Здесь была совсем весна, а сегодня – мороз, но при ослепительном небе. Вчера встретил серба, Вашего мимолетного друга, – помните? – сильно порожевшего <так!> и посеревшего.
Пожалуйста, будьте здесь летом! В Париже мерзость запустения, а одна из моих последних отрад – Гингер. Он все тоскует о Присмановой, но мил очень в своем сумасшествии и всяких дикостях[1357].
До свиданья, cher ami. Напишите мне еще сюда.
Ваш по гроб жизни
Г. Адамович.
98
12 мая 1962
<Париж>
Дорогой Юрий Павлович,
Сейчас получил Ваше письмо.
Я очень виноват перед Вами.
Простите за молчание на предыдущее письмо (или даже два?). Причин нет. Суета и всякие пустяки.
В Париже я до самого конца июня или начала июля. Венеция – под сомнением, в зависимости от дел. Но если буду жив и если не случится ничего неожиданного, буду в Ницце с середины июля до середины сентября наверно. Приезжайте и в Париж, и туда! Чинновские сведения, что в Ницце летом «ни пройти ни проехать» – чепуха: туристов скорей меньше, чем бывало. Я заранее очень рад встрече с Вами.
Пишу коротко, чтобы сейчас отправить письмо.
Ваш Г. Адамович.
У меня – телефон (раньше не было). Запишите номер: Balsac 52–92.
99
13 авг<уста> 1962
<Ницца>
Дорогой Юрий Павлович
Я в самое сердце был уязвлен, возмущен и потрясен Вашим молчанием. И по врожденной злопамятности едва ли скоро о нем забуду! Кстати, у Вас под эллинским солнцем изменился почерк, и хотя письмо подписано Вами, я долго колебался: действительно ли оно от Вас?
В Ницце сейчас все переполнено, «до отказу». Но после 15-го начнется разъезд и к 25-му я Вам что-нибудь найду[1358].
Напишите точно день, когда Вы прибудете. Затем – сколько проживете (приблизительно) и хотите ли комнату с пансионом, полупансионом или совсем без. В квартире, где я живу, все занято. Вероятно, придется искать в отеле, но, м<ожет> б<ыть>, я найду и у частных людей. Впрочем, цена почти та же.
На серба не надейтесь, а почему – расскажу при свидании.
Впрочем, после мюнхенских достопримечательностей что же красоты Белграда! Шлю сердечный привет Иг<орю> Влад<имирови>чу <Чиннову> и благодарю за письмо (Бахрах пишет «письмишко»). Буду чрезвычайно рад Вас видеть, несмотря на гнев и обиду.
Ваш Г. Адамович.
100
7 дек<абря> 1962
<Париж>
Дорогой Юрий Павлович (хотел написать «дорогой и милый друг Ю.П.», – но врожденная сухость преодолела, и обращаюсь, значит, обычно, как полагается по «хорошему тону»).
Спасибо за письмишко, – выражаясь по Бахраху. Прошло полтора месяца со дня его получения! Но не думайте, что я Вас и о Вас забыл: нет, все «как-то не так» в смысле физическом, устаю, на улице холодно, в мыслях и в сердце – тоже, – словом, понимаете сами. И простите за долгое молчание.
По письму Вашему и прелестным, но неясным стихам о «психее из Лиссабона» я не понял, к чему и до чего психея эта Вас со своими сумеречными плечами довела. Надеюсь (дня Вас) до всего, о чем Вы желали. Но, по Фрейду, у Вас что-то патологическое насчет плеч[1359]: я вспоминаю, что у моего милого немца (кстати, исчезнувшего) Вы жаловались именно на недостаточно роскошные плечи! Кажется, они были для Вас слишком покаты. Мне нравится «сумеречные» больше, чем вариант – «оливковые», т. е. оливковые эротичнее, но тут, раз «психея», то можно удариться в мистику и романтизм[1360]. Впрочем, Гумилев, наверно, сказал бы: оливковые, п<отому> что точнее.
Мне жаль, что Лиссабон затмил Афины, ибо в Лиссабон я все равно не поеду. А с Афинами – qui sait?[1361] Здесь недавно промелькнул Рейзини, я ему намекал о своей тоске по «пу» и другим греческим достопримечательностям, но он слушал без отклика[1362]. По-моему, у него и дела не столь блестящи, как были.
Нового здесь мало. Вчера я пил чай с Паустовским: знаете Вы такого советского вице-Бунина? Очень милый старик, и не глупый[1363]. А из здешних поэтов блистают на нашем небосклоне только Одоевцева и Прегельша. Увы, увы, увы, я Вашего Леонтьева еще не прочел! Нет у меня «Возрождения», но прочту всенепременно[1364]. Кстати, на днях мне телефонировала некая Вадимова, экс-балерина Дягилева[1365], и спрашивала, кто это Леонтьев, что это Л<еонтьев>, откуда он взялся, раз о нем она раньше никогда не слыхала? – ссылаясь на Вашу статью, которая ее потрясла. Видите, в какие углы и тайники эмиграции доходит Ваша мысль и ученость! А Прегельша, наоборот, негодует, что Вы работаете с «Возрождением», хотя статью и одобряет. Но она – существо в этом смысле не вполне нормальное.
Ну, что еще? В сущности, все и ничего. До свидания, «дорогой и милый друг» Юрий Павлович. Здесь собачий холод, а я жаловался на ниццкую жару! Теперь я о ней мечтаю. На rue de Colisée – обычные немецкие развлечения, сплошной Франкфурт и Мюнхен. Но Греции и Португалии не сыскать и днем с фонарем. Пожалуйста, не казните меня молчанием за молчание. Чиннов, кажется, всем доволен, и я за него рад. К нему на будущий год едет Вейдле и везет жену, которая говорит об этом с тоской. Но он, наоборот, рад. Значит, я жду письма.
Ваш Г. Адамович.
Среди писем сохранился напечатанный на машинке листок с пометой Иваска: «Прошу ответить и вернуть». Текст, вписанный Адамовичем, выделен курсивом.
1. Вы говорили – было шесть акмеистов. Кто они: 1) Гумилев, 2) Мандельштам, 3) Ахматова… В.Нарбут, М. Лозинский, М.Зенкевич.
2. Где напечатано Ваше ст<ихотворе>ние «Был дом, как пещера…» В «Совр<еменных> Зап<исках>». №? Кажется, называлось «Баллада».
3. Приблизит<ельно> где мадам Севинье сказала о хрустальных осенних вечерах… В Вашей цитате это прозвучало как стихи… И напишите это по-французски… «Les journées de cristal de l’automne» Процитировано у Saint-Beuve в «Causeries de lundi» (статья о Севинье). У нее – в одном из писем к дочери.
4. Где приблизит<ельно> Валери сказал о трех чудесах мира: Греция, Ренессанс и русская лит<ерату>ра 19-го века… Не помню и не могу найти. Но сказал, наверно, в каких-то заметках. С моей «легкой руки» это потом не раз цитировалось.
5. Были Вы хотя бы на одном заседании 1-го Цеха… Был раза 3–4. В первый раз на квартире С. Городецкого, в 1915 или 16<-м> году.
6. Были ли в семинаре Гумилева в Институте Живого слова (где бывала Одоевцева). Был раз или два.
7. Итак, Г. И<ванов> и Вы основали II-ой Цех, когда пришел Гумилев и когда начали собираться в Доме Искусств. Нет, совсем не то и не так! II Цех был основан против желания Г<умилева>, первое заседание было без него, и он долго «будировал».
8. Что такое «Звучащая раковина»… «Звуч<ащая> Рак<овина>» – сборища на квартире сестер Наппельбаум, после революции. Кажется, был особый кружок зеленой молодежи, но бывали как гости все остатки петерб<ургской> поэзии.
ПО РАЗНЫМ ПОВОДАМ
В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ 125 ЛЕТ НАЗАД
История взаимоотношений Л.Н. Толстого с журналом «Северный вестник» не раз становилась предметом внимания исследователей. Наиболее подробно и последовательно проследил ее П.В. Куприяновский в работе «Л.Н. Толстой и Н.С. Лесков в журнале “Северный вестник”»[1366], обстоятельно писала об этом Е.Д. Толстая[1367], да и вообще почти ни одна работа о журнале не могла обойти этот вопрос вниманием[1368]. Но вместе с тем даже самые поверхностные поиски в архивах показывают, что возможности новых открытий здесь вполне возможны. Два из таких мы предлагаем читателям.
Отношения Толстого с «Северным вестником» велись через его издательницу Л.Я. Гуревич и ближайшего к редакции сотрудника А.Л. Волынского. Первая не раз рассказывала о своих свиданиях с писателем, прежде всего о самом первом, которое во многом предопределило содержание всех дальнейших. Говоря о своих взаимоотношениях с Н.С. Лесковым, она писала, что он «…ободрил меня к скорейшему посещению Толстого и, узнав, что гр. С. А. Толстая в детстве была знакома с моей матерью, летом 1892 г. написал ей письмо, рекомендуя ей пригласить меня во время моего пребывания в деревне, в Тульской губернии, в Ясную Поляну. Я получила от нее это приглашение и в конце августа 1892 г. поехала к Толстым и прожила у них целую неделю»[1369]. Остальные события, как кажется на первый взгляд, были вполне адекватно описаны еще в 1930-е годы[1370]. Тогда же и там же были опубликованы письма Толстого к А.Л. Волынскому, с еще более кратким предисловием, где утверждалось: «Флексер был в Ясной Поляне два раза: в августе 1894 г. и 29 июля 1897 г. После прекращения в 1898 г. “Северного Вестника” прекратилось и личное и письменное общение Флексера с Толстым. Очевидно, общение это не имело под собой глубокой почвы внутреннего сродства»[1371]. Отметим, что об одном из своих визитов Волынский рассказал печатно еще при жизни Толстого[1372].
Однако и Н.Н. Гусев, и П.В. Куприяновский, и Е.Д. Толстая были неточны в изложении фактического материала. Напомним, что Гусев насчитывал всего два свидания Толстого с Волынским. Толстая полагает, что он был там трижды, но говорит также о двух встречах, в 1894 и 1897 г. Дату третьего визита называет Куприяновский: «В письме Л. Гуревич, рассказывающем о поездке к Толстому 24 декабря 1893 года…»