Датируется по почтовому штемпелю: С.-Петербург. 20.2.13. Написано на бумаге с вытесненным вензелем: L. R.
Анастасия Николаевна, я не лгала, когда говорила, что люблю Вас, и вот теперь из-за одного (пусть даже в моих глазах несправедливого) окрика — я не могла измениться, что бы стоила моя дружба! Вы оттолкнули, я отошла — больно, но что ж делать. Вот получила Ваше последнее письмо, вдруг точно лучи света на все. Поехала по Разъезжей — простилась. И как-то когда Вы ушли совсем, Вы стали еще дороже. Мы не ценим того, что у нас есть. Хорошо, что я уезжаю, тяжело, чтоб были Вы близко и так далеко. Хотя верно — Вы давно отошли, да, верно, месяца 2, как Вы пишете; я чувствовала, хотелось что-то сказать, не понимала, не знала — что, почему, отчего.
Понимала, что я бездарна по-Вашему — потому. Хотелось сказать: «Но ведь я не виновата!» Ведь мне это еще больней, и потом хотелось прийти домой и угара какого-нибудь, чтоб забыть себя, свое бессилье, — хотелось быть легкомысленной — и не могла и это и в результате. Измученная, истерзанная я искала у Вас поддержки — но жалкие люди противны, и Вы оттолкнули меня. Но разве Вы виноваты? ведь душе не закажешь. Вы хорошо сделали, ложь была бы еще больше, и Вы не были бы Вы. Ах, если бы Вы знали, как я себя ненавижу сейчас — все, все, что я делаю — я не хочу делать. И я вполне поняла Вас и Ваше отношение ко мне. Если Вы можете, поверьте мне. Это мое письмо — нежное «прости» Вам. Я буду думать о Вас светло и любовно, Ваше последнее письмо я спрячу. Сергею я ничего еще не писала — и не знаю, что скажу, но я Ваш друг, и если бы когда-нибудь я не стала Вам более так противна, я была бы рада — но я не жду этого. Того, что хочешь и ждешь — не приходит ко мне.
Не смею просить верить мне, но время это докажет, и если не доказала моя дружба — пускай докажет Ваша вражда ко мне, что я не лгала, и не лгу, и не буду лгать.
Датируется по почтовому штемпелю: СПб. 26.2.13. Написано на бумаге с вытесненным вензелем: L. R.
Дорогая Анастасия Николаевна,
Я была рада Вашим строкам — я почему-то ждала их и знала, что все временное — отойдет, и будет настоящее, то, что нельзя разъединить, то, что крепко спаяно — интересами: — жизни, искусства, веры в единую прекрасную страну Ойле[802].
Сережа теперь опять в бою — я застала его на временном отдыхе в Ковно — бодрым, жаждущим дела и, несмотря на мою печаль, мне было радостно видеть его настоящую храбрость и веру в будущее России. На позициях вообще очень хорошо, Анастасия Николаевна, люди все бодрые, блестящие глаза, глядящие с такой верой в свое правое дело. Сергей много пишет там, когда они на отдыхе — но, конечно, во-первых, они мало на отдыхе, во-вторых, сейчас еще очень мало что можно печатать. Его статью привезла я с собой. Вы читали мою заметку в «У<тре> Р<оссии>», это лишь сжатый коротенький штрих из моей поездки[803]. На всю жизнь мне останется в памяти 10 дней моего пути — из которых 4 дня я была с Сергеем. Сколько ласки и привета я встретила у этих бесконечно милых людей — загорелых, твердых. Даже солдатики с риском для своей жизни пытались мне помочь в розысках Сергея. Когда я одна среди снарядов, на тюках солдатских вещей спала тяжелым сном под охраной маленького солдатика-артиллериста — одна женщина среди сотней <так!> солдат — я поняла, что я уже стала другая, и ничто человеку не страшно, когда ищет он своего любимого, и ничто не может с ним случиться.
Теперь я со своего приезда все собирала теплые вещи для солдат — бригады, где Сергей. Иногда казалось, что не хватит сил выполнить начатое — одеть всю бригаду в теплое, и руки опускались. Но сильна воля человека: во вторник офицер этой бригады увозит от меня 3 тысячи вещей. Мои солдатики одеты — 2 тысячи попадет в артиллерию, 1 тысяча — пехоте, ее охраняющей. Артиллерию, всю бригаду одела — но всей дивизии, 17 тысячам я не могла дать. Сергей артиллерист. Я устала — но рада. Это моя маленькая благодарность милым, дорогим воинам. Сергея адрес: Действующая армия, 53 артиллерийская бригада. Прапорщику Сер. Ал. Соколову. Нежный привет Федор<у> Кузьмичу и Вам. Искренне Вам дружеская
Датируется по почтовому штемпелю: 29.9.14.
Дорогая Анастасия Николаевна,
у меня остался один Сережин рассказ — я шлю его на Ваше имя (я плохо разобрала адрес на Вашей открытке). Вы будете такой милой потелефоните туда, и они кого-нибудь могут прислать за ним. Я дала — меня просило «Отечество» (кажется, по Вашей рекомендации). Потом в «Лукоморье»[804] — больше пока Сергей не присылал. Насчет гонорара — не знаю, как в «Вершинах», «Отечество» плотит <так!> 20 к. за строч<ку>, остальные 25 коп. Хотя это вопрос сейчас для нас и интересный, но, конечно, могу дать этот рассказ и несколько дешевле. Деньги они могут прямо мне выслать. Ради Бога простите, что я Вас этим затрудняю, но я знаю, что Вы к Сережику хорошо относитесь и потому решаюсь это сделать. Не сердитесь за беспокойство — но я не умею с чужими журналами разговаривать, особенно трудно — это сидя в Москве говорить с Петроградом.
Нежно приветствую Федора Кузьмича — читаю его в «Отечестве»[805], и радуется душа, что русские поэты так чувствуют войну. Спасибо ему большое. Спасибо за все Вам. Сережа пока благополучен. Я хочу верить в будущее, но часто не хватает сил. В этой большой мировой катастрофе — трудно сохранить равновесье и мудрость.
Нежно Вас целую. Черкните мне, если будет не трудно, как и что с рассказом. Простите меня, если у Вас не будет времени, пусть придет кто-нибудь из редакции. — Целую нежно.
Датируется по почтовому штемпелю: Москва. 14.12.14.
Дорогая Анастасия Николаевна, нежно Вас приветствую и поздравляю с праздником и Новым Годом. Праздники я встречала в монастыре. Новый год встречаю в обществе двух матерей — Сережиной и моей. Очень грустно на душе, и хочется верить, что когда-нибудь, и даже будущий год это будет иначе. Сергей пишет часто — т. ч. пока еще это меня немного успокаивает. Надеюсь, Вы получили мою бандероль и мое письмо. Нежный привет Ф. К. Желаю Вам всего, всего хорошего. Ваша
Датируется по почтовому штемпелю: 1.1.15.
Дорогая Анастасия Николаевна, я бесконечно благодарна Вам за Ваше милое письмо и Ваше изумительное отношение к Сереже. Я имела телегр<амму> от 3-го из Гродно, а теперь там бои — и сведений нет. Одному Богу известно, что я переживаю эту зиму — но что смею я говорить, когда пол-Европы переживает то же. Трудно жить, двигаться, играть. Все кажется ненужным и чужим. Стараюсь все-таки работать, как могу. Есть милые друзья, которых так ценишь сейчас. Спасибо Ф. К. за книгу. За его русские — хорошие, бодрые стихи[806]. Читая их, легче переносить это время. Спасибо ему. Спасибо Вам. Милая, верьте мне — я всей душой ценю Ваше отношение в это тяжелое время и искренно Вам друг — была и буду.
Дорогая Анастасия Николаевна — нет слов сказать Вам свою благодарность за Вашу ласку в это время. Верьте мне, если можете — я ценю ее бесконечно. Сережа, кажется, жив и цел, хотя ранен. Все это время как безумный кошмар, как дикий хаос. Страшно думать мне и жить. Нежно благодарю Вас и Ф. К. милого. Я Ваша всей душой
Открытка. Датируется по почтовому штемпелю: 10.3.15. Пг.
Дорогая Анастасия Николаевна, спасибо за память. Я все время в работе, летнего отдыха я не знала[807]. От Сергея изредка есть вести, пока он здоров. Нежно приветствую Вас и Ф. Куз. Если будете проезжать Москвой, загляните ко мне. Нежный привет Вам. Л. Рындина.
Открытка. Датируется по почтовому штемпелю: Сочи. 29.8.15. Отправлена по адресу: П/о Пясочное Ярославской губ. с. Красное д. Тихмесовых[808].
ПИСЬМА С. КРЕЧЕТОВА К И. А. БУНИНУ
Выше мы уже рассказывали о жизни Сергея Алексеевича Соколова (1878–1936), писавшего чаще всего под псевдонимом Сергей Кречетов[809], но говорили в основном о его жизни до революции 1917 года. Здесь нас будет интересовать прежде всего более поздний этап, начинающийся с того момента, когда Соколов оказался в Добровольческой армии.
Лишь вкратце напомним основные вехи его предшествовавшей жизни, даже не вехи, а скорее основные линии судьбы.
Начинал он как юрист. «Года 2–3 занимался адвокатской деятельностью, которую потом постепенно фактически оставил для литературной»[810]