Поверхность площадки, с которой сбросили Михальникова (или с которой он упал сам?), была не слишком ровной, к тому же с подветренной стороны ее защищал широкий выступ, так что в принципе следы ног должны были сохраниться. Так оно и было. В выбоинах, в углублениях и неровностях Жудягин и Чарыев нашли множество отпечатков обуви. Во‑первых — это установили сразу, — сандалет Михальникова, судя по всему, изрядно поколесившего ночью по кыру. Был один-единственный рубчатый след — вернее, даже его половинка, оставленный кедами 42—43‑го размера, и дорожки четких мелкоклетчатых следов от плоской резиновой обуви типа «вьетнамок». Они были побольше — примерно 43—44-го размера, но к обрыву не подходили. Два с половиной отпечатка принадлежали обладателю обуви примерно 41‑го размера с узким каблуком и гладкой подошвой. Судя по каблуку, размер был не великанский, но принадлежала эта обувь несомненно мужчине. Обнаружено было немало женских следов — тех же, что и внизу, а также отпечатки босых ног.
Но самыми интересными на площадке оказались следы уничтожения следов. Текебай головой ручался, что нынче ночью кто-то подметал площадку тряпкой, одеждой или платком.
Оставив Чарыева заканчивать работу на кыре, следователь Жудягин с понятыми и Павлиной Геннадьевной отправился на метеостанцию.
5
Джуди рвалась с поводка. Она шла по следу азартно, и Алексееву время от времени начинало казаться, что его розыскной собаке просто-напросто охота размяться, побегать с проводником по барханам. Но овчарка вдруг останавливалась, крутилась на месте, делала короткие рывки в сторону, почти зарывая черный кончик носа в песок, и потом опять уверенно тянула вперед.
Очень скоро за барханами скрылся рыжий гребешок кыра с фигурками людей. Придержав Джуди, Андрей взглянул на компас: если подымется буря, дорогу назад не сыщешь и по собственным следам. Солнце жгло через мокрую форменную рубашку, при беге противно хлюпало под околышем, пот заливал и разъедал глаза.
«Унесла ее нелегкая, — злился Андрей. — Какая-то сумасшедшая баба. Нашла где прятаться — в Каракумах. Небось даже попить не взяла, дура...».
Теперь он жалел, что не взял у Текебая Чарыевича вторую фляжку с водой.
Поводок чуть не вырвался из руки — собака яростно ринулась вперед, шерсть на черной холке встала дыбом.
Где-то здесь!
Сердце Андрея часто заколотилось, а рука невольно тронула кобуру с пистолетом.
Джуди вдруг встала. Злобный клекот вырвался из оскаленной пасти. Резкий свист раздался в ответ: из кривого куста созена на них смотрели неподвижные глаза полосатого чудища.
— Зем-зем проклятый, — разочарованно пробормотал Андрей. — Тебя только не хватало...
Он прикрикнул на собаку, и та неохотно, озираясь на варана, продолжала путь по следу. Ящер насмешливо показал им раздвоенный язык и исчез — будто впитался в песок.
Примерно через четверть часа сержант Алексеев вышел на небольшой такыр и увидел метрах в пятидесяти полуразрушенное округлое строение. Оно было без окон, сложено из необожженных глиняных кубиков и обнесено невысоким ограждением — тоже глиняным и тоже разваливающимся.
Сейчас у Андрея не было и капли сомнения, что в этих древних развалинах прячется человек, за которым он шел. В пустыне на открытом солнце долго не вытерпишь. А там была тень.
Увлекаемый собакой, Алексеев почти бегом пересек изборожденный трещинами такыр и осторожно приблизился к строению.
— Лежать! — шепотом и жестом приказал он Джуди.
Та неохотно легла в тени ограды. Длинный розовый язык свешивался из пасти, бока часто ходили. Андрей достал пистолет, сунул его в карман брюк и неслышно подошел к низкому проему, черневшему в покатой стене.
Внутри было темно и тихо.
— Кто есть? Выходи! — нагнувшись, крикнул Андрей.
Звук его голоса ухнул, отразившись от стен.
Второй раз сержант кричать не стал. «А, будь, что будет», — подумал он и на корточках полез в дыру.
Андрей не успел выпрямиться, как услышал рядом с собой прерывистые всхлипывания. Внутри оказалось не так уж темно — свет пробивался через проломы в круглой крыше, и сержант почти сразу увидел скорчившуюся на полу шагах в трех от входа женскую фигуру.
— Вот ты где! — с облегчением выдохнул Андрей. — А ну-ка выходи!
Получилось грубовато. Сержант это почувствовал и невольно смутился.
Наступила томительная пауза.
— Выходите, — пробормотал он наконец.
— Не выйду!
Тонкий голосок дрожал от напряжения.
— Как это?! — оживился Андрей. Теперь он снова почувствовал себя сотрудником милиции. — Немедленно наружу!
— Не выйду!
— Выйдешь, — сказал Андрей. Он подошел, нагнулся и взял девушку за локоть. — Ну-ка... Ой!
Он отскочил и затряс кистью, дуя на палец.
— Я тебе покусаюсь! Джуди, ко мне!
Послышался легкий топоток, и в светлом проеме показалась собачья морда. Андрей схватил Джуди за ошейник.
— Голос! — приказал он и махнул рукой на девушку. Овчарка густо забухала, хотя и без особой злости.
Беглянка подобрала ноги и сжалась в комок.
— Давай по-быстрому! — прикрикнул Андрей.
Девушка медленно поползла к выходу, прижимаясь к стене, и, странно стискивая руки у груди, быстро юркнула наружу. Следом, щурясь от солнца, выбрался Андрей с собакой.
— Не смотри! — пронзительно крикнула девушка, заставив сержанта вздрогнуть.
Она стояла, все так же прижимая руки к груди, и Андрей увидел, что ее красное измызганное платье разорвано от ворота до пояса. Сержант Алексеев отвел глаза.
— Я и не смотрю, — запоздало пробормотал он.
Так они стояли несколько секунд. Но вот сержант что-то вспомнил и присвистнул.
— Погоди-ка, сейчас...
Он снял фуражку и отвернул клеенчатую подкладку околыша. Под ней была вколота игла с белой ниткой.
— На, зашей!
— Брось на землю, — тихо, но твердо сказала девушка. — И отвернись...
Через три минуты Андрей снова услышал за спиной ее голос. Тон был уже не такой резкий:
— Возьмите... Спасибо...
Теперь он рассмотрел ее хорошенько. Размазанные с грязью слезы, диковатое выражение миндалевидных глаз... И все же девушка красива. Разве что излишне полновата.
— Пить, верно, хочешь? Держи.
Она молча взяла фляжку и стала так жадно пить, что Джуди облизнулась, а сержант почувствовал в горле сухое жжение.
— Э-э, ну ты даешь! Нам-то оставь! — прикрикнул он и забрал фляжку. Обтер горлышко, отпил несколько глотков. Короткой струйки, смочившей язык и глотку, удостоилась и овчарка.
— Теперь пойдем!
Андрей Алексеев знал службу хорошо. Ему в голову не пришло разговаривать по дороге с задержанной. Этим займется следователь, каждому свое.
И лишь когда впереди за барханами замаячила верхушка кыра, он вдруг вспомнил, что не обыскал перед уходом глиняное строение, где пряталась девушка.
Он даже покраснел: это была прямо-таки непростительная ошибка.
6
— Волчье логово, — сказал с порога Текебай. — Нет, это шакалья нора — вот что!
Гадливость, с какой он оглядывал комнату покойного начальника метеостанции, делала лицо инспектора похожим на маску рассерженного японца: растянутые губы, веерочки морщинок от глаза к вискам, напрягшиеся ноздри...
— Не преувеличивай, — отозвался Жудягин, не отрывая глаз от писанины. — Здесь жил старый неряха, только и всего.
Чарыев с усилием затворил захрустевшую песочком дверь, хотел было усесться на койку, но, поморщившись, поискал глазами табурет. Сел, положив локти на край круглого стола, и с иронией уставился на Антона, который старательно — даже губу прикусил — переписывал начисто протокол осмотра. Окно было открыто, жара выдыхалась, но в комнате было еще душно.
— Поразительно, — сказал Антон, не поднимая глаз, но задерживая на секунду авторучку. — Он жил здесь несколько лет. А никаких признаков, что жилье постоянное. Как ночлежка.
— Я и говорю — логово! — подхватил Текебай. — Он опустился здесь до крайности, это факт. Ишь, бутылок!.. Они все тут постепенно спиваются. Почти все, — поправил он себя. — От скуки и от безделья. Такие станции только семьями надо комплектовать, я считаю. Пусть дети будут, хозяйство... Как у людей.
Пока он рассуждал, Жудягин скоренько закруглил протокол. Как и можно было предполагать, отпечатки обуви, которую инспектор собрал у метеорологов по возвращении с места происшествия, совпали со следами на кыре. Следы босых ног принадлежали Сапару. Только один след так и остался неопознанным — от ботинок с еще новой подошвой и узким каблуком. Все остальные принадлежали сотрудникам станции, что и было запротоколировано. Чьих-то больше, чьих-то меньше, однако на кыре побывали все. И были, по всей вероятности, сегодня ночью или утром — об этом тоже рассказали следы.
«Странный тип этот Михальников, — думал Антон. — Человек без интересов, без вещей, без книг, без... ничего. Может, все-таки самоубийца? С нормальной психикой — и так жить?... Странно».
Завтра-послезавтра следователь Жудягин получит и фотографии, и акты всех экспертиз. А сегодня... Пора уже и браться за допросы обитателей Бабали. Пока что бумажек в папке немного — рапорт участкового, протоколы осмотра да малопонятное письмо, обнаруженное в кармане убитого. Без адреса, без даты и — одни намеки.
— Будешь на допросах? — спросил Антон, уверенный, впрочем, что Текебай не преминет кое о чем порасспрашивать бабалийцев. Но тот удивил.
— А! — Инспектор угрозыска махнул ладонью. — С ними успеется. Мотоциклетные следы у меня в голове сидят. Хочу внимательно посмотреть. Дотемна еще успею.
— Ну, смотри... — Антон вздохнул. — Скажи Кульджанову, пусть за супругами Шамара приглядит, чтоб не сговорились.
— Ай, она сейчас без разума, — засмеялся Текебай. — Ты ее самой последней допрашивай, она еще долго не отойдет.
— Да уж соображаю, — пробормотал Антон. — Пришли ко мне сначала этого... подсобного рабочего, туркмена.