[1058]. Кажется, есть интересное письмо Цветаевой – если найду его[1059].
Яконовский[1060].
Я его знаю очень мало. Дважды с ним встретился в знакомом доме. От хозяйки этого дома узнал, что Вы его «пригласили» в «Опыты». Правду сказать, это меня очень удивило. Но я не хотел Вам об этом писать, – и чтобы не вредить человеку, и чтобы не вмешиваться не в свое дело.
Но теперь Вы сами меня о нем спросили.
Писаний его я не помню. М<ожет> б<ыть>, он и не бездарен. Но наверно, он хамоват, развязен и самоуверен, словом – «не ко двору». По-моему, печатать его было бы для «Опытов» ни к чему, даже вредно. Повторяю, однако: это впечатление не от его литературы, а от его разговоров и манеры держаться. Но за всю жизнь я не видел случая, чтобы такое впечатление могло обмануть. А там – как знаете.
Пока все. Крепко жму руку. Как дела вообще?
Ваш Г. Адамович.
35
<26 ноября 1955> Декабрь 1955?[1061]
<Манчестер>
Дорогой Юрий Павлович,
Прилагаю «комментарии».
Остальное – на будущей неделе.
Убедительная просьба, как всегда, почти что «sine qua non»: корректуру – хотя бы только для «Комментариев». Они переписаны очень убористо, наверно будут опечатки и ошибки!
Я здесь, в Англии, до 15 декабря. С 16-го декабря – на месяц, приблизительно, – буду в Париже.
Адрес обычный <…>
Всего лучшего
Ваш Г. Адамович.
P.S. Комментарии несколько «возмутительного» рода. Напишите, что Вы о них думаете (средняя часть)[1062].
36
1 дек<абря> 1955
Manchester
Дорогой Юрий Павлович,
Вот Замятин. Глупая и смешная книга. Я сначала написал резче, а потом смягчил – в предвидении многих обид!
Оставим ближайший № без «сводки отзывов». Того, что Вы прислали, – маловато. М<ожет> б<ыть>, Вы записали бы отзывы устные? Я с своей стороны сделаю это на праздниках в Париже. Тогда пересмотрю и письма Гиппиус (если только будет № следующий, после ближайшего). А вышел ли тот №, о котором Вы писали, что он выйдет в ноябре?
Надеюсь, Вы уже получили «Комментарии», послал их с неделю назад. Только что взял читать «Нов<ый> журнал», начал по традиции с Алданова[1063] – («сами все знаем, молчи!») – а Маркова оставил pour la bonne bouche[1064]. Я понимаю Ваше влечение к нему, хотя надо бы ему еще многому поучиться, и внешне, и внутренне (особенно – внутренне).
Ваш Г.Адамович.
Напоминаю, что с 15 дек<абря> до 15 янв<аря> я – не в Манчестере, а в Париже.
37
2/ХII<19>55
Дорогой Юрий Павлович,
Только что прочел Маркова, а пишу потому, что вчера – посылая Замятина – написал Вам о нем <Маркове> что-то глупое и шаблонно-наставительное.
Его записки – прелесть. Все хорошо (пожалуй, кроме рассуждений в самом конце), все талантливо по-настоящему и человечно по-настоящему. У Вас – очень острое чутье, если Вы его выделили из других ди-пи, довольно благородных. Собственно, эпиграфом к нему надо бы поставить: – Так было, так будет![1065]
Я читал как «свое», хотя мы росли совсем иначе, в другой обстановке. Даже про балет и «стеснение в груди» – свое[1066]. И еще меня задело, что он, по-видимому, учился на Ивановской, в бывшей «1-й гимназии»[1067], где прошло все мое детство, от зубрежки в начале до ночных разговоров о Вагнере и Гейне в конце (и постановка гимназистами Еврипида в переводе Анненского:
По самому сердцу провел ты
Мне скорби тяжелым смычком…
– хотя смычков в Греции не было!)[1068]
Очень хорошо, правда[1069].
Ваш Г. А.
38
6/I-<19>56
<Париж>
Дорогой Юрий Павлович,
Спасибо за письмо, «заметки читателя» (о моей статье) и «Опыты».
«Заметки» – как все Ваше – очень интересны, очень личны, но, по-моему, несколько зыбки и расплывчаты[1070]. На полях сказано: «черновик!». М<ожет> б<ыть>, в этом и объяснение? Надо бы, мне кажется, сжать, уточнить. Простите за непрошенную критику, но едва ли – надеюсь – Вы ждете только взаимных комплиментов (т. е. как и я не жду их). Много верного, крайне «субтильного». Но в начале Ваш вопрос: «было ли у Христа учение?» – не верен. М<ожет> б<ыть>, у Христа и не было (хотя было!), но в статье у меня дело в Толст<ом> и Дост<оевском>, а не в Христе. Как они его истолковали? Я только об этом говорил. В общем – спасибо за внимание, и еще: остроту внимания. Кстати: меня очень интересует, читал ли «Комментарии» о. Шмеман, Ваш советник, – вернее, вторую часть их, где о догматах? Если читал, что думает? Меня интересует отношение священника, в смысле допустимости и приемлемости дня него, хотя бы только как читателя?[1071]
Несколько слов об «Опытах». Уровень – высокий – соблюден, но не могу сказать, чтобы я чем-нибудь в них был очарован. Это, конечно, не упрек: Ваша редакторская функция действий правильно <так!>, и вообще я, написав это, вспомнил какие-то советские стихи, которые давно мне понравились:
Парень твой похож на птицу,
Клювоносый, нехороший,
То есть, может, и хороший,
Только мне не по душе…[1072]
Стихи – в «Опытах» – как стихи. Сказать – или возразить – нечего[1073].
Кантор: о нем я Вам уже писал[1074]. Марков, по-моему, хуже, чем мог бы быть[1075]. Все как-то мимо, не о том, не так, – особенно если вспомнить его «Аркадию». Пастухов с Рюриком Ивневым: ну, об этом все ясно[1076]. Кстати, он переврал стихи Рюрика: не «веслом загребая», а:
Только ветер, весла срывая…
так что и его возражение ни к чему. И не «я всегда до тебя доберусь», а «как-нибудь до тебя доберусь»[1077].
Стих<и>, правда, хорошие. Я был с Рюриком очень дружен, много о нем – и его – помню[1078].
Краса и очарование «Опытов» – Поплавский. Беру назад свои слова, что ничем не очарован! «Аполлоном Без<образовым>» очарован. Как хорошо, какой талант, какой ум во всем[1079]. За одно то, что «Опыты» печатают Поплавского, Вы с Марией Самойловной удостоитесь памятника.
Ну, a pour la bonne bouche – Марина Ц<ветаева> и Штейгер, я читал ее в смятении и ужасе: ничего более бабье-вздорного, трагикомического и жалкого давно мне не попадалось! На Вашем месте я бы эти эпистолярные шедевры отверг без секунды колебаний[1080].
Еще два слова о библиографии: не кажется ли Вам, что надо бы поменьше взаимных расшаркиваний, поклонов и восхищений? Так бывало в «Совр<еменных> Зап<исках>»; но едва ли это достойно подражания. Что, например, написал Кленовский о Маковском, Федоров о Зайцеве![1081] Вы вышли из положения (Ремизов) удачно, ограничившись цитатами, но и у Вас вступление – в дрожи восторга[1082]. Конечно, мы – в кругу знакомых и друзей, но даже друзьям мы вредим этим. Если Вильчковский что-нибудь обо мне написал резкое, пожалуйста, оставьте как есть[1083]. Никаких претензий я Вам не предъявлю. Он звезд с неба не хватает, но пусть пишет что хочет, если Вы вообще его в «Опыты» допускаете. Я говорю Вам о нем только с личной точки зрения, п<отому> что Вы мне о его полемике со мной по поводу Штейгера сообщили.
Теперь о письмах.
Я разобрал то, что у меня сохранилось, и начну именно со Штейгера.
Есть несколько его милых, прелестных писем, но таких, из которых выписки сделать можно лишь кое-где, кое о чем: все – личное, и в отношении меня слишком дружественное, чтобы мне не было неловко дать это в печать. Зато есть очень длинное письмо Аллы Головиной с подробным рассказом о последних днях и смерти ее брата и многом другом. Письмо это она прислала мне лет 10 назад с тем, чтобы прочесть его на вечере памяти Ш<тейгера>. В нем есть и о Цветаевой, и, что опять меня стесняет, – довольно много обо мне. Но сделать из него выписки (сохранив 9/10) – очень легко. Если хотите, я Вам его пришлю. Конечно, надо бы получить разрешение Аллы Г<оловиной> его напечатать, в случае, если оно Вам покажется для «Опытов» пригодным[1084].
Письма Гиппиус. В каждом – колкости по адресу всяких современников, так что ни одно не возможно без пропусков. Но много интересного. Я возьму их в Манчестер и там сделаю выписки, перепишу и Вам пришлю.
Еще нашел – письма Бунина, среди которых есть и забавные, и любопытные, и другие, более ценные (напр<имер>, о Чехове). Я их тоже возьму в Манчестер, но не знаю, желательны ли они Вам? В смысле «читабельности» – это первейший сорт, ну а мыслей не так много, да и мысли бунинские, т. е. не «опытные»