урой. Как же будут устраиваться конкуренты? Вопрос, к сожалению, не праздный, ведь кто-нибудь да зарабатывает что-либо на этих «предисловиях», — и, верно, немало[1025].
Завершалась заметка совершенно утопически:
Будем надеяться, что комиссариат не помешает академии делать ее крупное, значительное и всем нам драгоценное дело; если академия «помешает» комиссариату, этому придется только радоваться: «помеха» будет к улучшению комиссариатских изданий (Там же).
Таким образом, Бобров искусно варьирует свой стиль и подачу информации читателю (представляя как бы точки зрения различных авторов), давая понять, что кажущаяся неспециалистам совершенно абстрактной проблема принимает вполне конкретные очертания, выливаясь в тупое упрямство исполнителей, распространение невежества и в коррупцию.
Наши наблюдения показывают, что в деятельности как отдельных авторов литературного раздела газеты «Жизнь», так и его в целом, на протяжении недолгого срока издания проявлялись чрезвычайно показательные тенденции как времени, когда газета существовала, так и индивидуальных обстоятельств, связанных и с авторами, и с редакцией газеты. Остается немало сюжетов для дальнейших исследований и, возможно, публикаций материалов, практически неизвестных современным читателям, литературоведам, историкам журналистики.
В п е р в ы е: Литературный факт. 2020. № 2 (16).
ГАЗЕТА «ЖИЗНЬ» И ЕЕ СОТРУДНИКИ: СТРАТЕГИИ ВЫЖИВАНИЯ
Возникновение и краткое существование «Жизни» было тесно связано с общественно-политической и экономической обстановкой в России и, в частности, в Москве первой половины 1918 года. Если вкратце попробовать охарактеризовать ее, то получится примерно такая картина.
После октябрьских боев 1917 года, закончившихся победой революционных сил, на какое-то время Москва стала городом, опасным для открытых противников восторжествовавшего режима, показавшего готовность ради своих целей идти очень далеко[1026]. Однако до широких репрессий дело не дошло, Учредительное собрание было разогнано в Петрограде, что в условиях ширящейся изоляции основных центров России было воспринято несколько отстраненно, а после переезда большевистского правительства из Петрограда в Москву стало казаться, что новый порядок может вполне включать в себя демократические элементы, тем более, что официальная риторика большевиков эти надежды поддерживала. Монархические партии (вплоть до кадетов) были запрещены, значительная часть военных покидала город для присоединения к формирующимся белым армиям, крупные предприниматели в основном осознавали бесперспективность своих усилий и стремились вывести капиталы, однако средние и мелкие предприниматели надеялись на лучшее, культурный слой московского общества полагал, что со временем условия жизни нормализуются, социалистические партии до поры до времени чувствовали себя относительно свободно. Именно в этой обстановке газетно-журнальный магнат предреволюционного времени П. И. Крашенинников, делавший капитал на аполитичных изданиях, решил вложить деньги в создание ежедневной «качественной» газеты, умеренно оппозиционной, но в общем симпатизирующей революционным переменам.
Таким образом, речь должна идти о стратегии выживания целого издания, а не только отдельных людей, с ним связанных. Основные факты из истории газеты «Жизнь» известны. Ее первый номер, повторим, вышел 23 апреля 1918 года, последний, 59-й, — 6 июля. Собственно говоря, на этом заканчивается переходный этап русской революции, по крайней мере — в сфере культуры. Начавшись 26–27 октября 1917 года с резолюции, а потом и декрета о печати, прекращавших деятельность целого длинного ряда газет, он продемонстрировал удивительную последовательность советских властей в деле уничтожения малейшего свободомыслия.
На первой странице «Жизни», рядом со списком участников, каждый день печатался один и тот же текст:
Последовательное, до конца идущее раскрепощение человека.
Защита культурных ценностей общечеловеческого значения.
Изыскание новых организационных планов в целях экономического возрождения страны.
Проповедь свободного и радостного творчества.
Первый номер добавил сюда еще один программный текст:
Навстречу всему человеческому… вне мертвой схоластики партий, вне упрямого догматизма сектантов выходим мы на вольный простор жизни, утверждая свободу во всех планах человеческого творчества.
Нам не страшны бури. Нам священны муки и жертвы, таящие залоги будущих радостей. В разрушительном вихре мы черпаем силы для наших пламенных утверждений.
Все ценности для нас — относительны!
Все — преходяще в культуре, в самых смелых и чистых ее достижениях.
Безусловен для нас — человек, его свободные взлеты, неудержность его исканий, его постоянная неуспокоенность.
Свободной неумолчной струей вольемся мы в поток жизни, пробивая толщу рутины, подмывая обветшавшие устои, обмывая весенними водами нас ждущий, молодой, зеленеющий берег![1027]
Конечно, не бог весть какого размаха лозунги и обобщения, но можно понять, что газета собиралась информировать своих читателей о важнейших событиях, не впадая в излишний морализм и внутреннюю депрессию. В общем, это понятно. Руководили газетой идейные анархисты, для которых революция октября 1917 года была первым шагом к грядущему преображению мира вне государственного принуждения. Весна и начало лета 1918 года были последним этапом, когда на осуществление этой мечты можно было надеяться. И вся газета, и ее литературный отдел устраивались для того, чтобы реализовать две цели: принести прибыль инвестору и одновременно создать привлекательный образ становящейся России, для чего и были привлечены лучшие литературные силы того времени.
Литературный отдел «Жизни» — понятие довольно сложное, поскольку в явной форме он никак не был выделен из прочих материалов. Повторим, чтобы не отсылать читателей к недавно сказанному: было бы неверным относить к этому отделу материалы только изящной литературы, которых было сравнительно немного. В зависимости от задач дня авторы писали и печатали не только стихи и беллетристику, но и писательские заметки, произведения неопределенных жанров, публицистические статьи, очерки, эссе, а иногда даже и написанные в журналистских жанрах материалы. Так, С. Ауслендер напечатал в «Жизни» два рассказа, три материала под общей рубрикой «Страницы из дневника», большое количество очерков и публицистических статей, а также репортажей о значительных событиях истекших дней.
Поэтому мы определяли литературный раздел не только на основании очевидных или прямо указанных авторами жанров произведений (что, естественно, тоже учитывалось), а на основании известности автора как литератора. Таким образом получается, что литературный отдел газеты составили: С. Ауслендер, А. Ахматова, Ю. Балтрушайтис, Андрей Белый, А. Блок, С. Бобров, К. Большаков, Ю. Бочаров, В. Брюсов, В. Волькенштейн, А. Глоба, Б. Глубоковский, Н. Гумилев, А. Дубровский, Н. Захаров-Мэнский, Е. Зозуля, Рюрик Ивнев, Н. Каржанский, Л. Копылова, Т. Краснопольская (Шенфельд), А. Кузьмин, К. Липскеров, О. Мандельштам, Н. Никандров, В. Патин, М. Пришвин, А. Ремизов, Н. Русов, Н. Рыковский, В. Рындзюн, Ю. Слезкин, И. Соколов-Микитов, Ф. Сологуб, Вл. Ходасевич, Ф. Чернов, В. Шершеневич, И. Эренбург. С нехудожественными материалами выступали имевшие прямое отношение к литературе А. Бачинский (печатавшийся в символистских изданиях под псевдонимами Алеиск и Жагадис) и А. Лосев, известный в будущем философ и прозаик.
В дальнейшем мы не будем говорить о тех, о ком достаточно много известно (Ахматова, Балтрушайтис, Белый, Блок, Брюсов, Гумилев, Ивнев, Мандельштам, Пришвин, Ремизов, Соколов-Микитов, Сологуб, Ходасевич, Эренбург, сюда же отнесем и Шершеневича, о котором недавно появилась почти исчерпывающая книга В. А. Дроздкова). Не можем мы ничего сказать о таких персонажах, как Алексей Дубровский, Александр Кузьмин, Виктор Патин — более они нам на литературных подмостках не встречались. Неизвестна и судьба Краснопольской-Шенфельд. Таким образом, в поле нашего внимания попадут такие писатели, как С. Ауслендер, С. Бобров, К. Большаков, Ю. Бочаров, В. Волькенштейн, А. Глоба, Б. Глубоковский, Н. Захаров-Мэнский, Е. Зозуля, Н. Каржанский, Л. Копылова, К. Липскеров, Н. Никандров, М. Пришвин, Н. Русов, Н. Рыковский, В. Рындзюн, Ю. Слезкин, Ф. Чернов. Конечно, это далеко от социологического среза, но некоторые материалы для размышления судьбы этих людей нам все же дадут.
Начнем однако с человека, который в списке отсутствует, но участие в газете принимал — с Дона Аминадо. Вот как он описывает свою судьбу в тех же мемуарах:
Июль на исходе.
Жизнь бьет ключом, но больше по голове.
Утром обыск. Пополудни допрос. Ночью пуля в затылок.
В промежутках спектакли для народа в Каретном ряду, в Эрмитаже.
И в бывшем Камерном, на Тверском.
В Эрмитаже поет Шаляпин. В Камерном идет «Леда» Анатолия Каменского. <…>
Швейцар Алексей дает понять, что пора переменить адрес. <…>
Путь один — Ваганьковский переулок, к комиссару по иностранным делам, Фриче.
У Фриче бородка под Ленина, ориентация крайняя, чувствительность средняя.
— Пришел я, Владимир Максимилианович, насчет паспорта… <…>
Вышел на улицу, оглянулся по сторонам, читаю паспорт, глазам не верю:
«Гражданин такой-то отправляется за границу…»[1028].
Этот отрывок нуждается в некоторых комментариях, которые мы даем в следующей статье. Но, вероятно, это не слишком существенно. Существенно, что Дон-Аминадо идеализирует и газету, и свою проницательность. Газету потому, что ее историю излагает так: даже при соблюдении некоей объективности, Каржанский предупреждал редакторов о чрезмерной резкости, на что Новомирский отреагировал следующим образом: «На следующее утро газета вышла с напечатанным жирным шрифтом и на первой странице „Манифестом партии анархистов“», после чего была закрыта. На самом деле никакого «Манифеста» не было, а историю закрытия мы уже сообщили ранее. Идеализирует он и свою эмиграцию, потому что она была всего-навсего в Киев, воспринимавшийся как исконно русский город (об этом в «Жизни» писал С. Ауслендер), т. е. фактически он пошел тем же путем, что и многие из тех, о кем у нас еще будет речь. Но сама возможность сразу уехать в дальнюю эмиграцию оставалась.