[503]. – Получается странное представление об этих «основных взглядах», т.к. между взглядами рецензий нет ничего общего. Неужели же эти основные взгляды – то, что формулировано в объявлении: «Отвергая всякое полу-искусство, в котором художественность является лишь средством… в ряде библиографич<еских> заметок [Весы][504] оценивают с своей точки зрения etc.» Ведь первое направлено против «гражданцев», говорящих, что искусство само по себе не целесообразно – это есть только факт, только средство – и самой подходящей целью является революция etc. – Но ведь и Мережковский, и Гиппиус вряд ли особенно согласятся с тем, что искусство – цель. Ведь и для них искусство – средство для религиозной идеи[505] – неужели же их Поляков безжалостно выкинет за борт?
Затем непонятно, как первую часть заявления «Весы» примиряют со второй. Именно в отделе библиографии работает René Ghil, завивший, что символизм не система (и, следов<ательно>, не цель) и что из искусства надо создать систему, что он проводит в том смысле, что и искусство должно иметь позитивно-философские цели. Он постоянно укоряет авторов, что в их вещах мало философии[506].
[Впрочем, оставим Весы и] перейдем к другой книге[507].
2 Decembre <1908>
I. Получил я Весы № 10. Общий отзыв пошлю после, а здесь отмечу Брюсова «5 стих<отворений>». Первые 2 – как следует – адресованы Икару и Дедалу и Одиссею. Затем пропущу Океан и Кэмпера и остановлюсь на последнем[508]. Оно направлено «кому-то», а именно «Фарман иль Райт (Wright) иль кто б ты ни был» – иначе современным техникам-аэронавтам – и говорит о том, как после человечество циркулем (и дался ему циркуль! – будто у техников ничего, кроме циркуля, нет; нечто вроде «чуба Святослава» у Иловайского[509] (см. «Утро»)) исполняет заветы предков (Дедала). И это стихотворение мне много объяснило: оно в высшей степени напоминает оды Державина и Ломоносова. Задача общая – взяв явление обыденной жизни при помощи громкой фразеологии и неизвестно под кого сочиненной «поэтики» найти смысл. Фразеология Ломоносова – наивнее, Брюсова – «искушеннее», но суть одна и та же: это – мистификация жизни (это слово я повторял столько раз, но мне кажется, что Брюсов дает более всего содержания ему). Это не поэзия, а упражнения со словом и комбинациями предложений. И этот «Райт» своим сходством с Икаром и пр. только объясняет, что и все стихотворения Брюсова из «древней жизни» – тоже мистификация, а не поэзия. Впрочем, ловлю себя на ошибке: я хочу всю поэзию сделать лирикой…
Но ошибка ли это?
6/I <1909>
Получил я XI кн<игу> «Весов» и VII кн<игу>«Шиповника».
Понятно, поторопился прочесть «сенсационные» вещи, гл<авным> обр<азом> «Черные маски»[510], и должен сознаться, что они меня совершенно разочаровали. <…>
Приблизительно теми же художественными качествами блещет популярно-мистический «Эпизод» из весов некоего Веригина (преимущество – краткость: 4 стр.)[511].
Эпизод сплошь состоит из афоризмов, извещающих об разносторонной начитанности автора.
Начинается прямо с α в созвездии Ориона. Оказывается, вокруг этой звезды «вращается 140 больших планет, не считая астероидов». Покончив с астрономией, автор хочет удивить нас знанием механики: сколько времени надо лететь от Земли к этой α? Спрашивает он дьявола, и тот отвечает: «Мы летели бы миллионы лет, если бы желали пройти через все промежуточные точки. Но мы минуем их». Очевидно, Веригин этим показывает, что точек – очень много. Но он забывает, что между двумя концами аршина – тоже бесконечность точек, и бесконечность того же порядка, что и между землей и α Ориона. Время пути зависит от средней скорости. Как аршин при достаточно медленном передвижении можно сделать в миллион лет, так и от Земли до Ориона можно перелететь в 5 мин.: «миновать промежуточные точки» нет никакой надобности – стоит лишь увеличить скорость.
Затем даются некоторые сведения о гравюрах Дюрера, о том, что человеческое тело не приспособлено к «атмосфере» иных звезд, об астральных телах. Здесь же довольно бесстильным языком рассказываются плоские создания «фантазии». Затем цитируется по-итальянски Данте и здесь же прибавляется, что стих перевран. Итак – Веригин говорит по-итальянски и читал Данте. Сообщается, что на жезле Гермеса есть змеи и пр. Но здесь, подобно Андрееву, автор стыдится своей плоскости и набрасывается на дьявола: «Почему ты ничего интереснее мне не показал?» На что дьявол должен был бы в стиле сологубовских героев ответить: «Да помилуйте, г-н Веригин, – охота была вам выдумать меня таким неспособным ни к чему интересному». Но дьявол вместо этого дает сведения из истории: оккультные происшествия «Фауст пал ничком на пол, когда явился Дух Земли. Семела была испепелена, узрев Зевса». На это Веригин ему сообщает, что он знает «формулу славного Киприана» и, прогнав Дьявола, заканчивает «Эпизод»: «астральное тело, проходя через твердые предметы, не изменяет их физического строения».
Хочется верить, что это пародия на наших стилизаторов и магов. Но в таком случае велико геройство весов, поместивших эту пародию вскоре после оригинала – [«Огненного Ангела»].
___________
Но, оставляя в стороне скверные вещи, все же должен сказать, что и «Шиповник» и «Весы» – скудеют. Лучшее в них – это сцены из «La sainte courtisane» Wilde’а[512] (Верхарна я не читаю, т.ч. может случиться что его Елена очень хороша[513]). Что касается «Навьих Чар», то II-ая часть мне не так понравилась, как первая[514]. Между прочим, его описания действительности тем не производят впечатления, что все же это «не настоящая» действительность и, сравнивая ее с «настоящей» действительностью, всегда приходится сказать: «К чему он сгущает краски? К чему он зачисляет себя в ряды Айзманов и др. левых «бытописателей» русской революции? Я знаю, что сравнивать не надо, но это идеологически необходимо. Если бы русской революции не было – «Навьи Чары» были бы гораздо интереснее. Быть может, настоящее впечатление они будут производить лет через 50, когда «революция» потеряет жизненное значение.[515]
Не правда ли, что в этом смысле Сологуб стоит на ином полюсе, чем Андреев. Андреев потому производит впечатление, что за его произведениями действует современность. Потому что его эффекты построены на игре на тех нервах, которые настроены соответственно современностью. Почему 7 повешенных – производят впечатление? Потому что мы придавлены ежедневными: «7 в Одессе, 3 в Москве»…[516]<…>
Сологуб же наоборот: показывает действительность, но так, что за нею стоит иное лицо его творчества Задевая то и иное, он не заботится, как это прозвучит на нашей «нервной системе современности» – а заставляет разыгрывать его ноты на клавишах, глубоко сокрытых от внешней газетной жизни.
О «Навьих Чарах» и прочем я еще напишу.
23/I <19>09
Как это мне удалось попасть в стилизаторы (это вы меня за интермедию приговорили) – не знаю. Я бы не хотел. Вот, кстати, о стилизации. Б. Садовской в № 12 «Весов» поместил маленькую стилизацию из петербургской жизни 30-40 годов – вещица не важная[517]. Но стишки (подражание древним рифмоплетам)
Ах, твои мне черны очи
Твои алые уста
Что на свете есть жесточе?
Прежестока красота! –
напомнило мне пушкинскую стилизацию из Капитанской дочки
Мысль любовну истребляя,
Тщусь прекрасную забыть
И, ах, Машу избегая,
Мышлю вольность получить и т.д.
Это наводит меня на ту мысль, что стилизация как технический прием – недалеко ушла со времени Пушкина, несмотря на все стилизаторское движение.
Впрочем, это только о Б. Садовском. <…>
28/II – 5/III <19>09
«Весы» № 1
Под довольно приличной по рисунку, но декадентски безвкусной по цвету обложкой «Весы» вступили в VI год своей жизни. Содержание I книги довольно любопытно и разнообразно.
Сперва стихи.
Бальмонт снова звучен, гибок. Меньше упадочности[518].
Брюсов. И начинает, и кончает «4 стопным ямбом», признаться – не особенно звучным[519]. За красивым началом следует что-то сомнительное. Одна строфа – бессильно банальна:
То с дерзкой дрожью сладострастья
С бесстыдным <не дописано>[520]
Следующее ст<ихотворение> проще и потому – лучше. Последние строки звучат искренно:
Не видеть бы ему
Греха в своем дому.
К сожалению – стихи портит нехорошее двустишие:
Когда ж, как юный бог,
Ты станешь на порог.
Это – вовсе не рифма. «Бог» произносится «бох», а «порог» – «порок». Бальмонт правильно рифмовал Бог и вздох. Вообще у нас не желают думать о вопросе «рифм для глаза»; вероятно, благодаря его незначительности в русском языке (во Франции этот вопрос подымался, но там причины крупнее). Поэтому у нас рифмуют «Бога» – «много», «дождя» (жжя), «следя», «надежде» и «прежде» (жже) и т.д. Все это нехорошо, калечит язык, всего этого надо избегать