Конечно в этом описании есть натяжки и перехлесты, но в данный момент это для нас не принципиально. Существенно отметить два обстоятельства: газета была поставлена на широкую ногу и, по всей вероятности, платила хорошие гонорары[944], а также не была однозначно политически ориентированной.
На протяжении двух с половиной месяцев газета выходила вполне регулярно. Ее последний, 59-й, номер вышел в свет 6 июля 1918 года. Как хорошо известно, в этот день произошло восстание левых эсеров в Москве, после чего окончательно была закрыта практически вся свободная печать. В хронике А. Ю. Галушкина значится 13 закрытых после этого газет с многообещающим: «и др.»[945]. Собственно говоря, на этом заканчивается переходный этап русской революции, по крайней мере — в сфере культуры. Начавшись 26–27 октября 1917 года с резолюции, а потом и декрета о печати, прекращавших деятельность целого длинного ряда газет, он продемонстрировал удивительную последовательность советских властей в деле уничтожения малейшего свободомыслия.
На первой странице «Жизни», рядом со списком участников, каждый день печатался один и тот же текст:
Последовательное, до конца идущее раскрепощение человека.
Защита культурных ценностей общечеловеческого значения.
Изыскание новых организационных планов в целях экономического возрождения страны.
Проповедь свободного и радостного творчества.
Из этого текста и из ряда других можно понять, что газета собиралась информировать своих читателей о важнейших событиях, не впадая в излишний морализм и внутреннюю депрессию. В общем, это понятно. Руководители газеты и такие ее видные сотрудники, как Герман Борисович Сандомирский (1882–1938) и знаменитый Иуда Соломонович Гроссман-Рощин (1883–1934), принадлежали к тому изводу анархизма, который до поры до времени заявлял о возможности сотрудничества с советской властью. Для них всех революция октября 1917 года была первым шагом к грядущему преображению мира вне государственного принуждения. Весна и начало лета 1918 года были последним этапом, когда на осуществление этой мечты можно было надеяться.
Для наших дальнейших разделов будет существенно рассмотрение политической ориентации газеты в той обстановке, которая сложилась в стране в первой половине 1918 года, а также состава и деятельности ее литературного отдела, представленного самыми выдающимися именами своего времени. В известном смысле не будет преувеличением сказать, что здесь в концентрированном виде представлена судьба русской литературы на переломе революционных лет. Именно поэтому мы так подробно прослеживаем судьбы сотрудничавших с газетой писателей. И здесь довольно очевидно, что в орбиту ее внимания попадают прежде всего символисты, уже приобретшие популярность у самой широкой публики, затем акмеисты, а затем начинается некоторый дрейф в сторону умеренного футуризма, то есть повторяется та же картина, которую можно наблюдать и во всей литературе.
Ряд сотрудников трансформирует свои основные принципы, уходя от чистой беллетристики в сторону журнализма и того, что можно было бы назвать современным термином «нон-фикшн». Наиболее яркий пример здесь — С. Ауслендер, которому мы уделяем значительное внимание.
Наконец, «Жизнь» на своих страницах печатает ряд произведений, заслуживающих самого серьезного внимания литературоведов. К уже известному мы постарались добавить и нечто новое, прежде не попадавшее в поле зрения историков литературы.
И наконец — история «Жизни» дает повод внести коррективы в наши представления о мемуарной литературе и ее специфике. Анализ воспоминаний Дона-Аминадо с точки зрения их соотнесенности с действительностью должен, как нам представляется, внести ряд корректив в использование этих мемуаров как надежной опоры для исследователя.
Полный комплект газеты «Жизнь» хранится в РГБ, экземпляры РНБ и особенно ГПИБ зияют значительными лакунами. В собирании материала принимал участие студент факультета журналистики МГУ Игорь Сергеев. Разработка истории газеты была поддержана грантом факультета журналистики МГУ.
ГАЗЕТА «ЖИЗНЬ»: ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПОЗИЦИЯ
Газетный мир послереволюционной России был весьма пестрым, и даже приблизительная его классификация на данный момент выглядит проблематичной. Существует, насколько мы знаем, единственная на сегодняшний день попытка систематизировать газетную прессу России периода гражданской войны[946], однако она не может быть признана удовлетворительной. Не говоря уж о том, что книга появилась достаточно давно и объем ее всего 270 страниц, она явно основана на скрещении двух языков описания: советского и раннего постсоветского, причем оба они используются произвольно. Существует интернет-проект «Газеты периода Первой мировой и гражданской войн»[947], но он слишком прихотлив и представляет ничтожную часть данной прессы. В специальной статье, которая должна была бы включить «Жизнь» в поле своего зрения, о ней нет ни слова[948]. Мало того, нам известен лишь один пример монографического анализа газеты изо всего богатства несоветской прессы 1918 года[949].
Нас будет занимать газета не с точки зрения общих характеристик, а как соединение различных творческих индивидуальностей, как журналистски ориентированных, так и стремящихся к художественному осмыслению действительности. Как раз «Жизнь» была газетой, где сходились внутри одного номера талантливые люди, создавая ярко индивидуализированный характер издания.
Среди авторов первого номера, который, напомним, вышел в свет 23 (10) апреля 1918 г., были очень известные писатели Ф. Сологуб и А. Ремизов, менее известный, но очень активный в 1910-е и как писатель, и как журналист Н. Русов[950], авторитетный театральный критик Ю. Соболев, уже сделавший себе имя журналист Натан Инбер (под псевдонимом Виссарион Павлов), оба редактора газеты, а также известный анархист Г. Сандомирский. Опубликовал свой материал мало кому тогда известный Владимир Рындзюн, впоследствии печатавшийся под псевдонимом А. Ветлугин и прославившийся своими книгами «Записки мерзавца» и «Авантюристы гражданской войны». Он сопровождал С. Есенина и А. Дункан в США, сделал себе там блестящую карьеру сперва в медиа-бизнесе, а затем в кинематографе[951]. Уже этого было довольно, чтобы сделать газету интересной и привлекательной для читателя, но в следующих номерах печатаются Вл. Ходасевич, И. Эренбург, В. Брюсов, С. Ауслендер, Андрей Белый, А. Блок — и это далеко не полный список.
Большинство пишущих, как мемуаристов, так и исследователей, говорит о «Жизни» как об органе анархистов. Решительнее всего это проделал Дон-Аминадо, близко стоявший к редакции и значившийся в списке сотрудников (хотя его псевдоним или подлинная фамилия Шполянский ни разу нам на страницах газеты не встретились), который вспоминал так:
В последующих двух-трёх номерах была довольно смелая статья Борового о роли личности в истории, нечто вроде вежливой, но открытой полемики с ортодоксальным марксизмом.
От Каржанского пришло первое предостережение:
— Осторожней на поворотах!
Крашенинников заволновался, кинулся к Новомирскому.
Но старый каторжанин, показавшийся уже не столь наивным, был непреклонен.
— Вы губите газету!.. — умоляюще бубнил Петр Иваныч.
— Программа важнее газеты! — не уступал Новомирский.
— Какая программа?! — искренно удивился бывший присяжный поверенный, считавший, что завтраком у Тарарыкина все вопросы о программе были до конца определены и исчерпаны.
— А вот завтра увидите! — угрожающе стоял на своем прямолинейный и задетый за живое редактор.
Ночью, когда набирался номер, Крашенинникова в типографию не пустили.
На следующее утро газета вышла с напечатанным жирным шрифтом и на первой странице «Манифестом партии анархистов».
Всего содержания манифеста за давностью лет, конечно, не упомнить, но кончался он безделушкой:
— Высшая форма насилия есть власть!
— Долой насилие! Долой власть!
— Да здравствует голый человек на голой земле!
— Да здравствует анархия!!![952].
Самый внимательный просмотр газеты показывает, что никакого «Манифеста партии анархистов» там напечатано не было, а статьи об этом идейном течении были совершенно мирными. Мало того: «Жизнь» начала выходить в те дни, когда большевики выбивали анархистов из захваченных ими московских особняков, однако ни малейшей ноты сочувствия в материалах газеты обнаружить не удается. Лишь в одном источнике находим ничем не подтвержденное утверждение: «Изд<ание>, близкое к эсеровским кругам…»[953].
Чтобы разобраться в идейной и политической позиции газеты, обратимся к письмам, сохранившимся в архиве А. А. Борового.
После выхода первых номеров в один и тот же день, 28 апреля (нового стиля), ему написало несколько корреспондентов, по-разному расценивавших начавшееся издание. Одной из них была его мать Надежда Григорьевна, урожд. Ловчикова, в первом браке Абельдяева. 28 апреля она писала сыну: «Дорогой Леля, не могу не выразить, в каком я восторге от твоих статей, и вообще вся газета мне страшно нравится. Господи, хоть бы Вашими устами — да мед пить! Я уже совсем собиралась было переселиться в Елисейские, да Ваша Жизнь так наэлектризовала старуху, что решила заглянуть на Вашу жизнь в надежде обрести утерянную Веру, Надежду и даже Любовь. Твоя статья об Анархизме еще раньше напомнила чуть не Нагорную проповедь Христа, но как оценили его люди. Вот поэтому и стражду, всего опасаюсь и ничего отрадного не предвижу