А.К. ГОРНОСТАЕВ считает очень важным установление комнатного восприятия природы Пастернаком – «от окна на аршин». У Пастернака нет того, что можно назвать зрительным синтезом. Очень важно было бы учесть поэму «Спекторский», в которой Пастернак пытался централизовать себя. Поэма эта представляет высшую точку в творчестве Пастернака, отражение мира, оказавшегося в его восприятии новым и жутким.
П.А. ЖУРОВ находит, что работа Б.В. Неймана представляет большой интерес, но некоторые из ее обобщений кажутся не вполне проясненными. Ответственное утверждение со связи Пастернака с символизмом, к сожалению, не получило надлежащего развития. Ядро поэзии Пастернака, о котором говорил докладчик, – его гипертрофия, его антропоморфизм. П.А. Журов выдвигает далее вопросы, как сочетать «камерность» ландшафта Пастернака с «жаром души» и каковы исторические традиции рафинированного мастерства Б. Пастернака.
А.В. АЛПАТОВ напоминает о некоторой формалистичности Пастернака, из которой следует исходить при оценке его пейзажа. В порядке отдельных замечаний можно указать на невнимание к звукописи Пастернака.
И.Я. ФЕЙНБЕРГ-САМОЙЛОВ отмечает некоторые композиционные недочеты, напр., умаление Пастернака как мариниста.
Б.В. МИХАЙЛОВСКИЙ делает методологические указания: с социологической точки зрения недостаточно определена та категория, к которой отнесен Пастернак и связываемый с ним символизм. В докладе недостаточно ясно прослежена тематическая линия ландшафта как средства для выражения.
Д.С. УСОВ отмечает, что в докладе Б.В. Неймана образы часто отрываются от контекста; в комбинации их сказалось и чутье и импрессионизм автора, который от прекрасного изложения переходит и на само исследование. Главным недостатком доклада кажется утрировка соотношения, и статистические данные не всегда представляются убедительными. Не отмечены переклички лирики с прозой именно в частях, касающихся пейзажей («Кама», «Урал впервые»). Не прослежен специально городской и архитектурный пейзаж у Пастернака. В заключение оппонент делает некоторые библиографические дополнения.
Е.Б. ТАГЕР находит, что классификация образов, предложенная докладчиком, вызывает принципиальное возражение по поводу традиционности устанавливаемых категорий. Пастернак – поэт преимущественно словесный, и строение образов у него идет преимущественно по созданию словесных связей. Как факт стилистической характеристики его урбанизм не имеет значения.
Н.К. ГУДЗИЙ присоединяется к положительной и очень сочувственной оценке доклада. Связь Пастернака с Лефом случайна и неорганична: у него элементы подлинного символизма налицо, и среди футуристов он наиболее консервативен. У него сильная связь с Иннокентием Анненским и с Маллармэ. Интересно и важно связать Пастернака с какой-то литературной традицией. Урбанистический базис, который докладчик подводит под Пастернака, кажется несколько элементарным, и вообще выводы не вполне гармонируют с основательностью всей работы.
Б.В. НЕЙМАН благодарит оппонентов за сделанные ими указания и указывает, что он в своей работе приближался к полной статистике, но не решился дойти в ней до конца.
Проблема о связи с символизмом в данной работе не должна решаться «попутно». С замечаниями А.В. Алпатова докладчик не согласен: анализ фоники Пастернака также выходит из пределов работы. Роль Пастернака как мариниста – о которой поднял вопрос один из оппонентов – слаба в том смысле, что Пастернак мало говорит о море.
Заседание закрывается в 22 ч. 30 м.[673].
Среди выступавших были:
Николай Николаевич Лямин (1892–1942), сотрудник ГАХН и библиотекарь различных крупных библиотек, друг М.А. Булгакова. По сообщениям мемуаристов, рассказы Лямина об аресте по обвинению в укрывательстве ценностей послужили основой для одной из глав «Мастера и Маргариты». Первый срок получил в 1936 г, повторно арестован в 1942 и умер в Саратовской (по другим сведениям в Свердловской) тюрьме.
Александр Константинович Горностаев (настоящая фамилия Горский; 1886–1943), поэт, публицист, последователь Н.Ф. Федорова. В 1929 г. приговорен к 10 годам лагеря, в 1943 репрессирован повторно[674].
Петр Алексеевич Журов (1885–1987), поэт (практически не печатавшийся при жизни), литературовед. Неоднократно выступал на заседаниях ГАХН. В 1936 был выслан из Москвы, в 1937–1945 в заключении. Предметом его постоянного интереса были поэты-символисты и крестьянские писатели[675].
Арсений Владимирович Алпатов (1905–1975), литературовед, с 1950-х гг. доцент МГУ. На заседании подсекции русской литературы ГАХН сделал доклад о стилистике Андрея Белого, заслуживший много критических замечаний.
Илья Львович Фейнберг-Самойлов (1905–1979), более известен как просто Фейнберг, крупный пушкинист. До 1927 работал юристом, фамилия в протоколах подсекции встречается не часто.
Борис Васильевич Михайловский (1899–1965), в то время аспирант ГАХН, сделавший несколько фундаментальных (хотя очень догматически ограниченных) докладов на подсекции, впоследствии был профессором МГУ, некоторое время заведовал кафедрой советской литературы, работал также в ИМЛИ, считался крупнейшим специалистом по истории литературы начала ХХ века. Профессионально занимался также музыкой и живописью, собиравшаяся им коллекция живописи начала ХХ века хранится ныне в отделе личных коллекций ГМИИ А.С. Пушкина (Москва).
Дмитрий Сергеевич Усов (1896–1943), поэт, переводчик, литературовед. В 1935–1940 в заключении. Был ученым секретарем подсекции. Энциклопедический свод данных о нем (в том числе и о деятельности в ГАХН) представляет собой сравнительно недавно появившийся двухтомник[676].
Евгений Борисович Тагер (1906–1984), литературовед, собиратель разнообразных материалов по истории культуры (коллекция ныне в РГАЛИ, ф. 887).
Николай Каллиникович Гудзий (1887–1965), литературовед, возглавлял подсекцию русской литературы (почему его выступления всегда бывали предпоследними, перед ответами докладчика). Впоследствии профессор и декан филологического факультета МГУ, академик АН УССР.
Помимо того, из списка присутствовавших и явочного листа мы знаем, что на заседании всего присутствовало 27 человек. Среди них Н.Г. Зеленов, Ю.Г. Перель, Н.А. Черникова, Н.М. Чирков, А. Герштейн, М. Сабашников, В. Щепкин, В. Измаильская, – это те, чьи подписи мы могли разобрать. Поскольку имена их не слишком известны, скажем и о них несколько слов.
Николай Григорьевич Зеленов (1905–1977), в то время аспирант РАНИОН, впоследствии преподавал во многих вузах, с 1946 до выхода на пенсию был доцентом Ярославского педагогического института, заведовал кафедрой литературы. Ю.Г. Перель – возможно, отождествим с историком и популяризатором астрономии Юрием Григорьевичем, однако мы не обладаем никакими сведениями ни о сотруднике ГАХН (он нередко исполнял обязанности ученого секретаря подсекции, заменяя Д.С. Усова), ни об астрономе. Черникова Нина Александровна (1899–?), психолог, ученица и сотрудница Г.И. Челпанова, аспирантка ГАХН. Николай Максимович Чирков (1891–1950), в те годы аспирант ГАХН, впоследствии преподаватель литературы в Московском областном педагогическом институте. Посмертно была издана его диссертация, начатая в 1929 г.[677]. Михаил Васильевич Сабашников (1871–1943), знаменитый издатель, тесно связанный с ГАХН. Единственный из известных нам Щепкиных, который может быть подписавшимся В. Щепкиным, – переводчик Владимир Вячеславович Щепкин (1895–1968), сын известного лингвиста В.Н. Щепкина и правнук знаменитого актера М.С. Щепкина. Вера Давыдовна Измаильская (урожд. Ходорова, 1884 или 1885–не ранее 1953) активно занималась изучением жизни и творчества Блока, потом работала в ГМИИ, сотрудничала с «Литературным наследством». Отождествить А. Герштейна с каким-либо зафиксированным печатными или электронными справочниками нам не удалось.
Проблема, которой был посвящен доклад Неймана, была вполне очевидной, что показало живое обсуждение, явно основанное на основательном знании как поэзии, так и прозы Пастернака. Вполне возможно, что автор читал известную статью М. Цветаевой «Световой ливень», где одна из глав называлась «Пастернак и дождь», и 5-й пункт тезисов может восприниматься на фоне поэтического отклика Цветаевой. Если бы мы ставили себе задачей указать всю ту литературу, которая так или иначе связана с темами Неймана и его оппонентов, нам пришлось бы выстроить целый список. Так, пять строчек записи реплики А.К. Горностаева заслуживают по крайней мере двух ссылок: окну в его творчестве посвящена известная работа А.К. Жолковского «Место окна в мире Пастернака»[678], не случайно открывающая итоговый сборник его работ о поэтике Пастернака. О пространственной же организации поэмы «Спекторский» специально писала А.Ю. Сергеева-Клятис[679].
Существенно отметить, что очень многие положения Неймана проецируются на статьи сборника, специально посвященного пространству у Пастернака[680], причем особенно хотелось бы отметить, что эти проекции заставляют вспомнить и многочисленные в данном сборнике исследования, посвященные пространству в «Докторе Живаго». Пространство Пастернака во всем его своеобразии во многом определяет и поэтику последнего романа. Так что вводимые нами в научный оборот материалы, как кажется, вполне укладываются в общую картину пастернаковского творчества не только в тех произведениях, которые оппоненты хотели бы видеть строго расчисленными и даже статистически обработанными, но и в тех, которые еще не были к тому времени написаны.
В п е р в ы е: Russian Literature. 2018. [Vol. 100–102]. С. 275–288.