Брюсова к Лялечкину; между тем, это представляет существенный интерес. <…> Лялечкин – это средняя, переходная ступень между Фофановым и Брюсовым. Отчасти на нем можно проследить влияние Случевского. К 90-м гг. не следует относиться так пренебрежительно, как это принято вообще. Поэзия 90-х гг. по сравнению с 70-ми и 80-ми отмечена некоторым оживлением. Новое поколение в лице Брюсова и др., не удовлетворяясь этой поэзией 90-х гг., пошла <так!> дальше. Значение поэзии 90-х гг. как поэзии переходной эпохи должно быть учтено»[625]. Сообщение Н.С. Ашукина, судя по всему, сводилось просто к чтению избранных фрагментов из готовившегося к печати дневника Брюсова.
23 апреля был прочитан доклад А.Н. Богоявленского «Языковое сознание Иннокентия Анненского». К сожалению, нам удалось собрать об этом докладчике чрезвычайно мало сведений. Даже всеведущий Р.Д. Тименчик в статье о посмертном культе Анненского этого имени не упоминает. Интернет называет единственного А. Богоявленского – автора статьи «Академизм» в двухтомной «Литературной энциклопедии» 1925 года. Однако в списке сотрудников этого издания его инициалы – Л.П. Доклад не понравился ни историкам литературы, ни теоретикам (М.П. Столярову и М.А. Петровскому), но, несомненно, со временем его материалы должны быть опубликованы[626].
14 мая Л.Я. Гуревич прочитала доклад «Символизм 90-х гг. в журнале “Северный Вестник”». Текст этого доклада сохранился и готовится к печати нами совместно с М.М. Павловой, почему от дальнейших указаний воздерживаемся. То же самое относится и к докладу В.Ф. Саводника «Первые самостоятельные литературные выступления Брюсова» (28 мая). Так он назван в «Бюллетенях ГАХН» с пояснением в скобках: «Характеристика творчества Брюсова в период 1895 –1900 гг. в связи с французским символизмом»[627]. Однако по протоколам и по рукописи доклада он называется «Валерий Брюсов и французский символизм» и был сделан 11 июня. А 28 мая И.Н.Розанов прочитал доклад, который по печатным «Бюллетеням» именуется «Брюсов-студент (Характеристика личности юного Брюсова по личным воспоминаниям)», а по протоколам – «Ранний Брюсов». Тезисы развивают занимавшее тогда Розанова понятие литературной репутации, но материалы обсуждения скорее заставляют поверить, что это были именно личные воспоминания о Брюсове, которые Розанов на протяжении долгого времени тиражировал. О фактическом субстрате этих воспоминаний, читавшихся на разных собраниях с 1924 по 1946 год, нам уже приходилось писать[628]. Предположение о вполне компактных мемуарах кажется тем более вероятным, что доклад Розанова в тот вечер был не единственным: Б.В. Нейман сделал сообщение «Русская классическая традиция в творчестве Брюсова (Анализ влияний на творчество Брюсова Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Фета)». В «Бюллетенях» он отнесен к вечеру 4 июня, мы же склонны больше верить протоколу. Обсуждение получилось скомканным из-за позднего времени.
Помимо того, на пленарном заседании Литературной секции председатель подсекции Н.К. Гудзий 26 апреля прочитал доклад «Первые шаги московского символизма», который, по краткому сообщению «Бюллетеней», «был посвящен преимущественно историко-литературному анализу сборников 94–95 г.г. “Русские символисты” и уяснению их роли в дальнейшем развитии русского символизма»[629]. На основании этого доклада была написана известная статья Гудзия «Из истории раннего русского символизма», опубликованная в издании ГАХН[630] и впоследствии на долгие годы ставшая едва ли не единственным пособием для изучавших историю «Русских символистов».
Докладами о символистах отметилась и переводческая секция: 11 февраля секретарь подсекции русской литературы и знаток всего, что связано с Германией и немецким языком, Д.С. Усов прочел доклад «Немецкий Блок»[631], а Ф.А. Петровский – «В.Я. Брюсов – переводчик “Энеиды”» (26 мая)[632]. 2 января там же было устроено научно-показательное заседание, со вступительным словом Г.И. Чулкова. Согласно опубликованному Т.Ф. Нешумовой фрагменту протокола, в нем участвовали Д.С. Усов, С.В. Шервинский, Б.В. Горнунг, A.А. Альвинг, В.А. Дынник, С.Н. Дурылин, А.А. Сидоров, читались стихи Верлена, Малларме, Мореаса, Георге, Рильке и других, переведенные Усовым, Брюсовым, Вс.А. Рождественским, Н.В. Волькенау, Ю.П. Анисимовым[633]. 4 марта было проведено заседание, посвященное трехлетию со дня смерти А.А. Кублицкой-Пиоттух[634].
14 заседаний за полгода – это очень много. Понятно, что постоянно продолжаться на таком количественном уровне изучение русского символизма не могло.
Но осенью 1927 года из всего шести заседаний подсекции четыре снова были посвящены символизму. Открыл новый сезон один из поэтов-символистов: 8 октября С.М. Соловьев прочитал доклад «Жуковский и символизм», который так был описан в бюллетенях: «Установив связь символизма конца XIX в, и проследив реакцию реализма и классицизма в эпоху Возрождения, борьбу Гёте с крайностями символизма и идеализма и символический реализм Гёте, С.М. Соловьев изучил поэтическую эволюцию Жуковского через символизм к реализму и традицию Жуковского в творчестве русских символистов (Брюсов)»[635]. Через две недели прошел доклад С.Н. Дурылина «Александр Добролюбов и Валерий Брюсов», текста которого ни в архиве ГАХН, ни в архиве Дурылина в РГАЛИ нам отыскать не удалось, почему мы предположили, что это было извлечение из рукописи переработанного летом 1926 года доклада об Александре Добролюбове, основанное на прежде неизвестной автору переписке Брюсова с Добролюбовым[636].
5 ноября сделал доклад «Блок и Жуковский» музыковед и литературовед И.Р. Эйгес, давний поклонник Жуковского, автор нескольких заметных работ о нем. Эта работа опубликована не была, в фонде Эйгеса сохранилась не слишком объемная машинопись под таким названием[637]. 3 декабря Вера Давыдовна Измаильская[638] сделала вызвавший заинтересованную реакцию и даже спонтанные воспоминания об А.Л. Блоке доклад «Блок-отец и Блок-сын», о котором в «Бюллетенях» сообщалось: «Задача доклада – установить возможность психологического и идеологического отражения Блока-отца в Блоке-сыне, путем биографическим и путем изучения трудов Блока-отца. На основании показаний лиц, знавших Блока-отца по академической Варшаве, выясняется его образ, некоторые черты которого – артистичность и двойственность натуры и глубина чувств – отразились в Блоке-сыне. Сравнение трудов А.Л. Блока с творчеством А. Блока говорит об общих чертах иронии, мятежности, фантастичности и пафосе любви к родине. Некоторое соответствие наблюдается даже в стиле отца и сына (образность, сжатость и др.) Все это еще более подтверждает автобиографичность “Возмездия”»[639]. Эти сведения, а также протокол выступления исследовательницы позволяют предположить, что материалы доклада были инкорпорированы в статью Измаильской «Проблема “Возмездия”», опубликованную в 1929 году[640].
Отметим также сделанный в Комиссии художественного перевода 25 ноября доклад В.Э. Морица «Готье-Гумилев», посвященный переводу сборника «Эмали и Камеи». Как сообщают «Бюллетени», он «был основан на статистическом методе учета точности перевода. Докладчик привел ряд весьма ценных цифровых данных, дающих возможность установить определенный коэффициент точности перевода»[641]. Не этот ли доклад стал поводом для ареста переводчика в 1930 году за создание «крепкой цитадели идеализма» в ГАХН и последующей ссылки в Котлас?
И в дальнейшем русская подсекция собиралась активно заниматься штудиями в области русского символизма. На самом первом организационном заседании 1 октября были намечены такие темы: Михаил Павлович Столяров «Проза Андрея Белого», Д.С. Усов «Лирика “Аполлона”», В.Ф. Саводник «Ранние стихотворные сборники Брюсова», Г.И. Чулков «Журналы “Вопросы жизни” и “Новый путь”», Н.К. Гудзий «Рукописное стихотворное наследие Брюсова» и «Гоголь и символизм», Д.Д. Благой «Ив. Коневской», Н.В. Волькенау «Верлэн в русском символизме», С.Н. Дурылин «Символизм и народная поэзия», Н.К. Пиксанов «Андрей Белый». К сожалению, дело вряд ли пошло далее заявки[642].
Приходится посожалеть и о том, что не сохранился текст доклада Д.С. Усова «К литературной истории русского символизма II-го периода» (соединенное заседание с Ассоциацией по изучению Блока, 17 февраля), где он разобрал письмо Блока к Е.Я. Архиппову об А.В. Звенигородском от 7 ноября 1906 года. Само это письмо было опубликовано значительно позднее, лишь в 1964 г. «Бюллетени» фиксировали: «Данное письмо, отзываясь зрелой манерой “позднего Блока”, является развитой рецензией на выступление одного из мелких поэтов-декадентов и может быть сопоставлено с другим высказываниями Блока о назначении поэта»[643]. Почтенный академик M.H. Розанов 10 марта прочитал доклад «Мотивы мировой скорби в лирике Блока», но, кажется, особого интереса он не вызвал. Текст был напечатан годом позже в сборнике «Никитинских субботников» «О Блоке»[644]. Также с сожалением мы должны сказать, что не обладаем никакими сведениями об авторе следующего доклада, А.А. Штейнберг. Судя по общему уровню доклада, который сохранился в переработанном для печати виде, это была одна из аспиранток ГАХН. Само обширное и вялое сообщение называлось «Журнал “Весы” как один из этапов в истории русского символизма» и прозвучало 8 апреля.