Айна стояла на крыльце, не отпуская ручку полуоткрытой двери. Антон даже издалека различал, как обострились черты ее лица, как опустились уголки полных губ.
«До чего же не хочется, чтобы все, что она сказала, было правдой, — думал Жудягин. — Жалко девчонку... Что ее привело сюда, в Бабали? Как вышло, что она стала женой этого шустрого малого? В сущности, я ничего не знаю о них обоих. Как и об этом... худопером... Разве что Сапар ясен, да и то, кто знает?».
— Айна! — послышался возглас Володи, и Антон увидел, что девушка вздрогнула всем телом и словно сжалась. — Айна! Тебя подменить?
Володя, появившийся из-за юрты, казался безмятежным. Шамара чуть ли не потягивался — так показалось Антону.
Не обернувшись, Айна отрицательно тряхнула головой и, опустив глаза, засеменила к крыльцу радиостанции. Жудягин шагнул к двери и прикрыл ее, но неплотно. Сел к столу, придавил локтем протоколы. Он еще не решил, надо ли ему сейчас допрашивать радистку или, может, повременить. «Погожу», — сказал он себе, прислушиваясь, как Айна торопливо взбегает по ступенькам.
Он думал о том, что, к сожалению, несоответствий в жизни куда больше, чем должно быть хотя бы по среднестатистической вероятности. Страстные автолюбители никогда не выигрывают в лотерею автомобили — они достаются либо тем, у кого машина уже есть, либо пожилым домохозяйкам, которым они ни к чему. А сколько нелепых случайностей уносят из жизни любимых, добрых, умных, воистину дорогих людей, тогда как мерзавцы...
Тут он остановил себя: желать худого не стоит никому, плох ли, хорош ли... Но разве не справедливей было б, если оказался бы на месте несчастливой туркменочки, признавшейся в убийстве, пусть даже неумышленном, кто-то другой, кого не так жалко, — скажем, этот хват, ее муж? Как быстро успокоился Шамара, стоило ей признаться, как утешал ее, подлец: ничего, мол, тебе не будет, даже если ты, моя дорогая, и убила человека... Другой грудью встал бы на защиту жены, начал бы возмущаться, спорить, опровергать... А этот шкуру спас — и рад. Даже ее тогда передернуло от его утешений. Хоть и любит, а стало противно.
«А может, вместе убили?» — в который уже раз, но теперь гораздо отчетливей, чем раньше, мелькнуло в голове у Жудягина.
Вместе... Он потрогал нос, зажмурился. Так... Предположим, на кыре начальник станции приставал к Айне, и тут как раз появился Шамара. Ударил или толкнул, разбил Михальникову голову. Потом вместе с женой сбросили раненого с обрыва. Решили отпираться. А если разоблачат, все берет на себя Айна. У нее есть смягчающие обстоятельства: отбивалась и так далее. Шамаре на суде пришлось бы куда хуже, так что из двух зол решили выбрать меньшее.
Посвистывал, попискивая морзянкой, приемопередатчик. Вот-вот Юрий, а может, Володя, принесет Айне данные для передачи метеосводки. Неужели она так искусно притворялась? Так сыграла искренность, а на самом деле — осуществила вторую часть обдуманного с Шамарой плана? Не верится, не верится... Однако женщина, когда любит, способна и на жертву.
Итак, она. Или — они? Или — он один, что тоже вполне вероятно. Не так уж мало улик против Шамары. Откуда кровь под ногтями? Если, конечно, экспертиза покажет, что кровь той же группы, что и у Михальникова. Причастность Шамары к ночному происшествию на кыре несомненна, Антон все больше укреплялся в этой мысли. Объяснения радиста — мол, испугался, оттого и заметал следы — грубая уловка. Но ведь и так могло быть.
Антон вспомнил, как в его университетские годы доцент Витенштейн на семинарских занятиях задавал студентам практические задачки — не выдуманные им, а взятые из криминалистической практики. Почти всегда и он, Жудягин, и его сокурсники терпели поражение, пытаясь «по науке» разрешить их. Алогичность действительности поражала, ставила в тупик и в какой-то степени рождала неверие во всемогущество криминалистики. Вдоволь насладившись смятением студентов, Александр Маркович наставлял их: даже при наличии наиубедительных улик следователь должен помнить, что есть одна возможность из тысячи, опровергающая всю схему. Ее надо всегда держать в уме, какой бы маловероятной ни казалась эта возможность.
Вот и сейчас. Все говорило против Шамары, все — и его заячьи «скидки», и кровь под ногтями, и его поведение после гибели Михальникова. Да и на допросах... Трудно было держаться более подозрительно. Его бравирование, напускное спокойствие, рожденная страхом наглость, попытки бросить тень на всех и каждого и, наконец, истерика отчаяния... Разве что «а вдруг», о котором так часто вспоминал доцент Витенштейн, могло прийти на помощь Владимиру Шамаре.
Чьи-то шаги зашлепали на крыльце, протяжно заскрипела входная дверь. «Вот и Огурчинский», — подумал Антон.
По-прежнему булькал и что-то выстукивал передатчик, но морзянка оборвалась.
— Возьми сводку, Айна, — услышал Жудягин глуховатый голос Юрия. — Айна, ты чего? Что с тобой? Дай-ка я взгляну.
Послышался шорох бумаги и затем тоненькое всхлипывание. Огурчинский, задыхаясь, быстро заговорил:
— Не плачь, замолчи на секунду... Мне нужно сказать тебе... Пока их нет... Да замолчи же! Ты глупость сделала, Айна, глупость!.. Зачем ты сказала?.. Как у тебя язык повернулся?.. Ты должна отказаться от всего, сейчас же пойди и откажись... Айна, перестань реветь, слышишь меня!..
Нет уж! С таким оборотом событий следователь Жудягин мириться не мог. Он резко встал из-за стола, нарочно громыхнув стулом. Шагнул к двери, толчком распахнул ее. Юрий Огурчинский, голый по пояс, в закатанных по колено спортивных штанах, стоял рядом с Айной, уткнувшейся лицом в ладони. Ее била крупная дрожь. Актинометрист в ужасе уставился на Жудягина поверх очков, сползших на кончик носа. В кулаке он сжимал листок бумаги, видимо, с записью показаний приборов. Давно немытые, разлохмаченные космы, журавлиная фигура, вытаращенные глаза — все в нем было нелепо до смешного. Да только было не до смеха.
— Что за фортель?! — сердито крикнул Антон. — Огурчинский, вы...
— Уйдите!..
Пронзительный, прямо-таки душераздирающий вопль девушки не дал ему закончить. Залитое слезами лицо тряслось, смуглые кулачки замолотили по столу.
— Уйдите! — кричала она, давясь рыданиями. — Отстаньте от меня все!.. Я! Я убила! Я‑аа!..
Она опять захлебнулась слезами, сделала попытку встать и, чуть не свалившись со стула, снова уткнулась в ладони.
— Немедленно выйдите! — рявкнул, но как-то неубедительно, Жудягин на Юрия, который пытался заслонить от него Айну. — Подождите меня на улице!..
«Что за чушь я сморозил, какая уж тут улица?» — пронеслось в голове. И он добавил менее резко:
— Далеко не уходить! Ждите!
Юрий смотрел на него, как и раньше, — в упор. Но во взгляде уже не было и тени испуга — только слепая ненависть. Он молча вышел.
— Успокойтесь, пожалуйста. — Антон положил ладонь на горячее плечо радистки и почувствовал, как вздрогнула она от его прикосновения. — Вам еще надо работать, успокойтесь.
Минуты две она только всхлипывала, не отзываясь. Наконец подняла опухшее от слез лицо, медленно, словно преодолевая сопротивление, повернулась к следователю.
— Мне... надо передавать ... сводку... — с трудом глотая сдавливающий горло комок, заговорила она еле слышно. — Я сама... успокоюсь... Пожалуйста... Сама буду...
Жудягин подумал, что его присутствие здесь и в самом деле сейчас ни к чему: в одиночестве Айна придет в себя скорее.
На крыльце Антон прикрыл глаза от слепящего света. Огурчинский сидел в пяти шагах на пустом ящике и смотрел вдаль, в открытые пески. На звук скрипнувшей двери он круто обернулся.
— Что, довели? — крикнул он тонко. — Довольны теперь, да?
Следователь не ответил. Сошел с крыльца, махнул — следуй, мол, за мной — и, не обращая внимания, идет ли за ним Огурчинский, направился через двор в сторону колодца. Юрий скорчил презрительную гримасу, посидел на ящике еще несколько секунд, однако с неохотой побрел следом.
Кульджанов и Шамара возились с мотоциклом. Из юрты слышались бормотание Сапара и глухой стук, будто там выбивали ковры.
— Товарищ капитан, — деликатно окликнул Кадыр, — на минутку можно сказать?
Антон остановился. Вытирая рукавом рубашки мокрый лоб, участковый зашагал к Антону. Вид у Кадыра был озабоченный.
— С мотоциклом у этого Шамары... — начал было он на ходу, но Жудягин жестом остановил его: приближался Юрий и, судя по тому, как он вытянул шею, не прочь был послушать тоже.
— Вы, Огурчинский, подождите у колодца, — сухо приказал Антон. И когда тот мрачно прошлепал мимо, спросил: — Так что с мотоциклом?
— Понимаете, все правильно: свечной провод был оборван, я проверил. Сильно дернуть надо, чтобы его рвать. Удивительно, как он мог ездить, товарищ капитан, непонятно.
— А как же ездил?
— Заменил какой-то проволочкой, — печально усмехнулся Кадыр. — Только не держится, сразу рвется, ненадежный. Ездить почти нельзя.
— Ладно, — кивнул Жудягин. — Присмотрите, чтобы он с женой разговаривал только в вашем присутствии. Одних не оставляйте.
Длинное лицо Кадыра посерьезнело.
— Конечно, товарищ капитан, не беспокойтесь, я с ними все время.
17
Огурчинский ждал, прислонясь спиной к бетонной стенке колодца. Губы его были крепко сжаты, и морщинки на лбу делали его значительно старше девятнадцати лет. При приближении Антона он не шевельнулся — все смотрел в одну точку, и только желтоватые глаза напряженно сощурились под очками.
«Не самое уютное место для разговора по душам», — подумал Жудягин, оглядывая песок, усыпанный овечьими орешками, обломками колючки и черт знает какими еще ошметками. Но и в душных комнатах не слаще. Ладно, где уж тут искать удобств...
— Ну-ка, помогите, Огурчинский, — сказал он и взял за конец колоды.
Вдвоем они перенесли колоду под брезентовый навес, давший клочок тени. Перевернули колоду, сели метрах в полутора друг от друга. Помолчали. Но и молчал-то этот юнец враждебно, и Антон не сразу надумал, с чего начать давно намеченный разговор.