Печатно заявили о своем выходе из числа сотрудников газеты еще двое видных анархистов. Утрата первого, видимо, была большим разочарованием для газеты:
Несогласие с идейной физиономией газеты принуждает меня, анархиста и интернационалиста, выйти из состава сотрудников «Жизни». Буду благодарен газетам, которые сочтут возможным перепечатать мое письмо.
Редакция «Жизни» отказалась поместить заявление о моем уходе.
Подпись в конце второго, видимо, является опечаткой, должно быть не В. Л., а Вл., поскольку этого примечательного человека звали Владимир Иванович Забрежнев (1877–1939). Как и многие другие, поначалу он был марксистом, потом примкнул к анархистам, участвовал в декабрьском восстании 1905 года, был арестован, но бежал еще до суда, долго жил за границей. Вернувшись после февральской революции, печатался в анархистских изданиях, потом стал на сторону большевиков, выполнял различные деликатные миссии (вроде распродажи эрмитажных картин или работы в институте мозга). Умер в предварительном заключении. В газете «Анархия» от 19 июня он напечатал письмо:
Не откажите приютить в «Анархии» мое письмо т. Боровому, не нашедшее почему-то себе места на страницах «Жизни».
Уважаемый товарищ
Вернувшись в Москву после продолжительного отсутствия, узнал, что на основании моей единственной статьи о 1-м мае я занесен в число участвующих в «Жизни».
Ознакомившись с «Жизнью», вижу, что позиции ее для меня совершенно неприемлемы и сотрудничество мое в ней невозможно.
Поэтому очень прошу вас снять мое имя со списка сотрудников «Жизни» и напечатать на страницах ее настоящее письмо.
С товарищеским приветом
Правда, на другой же день по доставлении этого письма в ред<акцию> «Жизни» имя мое было снято со списка участвующих. Но так как оно было помещено в нем без моего ведома и согласия, мне желательно, чтобы причины его появления и мотивировка его исчезновения в этом списке стали достоянием гласности.
Надеюсь, вы поможете мне в этом.
С тов<арищеским> приветом
27 апреля на появление «Жизни» откликнулась газета «Анархия» неподписанной заметкой под выразительным названием: «Заслужили высочайшее одобрение», где читаем: «Едва успела новая газета „Жизнь“ появиться на свет, как уже удостоилась высочайшего одобрения. Ю. Стеклов в „Правде“, в статье, носящей символическое название „Голос Жизни“, цитирует „Жизнь“», и далее идет цитата из статьи Стеклова: «Какая разница между „Жизнью“ просто и, например, „Новой Жизнью“! Какая разница между беспартийной газетой (курсив наш. — Н. Б.), старающейся выражать настроение интеллигентской массы, и социал-предательской прессой, выражающей злобу отставленных революцией профессиональных политиканов!». Следом за этим «Анархия» начинает подводить итог: «трогательно единение интеллигентской газеты „Жизнь“ и „пролетарской“ „Правды“, и в особенности трогательно оно в настоящий момент»[960]. Как видим, видный публицист большевистской газеты признает «Жизнь» беспартийной, а анархисты отрекаются от идейной связи с нею.
Но, с другой стороны, советская печать отнюдь не хотела признавать, что «Жизнь» хоть в какой-то степени отражает интересы коммунистической партии и советской власти вообще. Уже 25 апреля кампанию против только что появившейся газеты начали «Известия Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов». В статье «Двух станов не бойцы», подписанной «Тис», говорилось:
Мы видели, что получилось из «нейтральной» позиции «Новой Жизни»: вчерашние революционеры Базаровы, Авиловы, М. Горькие сразу слиняли и записали так, что у зачитавшегося обывателя с радости и полного удовольствия аж селезенка играет…
Позиция «Жизни» иная: не «правее большевиков, левее меньшевиков», а — «над всеми этими, которые там внизу чего-то машут руками, копошатся и галдят…» Конечно, не в таких точно выражениях самоопределяется новая газета, но таково несомненно существо мироощущения, по крайней мере, лидеров объединившейся у ее столбцов интеллигентской группы.
Часть этих интеллигентов, с г. Алексеем Боровым во главе, известна своим более или менее анархо-синдикалистским прошлым (отчасти — и настоящим); другие же, как Ф. Сологуб, Айхенвальд, А. Н. Толстой, Эренбург и др. упражнялись до сего дня в контрреволюционной публицистике на страницах буржуазно-либеральных газет. Нет недостатка в художниках и литераторах строго аполитической складки. Анархисты «Жизни» отмахиваются от анархистов-коммунистов «особнячного» типа, синдикализм ее какой-то выхолощенный, без изюминки революционности, — недоумеваем, как в эту компанию благонамеренных граждан попал левый социалист-революционер Андрей Белый? <…>
«Двух станов не бойцы» корректно относятся к диктатуре пролетариата, — и в то же время ласково понукивают к работе саботирующую интеллигенцию и отечески журят ту ее часть, которая открыто готова заявить себя буржуазной.
Устойчиво ли это «завидное» беспристрастие?
Попытка подобного бесстрастия, можно заранее предсказать, обречена на неудачу. Уже в первых номерах «Жизни» пробиваются весьма подозрительные побеги: вот г. Боровой, ликующий, что «впервые сама война нас окрылила — открыла неизвестную нам дотоле радость общественного творчества» <…> вот решительно всеми расточаемые восторги исключительно февральской революции и какое-то странное… замалчиванье революции октябрьской, вот унылые статьи на реках вавилонских сидящих и плачущих гг. Русова и Рындзюна, вот сетования по поводу разрушения «гражданского мира» и определенная ориентация на англо-французский империализм…
Боимся, что когда (это же неизбежно!) «Жизни» придется приземлиться, сама жизнь метнет ее в тот стан, где нашли себе вечное успокоение бывшие либералы, бывшие социалисты и прочие «живые трупы»… <…>
Заметка эта показательна не только характеристикой «Жизни», но и отчетливо на наших глазах формирующимся языком и стилем будущей советской печати, часть штампов которой успешно дожила и до нашего времени. Что же касается состава авторов газеты, то здесь обозреватель «Известий» сделал серьезную ошибку. Он ориентировался не на реальных сотрудников, а на тех, кто был заявлен как потенциальный участник. В итоге из четырех названных им писателей регулярным автором «Жизни» стал только Сологуб. Илья Эренбург напечатал лишь одну статью[961], и тут же поспешил сделать заявление в газете «Родина»: «Не откажите дать место следующему заявлению: вижу обнаружившейся неприемлемости для меня политической позиции газеты „Жизнь“, я больше сотрудником ее не состою»[962]. Мало того, в июне «Жизнь» решительно выступила против Эренбурга и его сторонников[963]. Так что обвинять «Жизнь» в том, что она пригласила в сотрудники И. Эренбурга было неосмотрительно.
Так же обстояло дело с двумя оставшимися сотрудниками, которых «Известия» навязали газете. Об их отношении к «Жизни» рассказывают сохранившиеся письма. Так, Ю. И. Айхенвальд 11 апреля (видимо, старого стиля) писал Боровому: «Я очень благодарю Вас за память и Вашего предложения принципиально не отклоняю. Но я так много пишу уже в других органах (особенно в Ран<нем> Ут<ре>), что едва ли в ближайшее время найду мысли и слова для новой газеты. Кроме того, я хотел бы предварительно сжиться с нею как читатель, вчитаться в нее. Итак: позвольте мне несколько отсрочить свое окончательное решение. От души желаю Вам и Вашему начинанию успеха»[964]. Но 9 мая, когда направление издания выяснилось вполне определенно, он сообщал Боровому: «Вероятно, до Вас не дошло мое по почте посланное письмо, в котором я просил Вас вычеркнуть мое имя из списка сотрудников „Жизни“. Я писал, что предоставляю Вашему усмотрению — печатать ли о моем уходе из „Жизни“ или нет (сам я не считаю этого необходимым, а удовольствовался простым исчезновением моего имени в списке). Теперь я повторяю свою настоятельную просьбу. Направление газеты мне глубоко не по душе. Но, как я заметил уже в своем первом письме, не соглашаясь с Вами как с редактором, я лично Вам шлю свой привет»[965].
Схожий, но еще более определенный эпистолярный диалог состоялся у Борового с А. Н. Толстым. Сперва он получил письмо, которое должно было его обрадовать: «С удовольствием принимаем моя жена — Наталья Крандиевская — и я Ваше предложение учавствовать <так!> в редактируемой Вами газете»[966]. Но следом за тем он обращается к нему вполне официально:
Многоуважаемый Алексей Алексеевич, разрешите просить Вас исключить из списка сотрудников газеты «Жизнь» меня и мою жену Наталью Крандиевскую.
Примите уверение в моем постоянном к Вам уважении.
Так что и с ним Тис обманулся. Не мог он предвидеть и того, что от сотрудничества в «Жизни» откажется еще одна небезызвестная супружеская пара. На следующий день после письма Толстого последовало такое:
Глубокоуважаемый