Напрокат взял доспехи и Морган Мортирмир. Он провел три раунда боя с сэром Фрэнсисом Эткортом: в первом оставил зарубку на шлеме старшего рыцаря, во втором они оба сломали копья, а в третьем Мортирмир вылетел из седла. Не будучи достаточно тренирован, он крепко ударился.
В одиночных камерах под дворцом сидели двадцать пленников, которых предоставили самим себе. По случаю праздника Святого Георгия их не пытали и просто не позволяли им спать.
Кронмир увидел, как фургон вернулся в город, и понял, что это значит.
Какое-то время он сидел в задумчивости, сложив пальцы домиком. Он прикидывал, как быстро чужеземцы расколют его агента и что этот агент им выложит. Кронмир пересмотрел свою систему связей и сверился с шифровальной книжицей – помнит ли он сигнал «прекратить всякую деятельность» для трех самых важных подручных. Затем, когда в гостинице все стихло и даже ничтожнейшие служанки заснули, он собрал вещи и поразмыслил, не умертвить ли хозяина с женой и молодую женщину, с которой Кронмир время от времени спал. После убийства всех троих у врага не осталось бы свидетелей его присутствия, но ему не пришлась по сердцу подобная расточительность, и у него имелись свои правила. Криво улыбнувшись, он признался себе, что девица ему нравится и он не сумеет убить ее хладнокровно. Поэтому он тщательно забил дымоход общего зала горючими материалами и заново уложил дрова точно так, как сделала это вечерняя горничная.
Миновав бордель Нианны, он поставил на двери жившего через улицу седельщика меловой крест. Затем дошел по безлюдным улицам до трущоб у складов на восточном берегу и белым мелком начертил кружок, а в нем – лямбду: опять же на двери жившего через улицу человека, который все еще оправлялся от ран, – предводителя профессиональных убийц, нанятого в Этрурии и чуть не погибшего при штурме дворца.
После этого он час просидел в прибрежной харчевне, проверяя, нет ли «хвоста». Затем поднялся на холм к старому акведуку, отвалил камень и оставил в ямке мешок с сорока серебряными леопардами. Вернув камень на место, он спустился и воткнул серебряную булавку в оливковое дерево, которое росло посреди крошечной площади у дома наемного убийцы. Он пристроил ее так, чтобы заметить было трудно, а найти – легко, достаточно прислониться к дереву и притвориться, будто вынимаешь камешек из обувки.
Потом он прошелся по молу и оставил еще два знака в виде лямбды в круге, спрятав их среди начертаний, которые накопились за сотню поколений.
Усевшись на стене, Кронмир выждал: не идет ли кто следом. Вернулся он в точности тем же путем – скверный ход, но он спешил, а рассвет приближался. По возвращении Кронмир добрался до тайника, где оставлял донесения его связной с верфи – полуграмотные, нацарапанные на коже, свернутые и засунутые в заброшенный глиняный водосток полутысячелетней давности. Встав в темноте на колени, Кронмир нащупал кожу и кивнул. Он спрятал донесение в сумку, положил в тайник мешочек с золотом, запечатал трубу и начертил на ней углем большую букву «X».
У него были и другие агенты, но они могли скурвиться или угодить в плен. Никто из них его ни разу не видел – как и не принес ничего ценного. И он сомневался, что мясник знает об их существовании.
Дальше он направился через город к западным стенам, содержать которые в порядке годами тщетно пыталась гильдия фонарщиков. Веревка, искусно свитая из серого и бурого конского волоса, была точно на месте, как он и хотел. Кронмир перемахнул через стену и кое-как выбрался из рва, проклиная свой уже не молодой возраст и притороченный сбоку меч. Он влез на наружную стену там, где она разрушилась больше всего, спрыгнул с другой стороны и прошел по полю пол-лиги до фермы. На ферме он украл лошадь.
Захват фургона о многом сказал Кронмиру. О том, например, что Красный Рыцарь контролирует подступы к северным горам. И он поехал не на север, а на запад, в холмы.
Через два дня после праздника Святого Георгия схоларии навестили два городских дома. Оба пустовали, а гостиница, которую они хотели обыскать, сгорела дотла. Персонал разбрелся по родственникам.
Герцог въехал в ворота верфи с горсткой тяжеловооруженных всадников под предводительством Фрэнсиса Эткорта. Рядом с ним держался человек безоружный, который с профессиональным восхищением – и толикой неодобрения – следил за работой верфи.
Герцог спешился и вошел в главное здание – очень старое, построенное из того же красного и желтого кирпича, что и городские стены.
– Смотрите все подряд, – небрежно бросил он штатскому.
– Кто это такой? – спросил корабельный мастер, Уильям Мортис из Харндона.
Он прибыл двумя неделями раньше по суше.
Герцог улыбнулся.
– Это, мастер Мортис, не кто иной, как великий и могучий господин Эрнст Хандало Вениканский.
– Да он спалит на стапелях моих акулят! – встрепенулся Мортис, вставая.
– Ни в коем случае. Он отправится домой и велит своему городу вступить с нами в союз.
Человечек еще не успел привыкнуть к Красному Рыцарю и Ливиаполису.
– С нами? Кто это – «мы»? Альба? Новая Земля? Империя?
– Вы, я и новый флот, – ответил герцог, взболтал в своем кубке вино и чего-то добавил из фляжки.
Через час Хандало стоял в развевающемся коротком плаще на причале, под кусачим ветром. Ему приходилось кричать, чтобы его услышали.
– Вам не покрыть издержки! – проревел он. – Без торговли и купеческого флота – никак!
– Согласен! – гаркнул герцог.
– А зима на носу! – крикнул Хандало. – Безумие выходить в море в такое время года!
– Согласен! – ответил ревом герцог.
– Тогда почему бы вам не закупиться у нас и не покончить с этим?
Герцог улыбнулся.
– В моем войске у каждого лучника хранятся в провощенном мешочке две тетивы. Командиры проверяют их наличие, когда проводят смотр. Потому что однажды тетивы не оказалось, а я был к этому не готов…
Хандало поднял брови.
Герцог воззрился на море.
– Я мог бы сию секунду заключить с вами сделку, мессир. Но не пройдет и трех лет, как она станет для вас… неудобной. И вы – или ваш преемник – ее расторгнете. – Он посмотрел этруску в глаза. – Мне по силам задавить вас военной мощью, но ненадолго. Я прав?
– У вас светлая голова, – кивнул Хандало.
– Мне нужны обе тетивы. Я построю флот, а уж потом предложу торговое соглашение, и у вас с генуазцами будут все основания его соблюдать.
– Повезло же с вами принцессе, – заметил вениканский капитан.
Герцог помотал головой.
– Это императору со мной повезло, – ответил он.
Спустя две недели первая построенная в городе за двадцать лет морейская галера соскользнула по древнему каменному стапелю и с плеском обрушилась в воду под наблюдением этрусской эскадры, которая расположилась через пролив. На следующий день починили захваченную этрусскую галеру, а к концу третьей недели на рейде встало четыре корабля нового имперского флота.
За этим последовал первый зимний шторм – зловещее торжество стихии над водной гладью, из-за которого все работы на верфи остановились, а скромное достояние – строевой лес, оставленный без прикрытия, – сдуло и унесло в море. Новые имперские корабли убрали с верфи в крытые ангары, построенные тысячу лет назад.
У этрусков тысячелетних корабельных ангаров не было, а потому им пришлось обнажить свои корабли, перевернуть их и спрятать на зиму под временными навесами. Несмотря на более мягкий климат и теплое течение, Морее досталось и снега, и льда; зима выдалась свирепой для галер.
Через два дня после бури этруски надежно укрыли все свои корабли. Им осталось только в ужасе наблюдать, как новая имперская эскадра становится на воду на холоде под светом бледного солнца и беспрепятственно движется к устью залива. Проведя в море день, имперский флот вернулся с тремя огромными альбанскими кораблями. Поскольку блокады не было, последние преспокойно причалили, набитые по фальшборт шерстью, кожей и другими альбанскими товарами, а на причале торговцев встретила сотня благодарных купцов. Тем временем имперские корабли под командованием Мегас Дукаса пересекли пролив, высадили моряков и дотла спалили всю переправленную на сушу этрусскую эскадру.
Не успело улечься пламя, как сэр Эрнст Хандало привел делегацию купеческой гильдии во дворец, из которого так недавно был выпущен. В тот же день этруски разорвали союз с герцогом Андроником и подписали мирный договор с принцессой Ириной и ее отцом, императором, а также документ, в котором они требовали, чтобы «вероломный узурпатор, известный как герцог Фракейский, немедленно вернул императора на трон». Они выплатили возмещение, а их подеста подписал несколько постановлений, гарантирующих налоговую ставку, по который был сделан внушительный первоначальный взнос. Всех этрусских офицеров освободили.
Имперская армия продолжила учения. Ее ежедневно пополняли новые страдиоты из местных. И опять-таки каждый день в заливе появлялись новые купеческие корабли – все из Альбы. В конце осени плавать на круглых кораблях было безопаснее, чем на галерах. Но находились и такие, кто шел на риск.
В очередной понедельник вся имперская армия выстроилась на поле Ареса: почти тысяча человек войска Красного Рыцаря, без малого пятьсот схолариев, триста нордиканцев и столько же вардариотов, а с ними – почти тысячная тагма пехотинцев из города и четыреста конных страдиотов из глубинки. Большая часть воинства была одета в белую – свежую, новенькую – альбанскую шерсть, тяжелую, как доспехи, цветом под стать снегу. Новые зимние наряды явились продуктом лихорадочного труда всех ливиапольских закройщиков и портных.
Сэр Джеральд Рэндом взирал на построение, восседая в седле рядом с Красным Рыцарем и его свитой. Он потрясенно покачал головой.
– У вас есть собственная армия!
– Вам ли не знать, – отозвался Красный Рыцарь и улыбнулся. – Вы же им платите. И привозите шерсть.
Рэндом и все рыцари рассмеялись.
– Вам же понятно, что мне конец, если все это не сработает – по сути, я рискнул ради вас всем моим состоянием!