<19>31 г.,[937] понятия же сейчас в германских сферах о масонстве самые примитивные), даже простое пребывание к Германии стало представлять для меня значительные неудобства.
По всем этим основаниям, приняв возможные меры для законсервирования Бр<атского> аппарата до лучших времен, я закрыл работу возглавляемого мною Исполнит<ельного> Центра БРП и ушел в частную жизнь. Это, конечно, отнюдь не мешает мне оставаться при моих политич<еских> взглядах и свято верить в будущую Россию. Но в эмигр<антскую> политику, какой она стала, я больше не верю.
Вы, конечно, оба поймете, что значило для меня закрыть целую 12-летнюю эпоху моей жизни, где я горел служением единой идее, как свеча перед иконой. Сейчас во мне великое разочарование в людях и великая жажда внутреннего покоя.
Дружески жму Вам обоим руки, а Вере Николаевне и Верочке Алексеевне[938] целую ручки. От Лиды всем сердечный привет. Рад буду получить отклик. Живем мы под Парижем, в Шату, в маленьком домике, предоставленном мне любезностью одних наших старых друзей.
Искренно Ваш
Живем скромно, но, слава Богу, имеем возможность ни у кого ничего не просить.
Бумага с грифом:
S. Sokoloff
3, av. d’Epremesnil
Chatou, S. et O.
Машинопись, подпись, приписка и адрес — автограф. Возле даты красными чернилами: «Кречетов».
ДОРОГОЙ ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ!
В разгаре иностранных праздников и в преддверии наших русских я и Лидия Дмитриевна шлем Вам и милой Вере Николаевне наши самые искренние и самые лучшие Новогодние поздравления и пожелания. От души желаем всего светлого, — бодрости, здоровья, удачи и сил, — Вам же в частности дальнейшего цветенья Вашего чудесного таланта.
Все эти последние недели много времени и нервов съели у меня хлопоты в связи с постигшим нас было отказом в превращении нашей трехмесячной визы в постоянное право жительства. Подал, куда надо, прошение и представил кучу всяких почтенных референций. Надо надеяться, что в итоге благополучно обойдется.
Собираемся с Лидой как-нибудь непременно Вас навестить, предварительно столковавшись по телефону. Знаю телефон домовой. Есть ли у Вас личный, не знаю.
Крепко жму Вашу руку. Вере Николаевне целую ручки. От Лиды обоим сердечный поклон.
Бумага с грифом:
S. Sokoloff
3, av. d’Epremesnil
Chatou, S. et O.
ГАЗЕТА «ЖИЗНЬ» И ЕЕ АВТОРЫ
ПОЧЕМУ ИМЕННО ЭТА ГАЗЕТА?
Одну из своих книг Р. Д. Тименчик назвал «Что вдруг?». Собственно говоря, и наша заметка могла бы называться так же. Выбор малоизвестной газеты, выходившей очень недолго, почти не замеченной мемуаристами, комплекты которой являются библиографической редкостью может показаться если не странным, то по крайней мере неожиданным. Однако, как нам кажется, существует ряд обстоятельств, делающих этот выбор вовсе не прихотью библиотечного поиска. С ней оказывается связано столько разнообразных обстоятельств, что обстоятельное описание ее истории и содержания дает возможность понять особенности времени, еще очень плохо изученного в истории журналистики.
Наше исследование не задумывалось как монографическое, отдельные его части публиковались в виде статей в разных изданиях, потому почти в каждой из них нам приходилось эксплицировать одни и те же сведения об истории издания. Сейчас, когда создается маленькая монография о газете, имеет смысл сперва изложить эти сведения, а потом уже переходить к более частным вопросам.
С сожалением необходимо заметить, что газетный мир России и СССР в ХХ веке изучен весьма слабо, если не сказать «практически не изучен». Крупнейшие русские газеты обычно бывают удостоены довольно беглых характеристик в обзорных трудах. Между тем очевидно, что даже с той точки зрения, которая важна для нас в данный момент, то есть с позиций анализа публиковавшегося литературного материала и деятельности критико-библиографического отдела, не обследованы в должной степени такие важнейшие и крупнейшие издания, как «Новое время» и «Русские ведомости», «Биржевые ведомости» и «Утро России», «Русское слово» и «Речь», «Русь» и «Русская воля», «День» и «Жизнь искусства» — список можно продолжать еще долго.
Московская газета «Жизнь» (апрель — июль1918) не принадлежит к числу широко известных изданий. Вообще газетная периодика первого послеоктябрьского времени, с декрета о печати, принятого сразу после октябрьского переворота, и вплоть до эсеровского мятежа 6 июля 1918, когда последние относительно свободные издания были закрыты, известна плохо. На этом фоне «Жизнь» можно считать газетой хотя бы относительно обследованной. В связи с различными частными целями о ней писали А. В. Лавров, М. М. Павлова, Е. А. Тахо-Годи[939]. Однако всюду о ней говорилось как об арене выступлений различных авторов, а не как о самостоятельном предмете изучения. Меж тем исследователи обладают уникальными материалами, сохранившимися в архиве одного из ее редакторов — А. А. Борового. В основном это переписка различных лиц, из которой извлекаются разнообразные сведения, а также подборки статей самого редактора (что позволяет раскрыть принадлежность ему анонимных и псевдонимных материалов) и текущей прессы, некоторые формальные документы, несколько мест в обширных и подробных воспоминаниях Борового, доведенных лишь до 1917 года. Мы постараемся суммировать эти сведения и представить жизнь газеты «Жизнь» как насыщенный различными существенными фактами фрагмент практически неизвестного газетного бытия в Москве в первой половине 1918 года.
Первый номер «Жизни» вышел в свет 23 (10) апреля 1918 г. Рассказ о создании газеты находим в известных воспоминаниях Дона-Аминадо «Поезд на третьем пути». Если отвлечься от иронического стиля автора, информация будет выглядеть так: решение о создании большой умеренно оппозиционной газеты было принято присяжным поверенным и медиа-магнатом (впрочем, только газетно-журнальным делом не ограничивавшимся) П. И. Крашенинниковым и знаменитым И. Д. Сытиным, редакторство было поручено приват-доценту Московского университета, идейному анархисту А. А. Боровому и еще одному анархисту Я. Новомирскому. Ниже мы говорим о тех заведомых неточностях, которые делает мемуарист, но здесь сомнительно лишь имя Сытина: у нас нет никаких подтверждений, что он принимал участие в финансировании газеты.
Из редакторов значительно более известен Алексей Алексеевич Боровой (1875–1935). Он окончил юридический факультет Московского университета, был оставлен на кафедре, получил звание приват-доцента — и понял, что его умонастроению более всего соответствует не марксизм, как то было ранее, а анархизм. Об этом он написал в воспоминаниях, относя происшедшее к октябрю 1904 г.: «С необыкновенной отчетливостью, побеждающей убедительностью — во мне проснулось чувство нового для меня мироощущения. <…> Со скамьи Люксембургского сада — я встал просветленным, страстным, непримиримым анархистом, каким остаюсь и по сию пору»[940]. Он начинает печатать статьи и брошюры об этом, сотрудничает с журналом «Перевал»[941], попадая тем самым в один из центров московского символизма. Эта деятельность не прошла ему даром: диссертация «История личной свободы во Франции» (М., 1910) не была защищена, лекции, популярные у различной публики, отменялись и запрещались, вдобавок он был привлечен к судебной ответственности, и в 1911 г. по чужому паспорту уехал во Францию, где провел три года. Вернувшись после амнистии к 300-летию дома Романовых, Боровой обратился к журналистской деятельности: был одним из ведущих сотрудников газеты «Новь» (1914), затем сотрудничал с одной из лучших русских газет того времени «Утро России», служил в армии. В первые годы после революции много печатается, руководит, как мы уже знаем, газетой, читает лекции об анархизме. Это, естественно, не способствует академической карьере, которая ему вскоре была полностью запрещена. В 1929 г. он был арестован и выслан в Вятку, потом переведен во Владимир. Летом 1935 г. ему было разрешено приехать на месяц в Москву, но к месту ссылки он уже не вернулся: в ночь с 21 на 22 ноября он скончался и был похоронен в Москве[942].
Яков Исаевич Кирилловский (1882–после 1936) также начинал как марксист, но около 1905 г. сменил миросозерцание, став анархистом, и превратился в Д. Новомирского. В отличие от Борового он участвовал в экспроприаторской и террористической деятельности, преимущественно в Одессе, время от времени скрываясь за границей. В 1908 г. получил 8 лет каторжных работ, с начала 1915 г. был переведен на поселение, откуда бежал в САСШ. В 1917 вернулся в Россию, активно печатался, организовывал анархистские сообщества. В 1920 вступил в РКП (б), но вскоре разошелся с большевиками. Пока было возможно, занимался литературной работой, издал даже книгу стихов «Только душа» (М., [Б.г.]). Как и Боровой, был арестован и сослан в 1929 г., в 1936 арестован второй раз, приговорен к 10 годам лагеря — о дальнейшей его судьбе не известно ничего.
Вот краткое описание самой газеты, сделанное ее сотрудником: «Вдвоем с Боровым они стали во главе газеты „Жизнь“. За два месяца существования „Жизнь“ трижды переменила состав сотрудников и в зависимости от настроения Новомирского ежедневно меняла окраску. Сегодня она пророчествовала о национальном значении советов, завтра проклинала совнарком, послезавтра требовала интервенции… Потом и „Жизнь“ закрылась, оставя память о забавном сумбуре. Потянулись горькие дни»