ДУРЫЛИН – СИМВОЛИЗМ – ГАХН
В изучении истории русской культуры ХХ века фигура Сергея Николаевича Дурылина стала занимать очень большое место. Вышло несколько книг его прозы, статей и неопределенного жанра произведение «В своем углу», появились посвященные целиком ему или в значительной степени ему сборники, издана биография. И тем не менее исследователи явно находятся только в начале пути. Малопонятен Дурылин 1910-х годов, аресты и ссылки разбивают его биографию 1920-х, а Дурылин, писавший об официально признанных деятелях русской культуры, мало кому сейчас интересен. И потому даже вполне лежащие на поверхности сведения о его трудах и днях зачастую остаются необследованными. Не претендуя на многое, мы хотели бы привести ряд данных, связанных с судьбой некоторых существенных для истории русского литературоведения дурылинских произведений середины 1920-х годов.
После своего освобождения из ссылки в конце 1924 и до нового ареста летом 1927 года С.Н. Дурылин принимал самое активное участие в работе Государственной Академии художественных наук (ГАХН)[681]. Согласно хронике в «Бюллетенях ГАХН» он сделал доклад в Отделении археологии (о раскопках в Челябинске), 6 докладов в Комиссии нового искусства (имеется в виду живопись), входившей в Социологическое отделение, и 10 докладов в различных подсекциях Литературной секции. Отчасти это было вызвано стремлением заработать[682], но только отчасти. Во-первых, требовала выхода его интеллектуальная энергия, а во-вторых, уже в Челябинске он начинает вести записи «В своем углу», где весьма сильно мемуарное начало, что сказалось и на его докладах в ГАХН.
Нас будут интересовать три его доклада, тесно между собою связанных, прочитанных за один год, с октября 1925 по октябрь 1926-го. Два из них недавно впервые опубликованы, и здесь хотелось бы добавить некоторые материалы к этим добросовестным публикациям.
Статья С.Н. Дурылина «Александр Добролюбов» не слишком давно, но уверенно введена в круг тех исследований 1920-х годов о раннем русском символизме, которые не утратили своего значения до сей поры. Насколько мы знаем, впервые использовал ее А.А. Кобринский в своем предисловии к изданию стихов Добролюбова[683] по машинописи из фонда Дурылина в РГАЛИ. В 2014 г. по экземпляру машинописи с правкой и с подписью «С. Раевский» из собрания Дома-музея С.Н. Дурылина статью опубликовали А.И. Резниченко и Т.Н. Резвых[684]. Однако ни в том, ни в другом случае не было указано, что работа эта вошла в научный оборот в то же время, когда была написана.
Среди отчетов, опубликованных в изданиях ГАХН, мы обнаруживаем известие об этом: «П/секция русской литературы, поставив своим главным заданием изучение раннего символизма, заслушала следующие доклады: С.Н. Дурылин сделал сообщение (9.Х.<1925>) на тему “Александр Добролюбов” (К истории раннего символизма). Докладчик указал, что А. Добролюбов является первым русским “декадентом”, совершенно самостоятельно пришедшим к культу личности и признанию новых поэтических форм, и оказавшим значительное влияние на ранних русских символистов (Брюсова, И. Коневского и др.). Кризис, пережитый Добролюбовым в 90-х г.г., приведший его от атеистического “декадентства” и эстетического индивидуализма к религиозным исканиям, завершился уходом Добролюбова в народ»[685].
Этот доклад, по всей видимости, был составлен из подручного материала за краткое время, о чем свидетельствует письмо, полученное Дурылиным менее чем за 2 недели до его произнесения:
Москва, 26-го сент. 1925 г.
С.Н. Дурылину
Многоуважаемый Сергей Николаевич!
Предс<едатель> п<од>/c<екции>русск<ой> литер<атуры> Н.К. Гудзий просит Вас прочитать доклад «Символизм и народная поэзия» в пятницу 9-го или, самое позднее, в пятницу 16-го октября.
В случае же невозможности для Вас прочитать этот доклад теперь – мы просим прочитать доклад об Александре Добролюбове не позднее пятницы 9-го октября.
О Вашем согласии прошу Вас сообщить мне (по адресу Академии) в самый ближайший срок.
Ученый секретарь русской п/с Д.Усов[686].
На листке с письмом Дурылин карандашом сокращенно записал те источники, на которые должен был опираться.
Как и следовало предположить, более подробные сведения находятся в отложившейся в архивном фонде ГАХН папке под заглавием: «Литературная секция. Подлинные протоколы заседаний подсекции русской литературы № 1–15 и материалы к ним»[687].
«Протокол № 1 заседания п/с русской литературы литературной секции ГАХН от 9 октября 1925 г.»[688], председательствовал на котором, как и в большинстве заседаний, Н.К. Гудзий, а ученым секретарем был Д.С. Усов, начинается списком членов ГАХН, пришедших на встречу. Вот он: «Присутствовали: Ю.Н. Верховский, Л.П. Гроссман, Б.В. Горнунг, Н.К. Гудзий, Д.С. Дарский, С.Н. Дурылин, А.И. Кондратьев, А.Ф. Лосев, Л.Е. Остроумов, М.А. Петровский, И.Л. Поливанов, И.Н. Розанов, А.И. Ромм, Д.С. Усов, С.В. Шувалов, Г.И. Чулков». Кажется, в особых комментариях эти имена не нуждаются.
Сохранился также явочный лист с подписями гостей, показывающий, что доклад заинтересовал очень многих. Нам, к сожалению, удалось прочитать не все фамилии: 2 остались неразобранными вообще, некоторые могут быть прочитаны нами неверно. Среди приглашенных – В.<Ф.>Саводник, Чекан, <Б.В.> Михайловский, Н. Полухин, <К.Ф.>Юон, Е.<В.>Гениева, Л. Воскресенская, А.<Г.>Левенталь, Е. Нерсесова, Ю.<Г.>Перель, А. Ведерников , Е. Черкас, Л.<В.>Горнунг, Е. (В.Н.?) Челинцева, Т. Шафман, А. Шенрок, З. Купер, Л. Фудель, Н. Чернышев, П. Васильев, Н. Чернышев, А.<П.>Печковский, Н. Устюгов, Н. Аппельберг, Артемьева, А. Ростовцев[689].
Тезисы доклада и запись его обсуждения опубликованы[690] и воспроизводить их здесь не имеет смысла (хотя при публикации в книге Дурылина они не были бы лишними), но следует отметить, что доклад (а соответственно и статья) не раз переделывались. Под опубликованным в книге трудов Дурылина вариантом стоит дата: Коктебель. 17–26 июня 1926 г. 22 октября того же 1926 года Дурылин на той же подсекции ГАХН читает доклад «Александр Добролюбов и Валерий Брюсов»[691]. Видимо, мы должны предположить, что опубликованный в книге Дурылина вариант представляет собою синтез как первого доклада, так и второго, из которого была извлечена одна линия.
Как кажется, об этом свидетельствует краткое изложение доклада: «Основным началом личности Добролюбова и Брюсова является начало волевое. Оно сделало из обоих организаторов русской символической школы, оно же развело их по разным путям: Брюсова в литературу и коммунизм, Добролюбова в мистику и сектантство. Первоначальная история их отношений отмечена преобладающим влиянием Добролюбова на Брюсова; отношение же Добролюбова к творчеству раннего Брюсова было явно критическим. В докладе Дурылина был приведен ряд неопубликованных писем обоих писателей»[692]. В первом же примечании к опубликованному тексту статьи Дурылин пишет: «Приношу глубокую благодарность Ж.М. Брюсовой, разрешившей мне воспользоваться крайне интересными письмами А. Добролюбова к В.Я. Брюсову…»[693]. Естественно, что если бы эти «крайне интересные письма» были в распоряжении докладчика еще в 1925 году, он не преминул бы ими воспользоваться[694] .
Никаких следов самого доклада в фонде Дурылина в РГАЛИ не сохранилось, однако среди протоколов заседаний подсекции русской литературы литературной секции ГАХН хранится протокол № 3 за 1926–1927 гг. от 22 октября, где находим хотя бы самые первоначальные сведения.
Вот тезисы доклада:
1. В истории русского раннего символизма Брюсов и А. Добролюбов являются его истинными зачинателями, активистами и организаторами символического движения.
2. В деле создания русской символической школы, связанном с широким творчеством и культурным проникновением в символическое искусство Запада, Добролюбову принадлежит первенство. Это первенство В. Брюсов признавал одинаково и в начале 90-х г. при зарождении русского символизма, и в десятых гг. ХХ в., при подведении его итогов.
3. Основным началом личности Добролюбова, как и личности Брюсова, должно признать волевое начало. Именно оно сделало из них обоих деятелей и организаторов русской символической школы, но оно же и развело их в разные стороны: В. Брюсова в литературу и коммунизм, А. Добролюбова – в мистику и сектантство.
4. Первоначальная история отношений А. Добролюбова и В. Брюсова, до «ухода» первого в «народ», характеризуется явным преобладанием влияния А. Добролюбова над В. Брюсовым.
5. В. Брюсов высоко ценил творчество А. Добролюбова и в начале 90-х г., когда готовился быть его издателем, и в 900-ом г., когда выпрашивал у ушедшего в народ Добролюбова разрешения издать его последние стихи. Наоборот, отношение Добролюбова к творчеству раннего Брюсова было критическим.
6. Письма Добролюбова из эпохи его «ухода» показывают, что он высоко ценил личность Брюсова и посвящал его в самые сокровенные пути и уклоны в своей внутренней жизни. В 900-х гг. и позднее В. Брюсов сознательно отстранялся от общения с Добролюбовым.
7. В личностях А. Добролюбова и Брюсова, стоявших у колыбели русского символизма, выразились два начала в русском символизме. Русские символисты в своих жизненных и творческих путях пошли один