– Всё, что было нужно фотографу, купили. На первое время хватит, – сообщил он. – Вам что-то удалось разузнать?
Я вгляделся в Леонова. Парень он, конечно, симпатичный и неглупый, я уже примерил на него должность начальника подотдела угро, но… смущало то, что знакомы мы всего ничего, суммарно и часа не будет.
Тем не менее без союзников не обойтись. И я решил рискнуть, не вдаваясь в некоторые подробности.
– Удалось. Дужкина убили люди Алмаза. Можешь рассказать о нём поподробнее? – попросил я.
– Конечно. Это наша знаменитость, – фыркнул парень. – Здоровенный бугай, на голову выше меня, кулаки с пудовую гирю. Настоящая фамилия Рыднев. Могу фотокарточку показать, у нас есть одна. Правда, вырезка ещё из дореволюционной газеты – посвежей ничего не сыскалось. О нём тогда часто писали, Рыднев героем войны был, газетчики его любили. Репортажей о нём настрочили – пропасть!
– А почему такое прозвище – Алмаз? Имел какое-то отношение к драгоценным камням? – предположил я.
– Мимо, товарищ начальник. Алмазом его прозвали за твёрдость характера. Упёртый, гад. Всегда на своём будет стоять. Есть и другая версия. Местные поговаривают, будто он заговорённый. Пули от него отскакивают, саблей не разрубить. Но это, как понимаете, тёмные страхи и суеверия, – улыбнулся Леонов.
– Понимаю. Сколько ему лет?
– Сороковник стукнул. Немолодой уже дядька, – констатировал Пантелей. – И биография у него знатная: на троих хватит. Был обычный крестьянский парень. За рост выбрали служить в гвардию. Туда любили здоровенных мужиков отправлять, а Рыднев по всем статьям подходил. В германскую отличился – стал георгиевским кавалером. Дослужился до подпоручика. Поначалу сочувствовал советской власти, потом, когда началась продразвёрстка, застрелил двух активистов комбеда и уполномоченного из города. Что там промеж ними случилось – дело тёмное, но тамошние поговаривают, что прав был тогда Алмаз. Сейчас уже и не разберёшься, конечно, но тройное убийство, как ни крути, – штука серьёзная. Сбежал в лес, сколотил банду – в лучшее время доходило до пяти десятков сабель, сейчас, конечно, меньше – мы его в прошлом году порядком потрепали. ЧК делала на него засаду, во время перестрелки случайно застрелили отца и брата Алмаза. После этого Алмаз как с цепи сорвался. Стал на дело выезжать в мундире царского офицера, объявил себя представителем прежней власти. Я сейчас, наверное, крамолу скажу, но тут, в деревнях, да и в городе ему многие симпатизируют.
– Чем вызвана народная любовь к этому отморозку?
– Отморозку, – покачал головой Леонов.
– Надо же, слово какое вы употребили… А что касается вашего вопроса, ответ простой: вроде как справедливым его считают. Алмаз обычных людей не трогает. Так, в городе нэпманов чистит изредка, из тех, что побогаче да попротивнее, но в основном занимается разбойными нападениями на представителей советской власти. Обозы с оружием, продовольствием и золотом грабит, государственные склады… Милицию и ГПУ на дух не переносит. Мы думаем – да что там думать! – я на все сто уверен – Токмакова Алмаз убил.
– На чём основана твоя уверенность?
– Токмаков планировал его банду под корень извести… Только вот всё с точностью до наоборот вышло: самого Токмакова и его семью извели, – произнеся это, Леонов заскрипел зубами от ярости.
– Хочешь отомстить бандитам?
– Спрашиваете, товарищ начальник! – даже обиделся он.
– Тогда будем над этим работать, Пантелей. Ты выяснил, в какой конторе работал покойный Дужкин?
– Выяснил. Он действительно был экспедитором в местном отделении «Главплатины».
– И часто на обозы или склады «Главплатины» совершались нападения?
– Дайте подумать, – Леонов замолчал. – Только за этот год – четыре раза. Нападали на обозы, склады не трогали, да их ещё и хрен возьмёшь – что ни склад, то крепость. К счастью, обошлось без жертв. Охрана оружие побросала, бандиты их трогать не стали.
– Удалось установить, чьих рук дело?
– А вот тут штука интересная: три налёта точно совершала банда Алмаза, а вот с последним, четвёртым, непонятно. Думаю, это был кто-то другой, но точно сказать не могу.
– Скорее всего, четвёртое нападение организовал Яша Конокрад, – сказал я.
– Даже так? – Леонов удивился. – Яша рискнул перебежать дорогу Алмазу… Не ожидал от него такого безрассудства. Да уж, растёт наш Яша.
– Как думаешь – Алмазу это понравилось?
– я вопросительно посмотрел на Леонова.
– Понравилось, как же! – хмыкнул Пантелей. – Алмаз конкурентов не любит. А если у него ещё и добычу из-под носа увели… Представляю, сколько в нём теперь злости! Он Яшу с потрохами сожрать готов.
– Вот с этим мы ему и поможем, – усмехнулся я.
– Каким образом, товарищ начальник?
– Банальным. Стравим бандитов друг с дружкой, пусть сами себя уничтожают. Только для этого к ним нужно кого-то подвести.
– У меня нет подходящей кандидатуры, товарищ Быстров.
– У меня пока тоже нет. Я в Рудановске без году неделя, а если быть точным – второй день, так что никого здесь не знаю.
– Что тогда будем делать?
– Искать, Пантелей, искать! Завтра я поеду в губрозыск разговаривать со Смушко. Пусть подскажет надёжного человечка. Мы его на место покойного Дужкина определим.
– Думаете, получится?
– Обязательно. Начальство из «Главплатины» беру на себя. Они самые заинтересованные лица в том, чтобы поскорее избавиться от бандитов. Дальше – дело техники. Судя по тактике Алмаза и Конокрада, они обязательно заинтересуются новым экспедитором. Ну, а уж он всё сделает для того, чтобы обе банды схлестнулись. Но это так, планы на ближайшее будущее. – Я бросил взгляд на окно.
На улице совсем стемнело, наступала ночь. Если учесть, что я почти сутки на ногах, удивительно, что ещё не свалился от усталости.
– Давай, Пантелей, показывай, куда меня на жительство определили. Утро вечера мудренее.
Глава 12
Имелись у меня опасения, что под место жительство выделят квартиру, которую прежде занимала семья Токмакова. Когда я спросил об этом, Пантелей спросил:
– Вы ж вроде холостой и бездетный?
– Точно.
– Тогда вам такое жильё не полагается. В общежитии мест больше нет. Исполком принял решение уплотнить квартиру гражданки Шакутиной. Так что вас к ней определили.
– А что за Шакутина такая? Ты её знаешь?
– Постольку-поскольку. Вдова, муж был белогвардейцем, погиб в девятнадцатом году. Сама до революции работала воспитательницей в женской гимназии, сейчас при клубе железнодорожников ведёт музыкальный кружок – детишек учит на пианино играть. Ни в чём плохом, несмотря на происхождение, не замечена. Так что живите себе спокойно.
– А она вообще в курсе, что её уплотняют?
– Два дня назад сказали.
– И как?
– Ну, как-как… – он улыбнулся. – Сами увидите.
По тону собеседника я понял, что тёплый приём меня не ждёт. Да я и сам бы не обрадовался, смоделировав ситуацию, при которой на мои квадратные метры с бухты-барахты внезапно свалился бы абсолютно незнакомый товарищ.
Человек, конечно, ко всему привыкает. Вчерашние хозяева жизни постепенно смирились с теснотой коммуналок и очередью в туалет. Вот и гражданке Шакутиной придётся какое-то время потерпеть.
К тому же жилец я не конфликтный, в пьяный загул не ударяюсь, да и судя по тому, как всё закрутилось с первого дня, часто бывать на квартире мне не придётся. Впереди регулярные ночёвки на работе и скудный казённый харч.
Надеюсь, соседке это поможет примириться с фактом, что теперь не она полновластная хозяйка жилплощади.
Жильё мне подобрали в козырном месте, в центре города, среди скопления преимущественно каменных двухэтажных строений. Раньше почти все дома здесь принадлежали богатым купеческим фамилиям, потом подул ветер перемен и в квартиры заехали новые жильцы.
Разделения на парадный и чёрный вход не было, в дом вела одна единственная дверь, закрытая на замок. Сбоку висели несколько звонков с указанием номера квартир.
– Ваша на втором этаже, квартира четыре, – сообщил Леонов и надавил на кнопку звонка.
Мы выждали для приличия с минуту, но дверь так и не открылась.
– Может, дома нет? – предположил Пантелей.
– Поздно уже. Нормальные люди спать ложатся. Окна на эту сторону выходят?
– Выходят.
– Сейчас посмотрю.
Я отошёл назад и посмотрел на окна. В одном из них на втором этаже горел тусклый свет.
– Всё-таки кто-то есть, – подтвердил мою догадку Леонов.
Он забарабанил в дверь руками и ногами. Бедная филёнка аж задрожала, только вот толку от наших «манёвров» всё равно не было. Вход в подъезд остался неприступной крепостью.
– Чует моё сердце, придётся возвращаться в отделение, – вздохнул я.
Внезапно дверь распахнулась, перед нами появилась бабушка – божий одуванчик.
– Вы чего тут творите?! – уперев руки в бока, важно спросила она. – Чего в дверь колотите, ироды?
– Бабуля, нам бы в четвёртую квартиру попасть. Вот, соседа нового привёл, – весело произнёс Леонов.
– Слава богу, что в четвёртую, а не к нам, – перекрестилась бабка. – Что, не отпирает Шакутина?
– Не отпирает, бабушка.
– Странно. Дома была. Дуркует чего-то. Ну вы подымайтесь, в ейную дверь постучите – может, не услышала.
– Да тут разве что мёртвый не услышит, – хмыкнул Леонов.
Мы стали подниматься на второй этаж, навстречу по лестничному маршу пробежал мужчина. Его кепка была надвинута на самый нос, воротник пиджака поднят. Он явно спешил и едва не сбил идущего впереди Леонова с ног.
– Осторожно, уважаемый, – только и успел сказать Пантелей.
– Извините, – буркнул незнакомец.
– Вот, блин, – хмыкнул Леонов.
Мы подошли к двери, над которой висела медная табличка с цифрой четыре.
– Почти на месте, – произнёс Пантелей.
Стоило ему поднести к двери кулак, как та, словно автоматическая, распахнулась. В проёме показалась довольно миловидная женщина лет тридцати пяти в тёмно-коричневом платье. Цветом и покроем оно вызвало у меня ассоциации со школьной формой, в которой когда-то ходили мои одноклассницы. Не хватало разве что передника.