Че-ерт! Как же мне ужасно хреново. Одновременно хочется и пить, и блевать. Да еще голос приставучего Толяна гремит в голове гебаным набатом… Вот так поворот, выходит, я снова в общаге. Но как я здесь оказался? — хоть режьте, не помню. Последнее, что смутно всплывает в памяти: как Митюня в доме своей подружки-артефактора обещает напоить меня каким-то фирменным чаем. Типа, чудесный напиток, охренительно дорогой, и усталость на раз снимает… Похоже, таки, уговорил. И напоил, алкоголик чертов!..
— Кочан, правда, ну вставай, а! — продолжал докапываться сосед. — На пару ведь опоздаешь. А потом мне ж за тебя горилла твоя и предъявит!
Так, кажись, начинает уже кое-что проясняться.
— Да, Кочан, млять!..
— Не называй меня так, — прохрипел я, усилием воли отрывая голову от подушки и переводя тело в сидячее положение.
— Как скажешь, братан. Ты только… Фу, мля!
Потревоженный подъемом организм не пожелал больше сдерживаться, и, согнувшись, я хорошенько проблевался. К счастью, у кровати обнаружился кем-то заботливо подставленный тазик, в него я благополучно и исторг содержимое желудка, лишь самую малость заляпав брызгами голые ноги и пол.
— Коч… То есть, Серый, на, вот, запей. Полегчает.
Толян сунул мне в руку банку колы.
Я тут же ее вскрыл, и жадно присосался к сладкой шипучке. И, правда, с каждым глотком становилось легче. Острая боль в затылке потихоньку притуплялась. И слезящиеся прищуренные глаза начинали худо-бедно привыкать к яркому свету.
— Ну ты тут, друган, короче, поправляйся. А мне в сервис пора, — уже полностью одетый Толя, закинул на плечо свою сумку. — И эта… ты не засиживайся тут. Сходи лучше умойся. Заодно и тазик сполосни. Так-то время уже полвосьмого. Так что поторопись.
— Обожди, — окликнул я уже взявшегося за ручку двери соседа. — А че насчет вчерашнего?.. Ну мы ж, типа, подрались.
— Забей, — отмахнулся Толян. — Ну повздорили малехо. Мне товарищ твой потом растолковал, как ты сильно из-за этой дурацкой непонятки весь вечер переживал… Короче, проехали.
— Какой товарищ?
— Который тебя, в жопу пьяного, среди ночи в комнату притащил, и на кровать уложил. Здоровенный такой, лысый бугай, под два метра ростом.
— Как же его вахтерша в общагу ночью пустила?
— А я почем знаю?.. Серый, ты сам у него об этом спроси, ладно. А я побегу. Реально уже на работу опаздываю… Ну, до вечера, братан.
Толик выскочил за дверь, и я услышал в коридоре его быстро удаляющиеся шаги.
Твою ж мать! Съездили, называется, к артефактору, пристроили эблюс… Мало того, нихрена не помню, че там было, еще и чувствую себя так, будто все внутренности через мясорубку прокрутили, а под веки битого стекла насыпали.
Допив колу, я отложил пустую жестянку на прикроватную тумбочку, сунул ноги в шлепанцы и, кряхтя, как старый дед, встал на ноги.
Колени задрожали. Меня повело в сторону. Но я устоял.
Подойдя к стулу со сваленной в кучу одеждой, кое-как натянул джинсы с майкой.
Пока одевался, координация заметно улучшилась.
Вернувшись к кровати, смог даже без дрожи в коленях нагнуться за тазиком. И с этой не тяжелой, но отвратительно зловонной ношей, я выбрался в коридор, запер комнату на ключ и заковылял в общажный санузел, приводить себя в божеский вид…
Еще через десять минут умывшийся, напившийся воды из-под крана, относительно посвежевший, и с чистым тазом, я вернулся в комнату, и стал собираться в институт.
До первой пары осталось всего четверть часа. Добежать за столь короткий срок до института (а ведь еще нужно потом подняться до аудитории) у меня не было ни единого шанса. Потому решил забить, и впервые с начала учебы злостно прогулять пару.
А до второй пары было еще целых два часа — вагон времени. И я, без спешки, занялся осмотром содержимого рюкзака.
Обнаруженные там майка и двое джинсов перекочевали на полку в тумбочку. Еще на дне обнаружились пожеванная тетрадь с лекциями, помятый кошель и остатки безнадежно изуродованного смартфона.
— Млять, надо у пацанов хоть какую-нибудь бэушную рухлядь надыбать для связи, — пробормотал себе под нос. — Надеюсь, симка там хотя бы уцелела.
Я потянулся за остатками смартфона, и аж подпрыгнул, напуганный громким требовательным сигналом входящего звонка.
— Да иди ты!
Подхватив изуродованный телефон, я вытащил его из сумки… Но через секунду разобрался, что звонит, разумеется, не этот кусок покореженного пластика.
Звонок доносился из лежащей на стуле куртки.
Оставив сумку, я стал лихорадочно рыться в карманах косухи, и нормально так прифигел, обнаружив в очередном надрывающийся айфон… Сука! Это был гребаный айфон последней модели. Ну как, скажите на милость, он мог оказаться в кармане моей куртки?!
На экране орущего телефона мигало знакомое имя «Митюня», потому я практически без колебаний мазнул пальцем по значку с зеленой трубкой, принимая вызов.
— Ало?
— Пацан, ты помер там что ли?! — резанул по ушам раздраженный крик здоровяка. — Уже третий раз набираю! Собрался уже в комнату за тобой подниматься!
— Я умываться ходил.
— Какое, в жопу, умываться! До пары десять минут осталось! Ну-ка живо дуй сюда!
— Куда сюда?
— Сережа, не беси меня!.. Вниз спускайся, я на тачке напротив общаги стою. В институт тебя, балбеса, ща отвезу!
Глава 25
Когда на выходе из общаги я пробегал мимо конторки Инны Леопольдовны, вахтерша начала было яростно мне что-то выговаривать. Но из-за жесткого цейтнота, я нагло ее проигнорировал. Ограничившись дежурным «Здрасте», лихо прошмыгнул мимо, и выскочил на улицу.
Через две минуты после телефонного разговора я плюхнулся на переднее сиденье «Рендж ровера», безошибочно угадав в огромном внедорожнике тачку великана Митюни.
— На, болезный, полечись, — вместо приветствия здоровяк сунул в мою протянутую ладонь пузырек с аспирином и полулитровую бутылку минералки. — А то глядеть на тебя больно. Бледный, как покойник.
— Нефиг было спаивать, — пробурчал я, закидывая в рот разом пару таблеток, и запивая их водой.
— Да кто тебя спаивал-то?! — от возмущения Митюня так резко дернулся с места, что чуть не протаранил бок проезжающего мимо автобуса.
Из-за внезапного торможения бутылка чуть не выскочила у меня из руки, и выплеснувшаяся из нее вода намочила правую коленку.
— Э-э, аккуратнее, — возмутился я.
— Держать надо крепче, рукожоп! — раздраженно припечатал меня водила, вливаясь таки со второй попытки в плотный поток машин.
— Митюнь, не кричи, пожалуйста. И так башка раскалывается.
— Раскалывается у него… И поделом! Впредь наука тебе. Не будешь ручонки свои шаловливые, где не надо, распускать… Вот че те из своей-то не пилось?
— Не понимаю.
— Только дурачка включать сейчас не надо… Нахрена, спрашиваю, ты, дурилка картонная, чашку мою, вместо своей схватил?
— Чего?
Мои губы еще произносили вопрос, а в пробудившейся вдруг памяти мгновенной вспышкой озарился фрагмент вчерашних посиделок…
…Мы с Митюней сидели за столом, дожидаясь хозяйку с обещанными пирогами. Перед здоровяком стояли три одинаковых чашки, и прямо в них он готовил обещанный крутой чай.
— Ща-ща все будет, — говорил мне Митюня, помешивая ложкой по очереди чай в каждой чашке. — Надо только пару минут подождать, дать настояться… Зуб даю, пацан, такого чая ты еще в жизни не пробовал.
Митюня стал раздвигать по столу приготовленные напитки. И я заметил, что чашку, чай в которой он перемешивал тщательней всего, здоровяк придвинул себе.
— Пойду, гляну, че там Лизок, — хмыкнул Митюня, поднимаясь из-за стола. — Не скучай, малой, мы скоро… Чай уже почти готов. Досчитай до десяти, и можешь пробовать.
Он ушел в соседнюю комнату. И я тут же поменял местами наши с ним кружки. Ведь самый тщательно перемешенный чай, всяко, самый вкусный…
— Того, блин, — раздраженный бас Митюни вернул меня к удручающей действительности. — Ну ладно, глянулась тебе чужая чашка больше своей, переставил местами… Но, когда пить стал, неужели запах не почувствовал? От моей же полынью и алкашкой тащило. Я ж себе чай на абсенте мутил.
— Откуда ж я знал, как там твой крутой чай пахнуть должен, — возмутился я. — Ты свой дольше мешал, вот я и подумал… Короче, извини уж, что так вышло.
Митюня от души заржал в голос.
— Ладно, не кисни, пацан. Прощаю, что ты коктейльчик мой без спросу выдул.
— Спасибо.
— Ну ты конечно монстр, малой. Одним махом такое забористое пойло усосал. Уважаю!
— Блин, чем издеваться, лучше б рассказал, что там дальше было. Ничего не помню.
— Да ничего особо и не было… Когда мы с Лизкой вернулись, ты уже храпел, уткнувшись лбом в столешницу. От тебя тащило абсентом. Я понюхал пустую кружку, и все понял… Дальше я продал Лизавете твой эблюс. Торговался с ней за каждое евро, до хрипоты — цени. Сторговались за тридцать девять семьсот. Карту с деньгами я сунул тебе в кошель… Ну а потом, вызвал такси, и повез тебя в общагу.
— А как внутрь-то попал? Входную дверь же на ночь запирают.
— Я тя умоляю. Там не замок, а одно название. Ногтем за пару секунд вскрыть можно… Короче, отнес тебя в комнату. Провел с соседом твоим профилактическую беседу. Ну чтоб позаботился о тебе: тазик, там, раздобыл, и разбудил с утра…
— Да-да, он все сделал. Спасибо.
— Не за что, пацан. Свои люди, сочтемся.
— Митюня, а я ж тебе должен… Ну, за аренду чахи — помнишь?
— Не должен уже, расслабься. Я долг списал из твой доли от продажи паутины кукольника. Там, короче, еще по три двести на брата вышло.
— Так ты же больше собрал.
— А ты чуть не сдох, тварь отвлекая… Короче, сработали мы вместе, как напарники. И поделили добычу, как водится, поровну.
— Но…
— Пацан, это не обсуждается, — отрезал Митюня. — В общем, штуку из твоей доли я забрал, как уговаривались, за чаху. Еще за тысячу семьсот пятьдесят справил тебе телефон новый, вместо разбившегося… Лизке как раз партия новых айфонов поступила, и, раз уж так удачно совпало, грех было не воспользоваться. Она тебе и симку сразу в новый вставила, вытащив из