— Оставьте меня! — он отпихивал эти дружеские руки, но люди не хотели отпускать его. Солдаты столпились вокруг, прикрывая его от пуль и картечи. Наконец ему удалось выпрямиться.
— Вы ранены, сэр.
Не обращая внимания на крики, он попробовал шагнуть вперед, сжав зубы от боли.
«Как раз в то место, куда попал снайпер мятежников», — отстраненно подумал он.
К нему подвели лошадь, и Ганс взобрался в седло, застонав от боли.
Квадрат теперь двигался быстрее. Мерки снова прорвали линию, земля была усыпана телами. Раненые кричали от боли, но пытались встать в строй, понимая, что это их единственная надежда на спасение. Артиллерия мерков продолжала вести смертоносный огонь. Вокруг него оставалась лишь крохотная горстка людей – остаток резерва, оставшиеся в живых после артобстрела и кавалерийских атак мерков. Офицеры выбивались из сил, пытаясь построить людей в каре.
А над полем раздавался рев нарг.
Неожиданно обстрел прекратился. Из толпы мерков вперед вырвался всадник, размахивающий белым флагом.
— Прекратить огонь! — приказал Ганс.
Всадник подъехал ближе.
— Мой кар-карт предлагает вам сдаться. Вы не попадете на пиршественный стол, но до конца жизни останетесь пленниками.
Ганс посмотрел на суровые лица людей, окружавших полковые знамена. Это было все, что осталось от пятнадцати полков. Люди смотрели на него выжидательно. Он улыбнулся и сплюнул табак на землю.
— А пошли бы вы… — четко произнес он, и дружный вопль одобрения раздался за его спиной.
Парламентер недовольно фыркнул, повернул лошадь и ускакал.
— Это слова командира французской гвардии при Ватерлоо.
Ганс взглянул вниз, возле него стоял Инграо. По его лицу струилась кровь, но он улыбался.
— Не мог удержаться, — вздохнул Галс.
— Все-таки и в тебе есть нечто романтическое.
— Не оскорбляй меня.
Он достал из кармана крохотную плитку табака – все, что осталось, — откусил половину и вторую отдал Инграо.
Чарли, поблагодарив кивком, взял табак.
— До встречи в аду, — сказал он и отправился к четырехфунтовой пушке, которая еще оставалась в центре каре.
«Я видел дни славы…» – запел кто-то. Солдаты подхватили знакомые слова, их голоса далеко разнеслись по равнине. Они заряжали мушкеты, примыкали штыки. Все понимали, что это их последний бой.
Он перезарядил карабин и упер приклад в колено, не обращая внимания на красное пятно, растекавшееся по брюкам.
Легкий ветерок развевал полковые знамена. Воздух стал чище после дождя.
Ему казалось, что он где-то в другом месте. «Это не Антьетам», — сказал он себе. Он вспомнил, как перед ним стоял молоденький офицер, стоял и смотрел на него испуганными глазами. Ганс сумел научить его, он наблюдал, как тот командует сначала полком, а потом и всей армией. Теперь он отвечает за весь этот мир.
Сын, которого у него никогда не было и которого он обрел в Эндрю. Этого вполне достаточно, чтобы умереть спокойно.
— Да хранит тебя Господь, сынок.
Снова взвыли нарги.
— Забирай отсюда людей! — орал Пэт. — К другому поезду!
Григорий посмотрел на Пэта и вновь перевел взгляд на долину, где разыгрывалась трагедия.
— Черт побери, Григорий, забери их!
Офицер повернулся и присоединился к отступающей пехоте.
Римляне отступали, отстреливаясь. Многие открыто плакали.
До холма, на котором застрял их поезд, доносилась песня последних солдат Ганса. Пэт слушал, и по щекам его катились слезы.
Ударили пушки мерков, послышались крики, но песня продолжала звучать.
— «Слава, слава…»
Мерки рванули вперед. Слабый голос выводил последний куплет. На мгновенье Пэт увидел его – Ганс сидел, подняв карабин. А потом песня смолкла, и только сабли мерков взлетали и опускались, холодно сверкая в утреннем свете.
Прозвенел колокол, и поезд подъехал к станции.
Эндрю чувствовал себя одиноким как никогда. Пустые поезда, прибывшие с линии Потомака, были достаточно красноречивы, но он хотел услышать рассказ.
В последнем поезде сидела римская пехота. У многих были раны, обмотанные тряпками, на их лицах можно было прочесть весть о поражении.
Поезд свистнул и остановился. Пэт спустился из кабины паровоза.
Эндрю пошел навстречу ему. Пэт двигался так, словно на плечи ему взвалили непосильную ношу.
— Ганс погиб, — произнес он безжизненно.
Эндрю отвернулся. Господи, как ему хотелось броситься на землю и с воем кататься по ней, колотя кулаками, как бы он хотел спрятаться в самый дальний и темный угол, чтобы никто его не видел и не трогал. Но он не мог. Не сейчас.
Ганс был рядом, когда они стояли под Геттисбергом, когда он смотрел на тело своего единственного брата.
— Не сейчас, — сказал он тогда. — Ты поплачешь завтра. А сейчас нельзя.
«Ганс умер. Он был рядом со мной шесть лет, он научил меня всему, он был той силой, что помогала мне. А теперь его нет».
Эндрю повернулся к Пэту.
— Мы были так близко, — простонал Пэт, — так близко.
— А три бригады?
— Никого не осталось. Они построились в каре, а их расстреляли из пушек.
— Инграо, Андерсон, Эстерлид, Василий Александрович?
Пэт покачал головой. Эндрю стоял застыв.
— Господи Иисусе, ты бы их видел, — со вздохом выдавил Пэт. — Они стояли и пели до самого конца. Ганс посередине, а вокруг флаги и штандарты. Могу поклясться, что он жевал свой проклятый табак и ругался. Боже, прости меня. Я был там, но не мог их спасти.
Он шагнул вперед и положил руки на плечи Эндрю. Тело его содрогалось от рыданий.
«Ганс умер», — с тупой настойчивостью стучало у Эндрю в висках. Почему-то ему всегда казалось, что его учитель вечен. Он слышал сотни имен, после которых звучало: «Погиб». Но Ганс… Никогда, никогда он не думал о возможности такого кошмара.
Ганс ушел навсегда.
— У тебя нет табака? — спросил Эндрю шепотом.
Пэт кивнул. Он достал из кармана носовой платок и громко высморкался. Потом вынул плитку табака и протянул Эндрю. Тот взял и откусил кусок.
— Они быстро продвигаются, — сказал Пэт. Он чувствовал, что должен рассказать о мерках. — К ночи они уже будут здесь, а к утру доберутся до Нейпера. Что с остальной армией?
— Сейчас уже за Нейпером.
Пэт кивнул, но видно было, что его занимают совсем другие мысли.
— Нам еще надо сражаться. Война не закончена, — произнес Эндрю и, положив руку на плечо Пэта, пошел вместе с ним к поезду. Позади полыхала подожженная станция.
Глава 7
— Подрывай!
Майна поднес факел к запальному шнуру и молча глядел, как по насыпанному на земле пороху к мосту сбегает цепочка огня. Несколько секунд спустя в воздух взлетели бревна и рельсы – почти месяц работы был уничтожен.
Мост через Нейпер рухнул в реку, поднялась волна, которая затопила берег и прорвала запруду на мельнице, стоявшей ниже по течению. Вода хлынула через пробоину.
Майна отбросил факел в сторону и подошел к Эндрю.
— Пришлось сделать это самому, — сказал тихо Джон.
Эндрю лишь кивнул и последовал за ним к вагону.
Он кинул быстрый взгляд на стул в углу, возле которого стояла медная плевательница. Откашлявшись, он прошел на свое место во главе стола.
— Каковы наши потерн? — спросил Калин.
— Восемьсот убитых и раненых в Первом корпусе, триста – во Втором, — отозвался Эндрю, заглядывая в рапорт. Он помолчал минуту. — Первая дивизия Третьего корпуса, а также половина Второго и Третьего выбыли из строя.
Калин откинулся на спинку стула и уставился в потолок.
— Десять тысяч человек.
Эндрю кивнул.
— И почти все оружие, кроме того, что они все-таки вынесли с поля боя, — шестьдесят пушек, полмиллиона патронов, палатки и продовольствие, — продолжил Джон.
— И Ганс, — мягко добавил Пэт. — И еще двадцать пять парней из Тридцать пятого полка и Сорок четвертой батареи.
Джон покачал головой.
— Я знаю, — прошептал он. — Но это не мое дело – докладывать о людских потерях. Я занимаюсь оружием, оборудованием.
Калин успокаивающе поднял руку.
— И что теперь?
Все молчали.
— Я спрашиваю, что теперь? — гаркнул Калин, выведя Эндрю из состояния мрачной задумчивости.
Тот снова посмотрел на пустующий стул, словно там сидел кто-то, оценивающий его, готовый безмолвно упрекнуть, если он, Эндрю, даст волю чувствам, покажет свою растерянность, особенно сейчас.
— Мы будем сражаться дальше, — холодно ответил он.
— Прости, если я излишне пессимистичен, Эндрю, — раздался голос Джона, — но за последние три дня мы потеряли около двадцати процентов личного состава. Причем это были самые лучшие войска, самые подготовленные. План заключался в том, что до середины лета мы не будем сражаться на Нейпере и что к этому моменту у нас будет три корпуса обученных солдат. Мы собирались проложить железную дорогу дальше и укрепить берега реки по всей длине от Внутреннего моря до верховьев.
— С этим планом покончено, — сказал Эндрю.
— И какая у нас есть альтернатива?
— Сражаться не на жизнь, а на смерть, до последней капли крови, — мрачно ответил Пэт. — Возле Ганса валялись десятки их тел. Черт побери, когда они окружат меня, я захвачу с собой на тот свет не меньше дюжины.
— Ты говоришь так, словно все уже потеряно, — неодобрительно отозвался отец Касмар.
— Когда видишь, как прямо на тебя мчатся сорок уменов, к тому же вооруженных тяжелой артиллерией, — бросил Джон, — трудно думать иначе.
— Мы справились с тугарами, разбили флот мерков в прошлом году, — с упреком напомнил Касмар.
— Отец, мы были на волосок от гибели, — упрямо сказал Джон. — Нам чудом удалось победить.
— А также милостью Перма и Кесуса, — вставил Калин.
— А теперь эта милость истощилась, — Джон уже утомился объяснять очевидные, с его точки зрения, факты. — Через два дня они построят огневые батареи напротив Суздаля на противоположной стороне реки и окажутся меньше чем в полумиле от того места, где сейчас сидим мы. Через десять дней они пригонят сюда десять тысяч карфагенян, и эти рабы начнут вгрызаться в нашу оборону в десятке разных мест. Мы видели, как это происходило на Потомаке.