Реализм и номинализм в русской философии языка — страница 40 из 115

Второе утверждение Лосского также ценно.

Если речь идет о со-знавании, co-знании, со-вести и т.п., то возникает и мысль о co-бытии. Для Лосского событие есть бытие во времени («назовем все, что имеет временную форму, словом событие»), а процесс понимается как ряд событий (пространственный их ориентир). Только понятие в состоянии создать идеальное бытие (идею); все, что есть вне времени – это идея, созидающая цельность и единство тождественной вещи. Понятие, конечно, не «создает», а только являет, указывает в явлении то, что выступает содержательным в концепте – в идее (идеальное бытие). Лосский не понимает ученых:

«Боясь метафизики, сторонники мнимой научности отвергают идеальное бытие и для объяснения такого факта, как общие понятия и общие суждения, строят сложные теории номинализма или концептуализма, стараясь выколдовать из единичных данных опыта суррогат идеального бытия» (Лосский 1992: 204).

Идея развития и предполагает уже описанное отождествление содержательных форм друг в друге («всё во всём») посредством изменения типов интуиции. В действительности интуиция одна, она либо есть, либо ее нет. Но в конкретном идеал-реализме и интуиция предстает в конкретных своих формах, как чувственная, интеллектуальная и мистическая. Смысл познания, по Лосскому, заключается в том, чтобы путем всё более глубокого анализа постепенно исключать из представления об Я, как проявления объемлющего весь мир сверхиндивидуального, сначала тело, затем одежды, потом душевные и прочие переживания и т.п., чтобы,

«наконец, довести анализ до той глубины, при которой мы наблюдаем Я как сверхвременного (и сверхпространственного) субстанциального деятеля, не искажая понятия о нем никакими примесями» (там же: 177).

В подобном следовании мысли Лосский видит свое отличие от «других форм феноменологизма». Движение мысли направлено не от вещи к идее, а наоборот, «сверху вниз», от идеи к вещи.

Третье важное уточнение, данное Лосским, касается непосредственно языка; оно дано при обсуждении философии имени у Лосева.

Лосский особое внимание уделяет именно мистической ипостаси интуиции, поскольку с ее действием связано осмысление символа.

«Раскрытый эйдос сущности есть символ; он не содержит в себе всей своей сущности, ибо он „более невыразим и глубже, чем его видимость“, но одновременно вся сущность полностью в нем пребывает, так как благодаря именно этому постоянному повсеместному, цельному пребыванию становится возможной эта видимость в форме обособленного единства.

Сущность как эйдетический символ, полный значения, есть внутреннее слово мира; оно необходимо дополняется внешним словом, в том случае, если оно переходит в свое материальное „инобытие“ (или как материя) и становится воплощенным фактом; в теле достигается окончательная реализация» (Лосский 1991: 375).

«По этому учению весь мир есть слово».

Так престарелый философ обращается к содержательной форме, которая прежде не была предметом его рассмотрения.

9. Синтез в слове

Может сложиться впечатление, будто слово для интуитивиста не важный элемент в процессе познания, поскольку, во-первых, слово тоже данное, и, во-вторых, именно с точки зрения «слова» интуитивист и мыслит единство конкретного дерева и реальной идеи «дерево». Лосский потому и интуитивист, что интуитивно исходит из содержательных форм слова, доверяясь им в их квалификации идеи-концепта.

«Логическое познание имеет дело с элементами, которые были дифференцированы из целого; оно всегда бывает абстрактным и относится к более низкому уровню бытия, дискретно и безжизненно; оно дано нам через посредство созерцательной интуиции» (там же: 341).

Именно в таком случае и возникает потребность в синтетической необходимости.

«Существует глубокое различие между аналитическою и синтетическою необходимостью. Аналитическая необходимость имеет мертвенный характер: она состоит в том, что возникшая и осуществленная уже действительность <…> остается вечно тожественною и не противоречащею себе. Эта мертвенность не удивляет нас: аналитическая необходимость присуща бытию, поскольку мы его рассматриваем как готовый продукт сил, не выходя за его сферу ни в область его причины, ни в область его действий; при таком рассмотрении самое жизненное бытие, кипящее творческими силами, стоит перед нами как нечто мертвое, или что-то такое, что, просуществовав, быть может, одну секунду, навеки остается тожественным себе в безвременном целом мировой действительности. Совершенно иной характер имеет синтетическая необходимость. Она состоит в том, что некоторое бытие A, во-первых, принуждает меня признать, что оно налично, и, во-вторых, выводит меня за свои пределы, именно заставляет признать также наличность некоторого B, которое вовсе не содержится в A как элемент, а происходит из A и следует из него. Эта необходимость есть не что иное, как раскрытие силы; она обладает свободным и творческим характером: она свободна, поскольку обусловливается собственною природою самого познаваемого бытия, она – творческая, поскольку из одного бытия необходимо следует другое, отличающееся от первого (по содержанию. – В.К.).

Реальная синтетическая необходимость есть первоначальный критерий истины. Мы совершаем открытия именно тогда, когда руководимся ею, так как усматривать реальную необходимость – это значит следовать за потоком реальной жизни самой природы, развертывающей всё новые и новые формы бытия. Мало того, мы понимаем открытую нами действительность именно потому, что реальное присутствие ее в процессе знания дает нам возможность следовать за реальным потоком ее жизни» (Лосский 1991а: 329).

Синтетическая необходимость открывает, начиная поток откровений. Не в анализе, а только в синтетическом суждении можно постичь сокровенный смысл идеи-сущности-концепта (сколько имен накопила традиция, и это – не все из них).

«Синтетическое зрения, необходимое, чтобы видеть целость даже такого сравнительно простого предмета, как живое человеческое лицо, слабо развито у нас. Еще менее развито оно в отношении к предметам высшего порядка, таким как Народ, Нация, Человечество. Для нашего трехмерного ума идея человека есть только общее понятие, только класс, и наш трехмерный глаз видит лишь разрозненные экземпляры этого класса» (там же: 131).

В связи с этим Лосский вспоминает слова Платона, сказанные Антисфену, отрицавшему существование общих понятий («лошадь я вижу, но лошадности не вижу»):

«Не удивительно, – глаза, которыми можно видеть лошадь, у тебя есть, а того, посредством чего можно усмотреть лошадность (разума. – В.К.), у тебя не хватает». –

«В самом деле, – добавляет Лосский от себя, – многие люди считают существующим только то, что может быть найдено в определенном месте пространства и времени. У них недостаточно развито умозрение, способность»,

которая помогает узреть, например, треугольность в треугольнике (Лосский 1919: 36).

Соотношение реализма и номинализма Лосский показывал на проблеме понятия в слове.

«Для номиналиста и концептуалиста общее понятие и общий закон есть или сочетание (реестр) множества индивидуальностей, или экстракт из них»,

поэтому во всех своих доказательствах они выдвигают объем понятия и от него восходят к общему понятию или закону – но все частные вещи или явления никогда не объять. И

«в последнее время в логике замечается наклонность придавать большее значение содержанию понятия, чем объему <…> В полной и последовательной форме этот переворот может быть осуществлен только на почве реалистической теории понятий» (Лосский 1908: 265).

Это верно, поскольку именно реалист придает особое значение «признакам» – овеществленному содержанию понятия. В наших терминах это высказывание подтверждает, что именно в начале XX века начался круг (движение) признаков (десигнатов) – после того, как круг вещных объемов (денотатов в мысли) уже завершился (Колесов 2002: 46 сл., 93 сл.).

Лосский предпочитает синтетическое суждение «реалиста» аналитическому суждению действительного эмпирика; синтетическое суждение последовательно выделяет содержания понятий, а не их объемы (Лосский 1992: 194). Аналитическое суждение по соотношению «SP есть P» (субъект SP мыслится как уже содержащий Р), однако суждение «SP не есть P» неверно (нарушение закона противоречия: всякое A не есть не-A). Синтетическое суждение – по формуле «S есть P» («мысля S, необходимо признать его связь с отличным от него P») (Лосский 1919: 217).

Только синтетическое суждение дает новое знание (это утверждал и Кант), тогда как простое тождество аналитического суждения «мертвенно».

Последнее, что следует сказать, об отношении Лосского к слову.

«Множественность слов как психо-физио-физических процессов для выражения одного и того же объекта (например, грек называет истину αλετεια, римлянин – veritas) не нарушает этого учения, а просто показывает, что может быть подчеркнут то один, то другой момент в одном и том же космическом слове (грек подчеркивает „незабвенность“ – вечность истины, римлянин – веру в истину)» (Лосский 1991а: 191).

Тут важна терминология, непривычная для современного читателя. Лосский говорит не о предмете, а именно об объекте (им может быть и символ), он различает слово и космическое слово (концепт «истины»), и в данном случае выделяя именно десигнат (признак, содержание понятия), а не денотат (объем, предметное значение).

10. Суждение

Для интуитивиста процесс познавания есть цепочка суждений, последовательно являющих каждый раз новый признак; в предикатах явлено последовательное развитие содержания понятия (интенсионал, собственно значение слова). Смысл суждения именно в том и состоит, что поставленный субъект требует признания