Разыскания в области русской литературы XX века. От fin de siècle до Вознесенского. Том 2. За пределами символизма — страница 69 из 126

М.Р. на книгу: P. Apostol, A. Michelson. La lutte pour la pétrole et la Russie), отметим довольно систематическое отслеживание книг по театру, живописи и музыке. Осмысление дягилевских балетов и гастролей Художественного театра во французской печати, влияния русской драматургии и театра на деятельность А. Антуана, история русской живописи Л. Рео – все это становится предметом внимания рецензентов – но только в ряду статей о самих дягилевских балетах, музыке Стравинского, постановках «Бориса Годунова» или «Хованщины» в Opéra, концертах Олениной д’Альгейм, выставках русских художников или их участии в «Осенних салонах».

Кажется, лишь два произведения, связанные с русской литературой, привлекли внимание газетных рецензентов. 16 сентября 1921 г. в обзоре журнала «Le Monde nouveau» М.Ю.Б., т.е. М.Ю. Бенедиктов[711] писал: «Дорогой ценой Россия вернула себе внимание Европы. <…> Обычные очерки Рауля Лабри свидетельствуют о серьезном понимании России и о совершенно исключительной для иностранца эрудиции в русской литературе. Автор дает краткие, но чрезвычайно содержательные очерки возрождения Русской литературы на чужбине, останавливаясь на отдельных книгах, посвященных освещению событий последних лет». А более чем через год, 2 декабря 1922 г. он же, скрывшись на этот раз под инициалами М.Б., писал о книге Жозефа Кесселя «La steppe rouge» (P., Nouvelle Revue Français, 1922): «И не располагая биографическими сведениями об авторе “La Steppe Rouge”, легко убедиться, ознакомившись с его книгой, что он – не француз, а русский, выросший во Франции. Редкое и счастливое сочетание для писателя, пишущего о России. Язык – превосходный, подлинный, не отдающий терпким ароматом перевода. Наряду с этим чувствуется, что автор пишет не с чужих слов, что он знает и тонко понимает то, о чем пишет. Для него “Федька Горбатый”, чекистка Пелагея или палач Иероха – не экзотические имена, которыми автор-иностранец щекочет нервы своего читателя, а живые люди».

Интересно, что довольно известный впоследствии писатель Кессель был не только хорошо знаком рецензенту, но и состоял сотрудником «ПН» (см., напр.: И. Кессель. Bal de l’Opera // 19 февраля 1921, № 256).

Видимо, к той же группе статей можно отнести и работу небезразличного для истории швейцарской славистики Сергея Карцевского «Франция и славизм», где он дает обзор нескольких последних номеров выходящего до сих пор журнала «Revue des Etudes Slaves» (15 июня 1921, № 355).

Значительно больше материалов посвящено в газете переводам русской литературы на французский язык. Регулярно их рецензировали два видных сотрудника – Евгений Александрович Зноско-Боровский и Борис Федорович Шлецер, по своей основной специализации – постоянные театральный и музыкальный критики «Последних новостей». Близко знавший первого из них М.А. Кузмин вспоминал: «З<носко->Б<оровский> был необыкновенно энергичный, расторопный и тактичный организатор. <…> Как драматург и критик он был суховат и довольно умен. <…> каким-то образом переехал в Париж, изредка участвует в неважных шахм<атных> турнирах, пишет о шахматах»[712]. Как видим, критическая деятельность его в «ПН» и «Звене» не упоминается вовсе, хотя все три года, за которые мы просмотрели первую газету, он был одним из самых активных обозревателей театров не только русских (гастролей МХТ или Камерного театра, спектаклей Е.Н. Рощиной-Инсаровой или специального представления в пользу больного Ю.Э. Озаровского), но и французских, от «Комедии Франсез», «Одеона», «Vieux Colombier» до безвестных бульварных. В этом отношении его деятельность заслуживает специального внимания, которое мы надеемся ему уделить в специальной работе.

Но и в качестве рецензента переводов – преимущественно драматических – он был весьма активен. 16 июня и 8 июля 1921 г. эта деятельность началась с рецензии на выполненный Дени Рошем и напечатанный в «La Nouvelle Revue Française» перевод гоголевской «Женитьбы» с обильными похвалами, за этим последовала довольно большая по объему и тоже весьма сочувственная рецензия «Русские поэты во французском переводе», посвященная книге: A. Lirondelle. La poesie lyrique russe XIX siècle (2 июля 1921, № 370), а далее эти отклики становились все более частыми. Среди них отметим: «Пушкин в новом переводе» (19 августа 1921, № 411; речь идет о переводе Марка Семенова), рецензии на переводы тургеневских «Завтрака у предводителя» и «Месяца в деревне», исполненные тем же Д. Рошем и опубликованные в «Revue des deux Mondes» (2 января 1922, № 527; 30 июня 1922, № 672).

О Борисе Федоровиче Шлецере (1881–1969) известно гораздо меньше, чем о Зноско-Боровском. Видимо, это связано с тем, что с 1925 года он все больше сотрудничает во французской прессе, а последние зафиксированные указателями его выступления по-русски относятся к 1927 г. Чаще всего он вспоминается как брат Татьяны Федоровны Скрябиной, жены великого композитора (а первым браком он сам был женат на сестре композитора)[713]. Но и его роль в становлении «ПН» была немаловажной: на протяжении всех обследованных нами трех лет он 1–2 (а иногда и чаще) раза в неделю печатал «Музыкальные заметки», более или менее развернутые статьи о русских и французских концертах, об оперных представлениях, а иногда и критические портреты русских композиторов. Однако в 1922 г. он опубликовал несколько статей, связанных с восприятием русской литературы во Франции – о переводе «Вечеров на хуторе близ Диканьки», сделанном С. Левицкой и Ронсэ Аллар (6 января 1922, № 530), о номере «La Nouvelle Revue Française», посвященном в значительной части Достоевскому, где были опубликованы статьи Андре Жида, Жака Ривьера и Льва Шестова. Однако едва ли не самый замечательный пример представляют собой его «Литературные заметки», опубликованные 15 апреля 1922 г. (№ 614). Они рассказывают о проявившемся в последнее время во Франции интересе к творчеству Чехова. Казалось бы, ничего особенно примечательного в этой ситуации и нет, если не обратить внимания, что в том же году дважды это конкретизирует Зноско-Боровский. Сперва в статье «Чехов по-французски» он рассказывал о планах издательства «Plon» издать полное собрание сочинений русского писателя (26 июля 1922, № 696), а потом и отрецензировал том этого собрания, посвященный театру (28 октября 1922, № 776). Таким образом, два обозревателя газеты образовали своеобразный тандем.

Отметим также любопытную особенность: на протяжении некоторого времени Зноско-Боровский вел в «ПН» специальную рубрику «Rossica». Однако – по воле автора или нет – она обрела совсем иной смысл, по сравнению с обычно подразумеваемым. Традиционно под термином «Россика» понимается иностранная литература о России. У Зноско-Боровского же в подавляющем числе случае речь идет о переводах русских сочинений на французский язык и критике по этому поводу. Так, скажем, 14 октября 1921 г. (№ 459) в этой рублике он обозревает переведенную на французский в журнале «Signaux de France et de Belgique» статью И. Эренбурга «Русская поэзия и революция» с переводами стихотворений Цветаевой, Маяковского и самого Эренбурга, а также статью Benjamin Crémieux о «Детстве» Горького в переводе на французский, опубликованную в журнале «La Nouvelle Revue Française», а 15 ноября того же года (№ 485) – публикацию «La Nouvelle Revue Française» о французском переводе «14 декабря» Д.С. Мережковского. Таким образом, вполне определенное и весьма употребительное название превращается едва ли не в свою противоположность, – но у этого есть внутренняя логика.

Вместе с этим у публикаций «ПН» есть одна замечательная особенность, разговором о которой мы и закончим: французская литература словно бы непроизвольно оказывается точкой отсчета для литературы и культуры вообще. Этот семантический пласт не слишком бросается в глаза, но тем не менее для постоянного и внимательного читателя газеты должен был быть очевидным.

Вот, к примеру, рецензия уже не раз упоминавшегося М.Ю.Б. (Бенедиктова) на анонимную книгу «Les prisons soviétiques». Читаем: «Ведь вот Анатоль Франс, Ромэн Роллан и Анри Барбюс заступились за двух Массачузетских анархистов. Пусть они узнают, сколько анархистов и социалистов медленно умирает в советских застенках без следствия и суда, даже без предъявления обвинения» (4 ноября 1921, № 476). Имена трех французских писателей с международной репутацией и, что тут небезразлично, с высокой репутацией в России, в том числе и советской, становятся символическими.

Это подтверждается и другими публикациями газеты. Рецензируя «Лик войны» И. Эренбурга, Л.Е. Белозерская, будущая жена Булгакова, а в 1921 году – жена постоянного сотрудника «ПН» И.М. Василевского (Не-Буквы), как что-то само собою разумеющееся пишет: «У французской литературы о войне последних лет есть Барбюс. С радостью и гордостью надо сказать, что и у нас есть Илья Эренбург, автор большой талантливой книги» (Л. Белозерская. Большая книга // 19 апреля 1921, № 306).

Через месяц в объемистой и претендующей на подведение некоторых итогов статье «Писатели и революция» Марк Алданов напишет: «Можно с некоторым правом утверждать, что к сходным <с Гете и Шиллером> взглядам начинают приходить теперь – справа и слева – виднейшие представители западно-европейской мысли. Период одурелого восторга перед “интегральной русской революцией”, кажется, понемногу проходит. Он прошел у Ресселя, прошел у Шарля Рише. Проходит, по-видимому, и у Ром. Роллана. По крайней мере, есть на это намеки в его последнем романе “Клерамбо”, хотя там Ленин и называется почему-то “гениальным дровосеком”. Может быть, Ром. Роллан скоро признает, что дровосеки вообще не слишком нужны современной европейской культуре: сеять бы не мешало, а рубить почти нечего: и так мало осталось невырубленного – от раздолья 1914 года». И тут же, следом, появляется имя Франса: «Жаль, конечно, что Анатоль Франс до сих пор интегрально принимает большевистскую революцию; но трагически к этому относиться не следует. Мне недавно рассказывали, как в гостях у знаменитого писателя один парижский большевик стал развивать свои сокрушительные теории. Автор “Таис” слушал с той самой одобрительной усмешкой, с которой он вот уж пятьдесят лет слушает все что угодно. К сожалению, парижский большевик изъясняется не только с помощью слов, но и посредством жестов: широким движением руки, вероятно, соответствовавшим очень смелому замыслу в области международной революции, он внезапно опрокинул и разбил одну из старинных статуэток коллекции Анатоля Франса. Хозяина от огорченья едва не разбил удар. Может быть, это и анекдот. Но он сильно нас успокаивает относительно разрушительных тенденций интегрального коммуниста Анатоля Франса. Ибо статуэтка была, наверное, буржуазная» (25 мая 1921, № 337).