась за одно из сложнейших в ее жизни заклинаний.
Работа началась с мудреных диаграмм, начертанных серебром на полу ее рабочего кабинета, который находился высоко над внутренним двором замка. Чары были так густы, что потребовали действий, которых она обычно избегала. Она не терпела изысканий и диаграмм, предпочитая обходиться силой простенькой – той, что обладала с рождения.