От интуиции интеллектуальной Франк перешел к мистической, но всегда – в связи с интуицией чувственной. Таким образом, перемена философских методов не сказалась на содержании трудов; во всех случаях рядом, поддерживая друг друга, шли две линии – интуиция и рациональное (или чувственное) познание. Неприятие Канта не распространялось на исследовательский метод, оба канала философствования открыты и используются. Каждый новый этап включал в себя в качестве составляющего и достижения предыдущих.
Как и Лосский, Франк пытался соединить в своих исследованиях ratio и logos, утверждая, с позиции реализма, что
«вообще говоря, начало ratio характеризует не какую-либо отдельную ветвь или историческую эпоху философии: оно есть конститутивный признак понятия философии» (там же: 107).
Что же касается логоса, то «идея античного Логоса и „онтологизм“ присущи новой западной философии» начиная со Спинозы и Лейбница – вплоть до современных реалистов и критиков неокантианства, но – античный Логос не следует отождествлять с личным христианским Логосом (там же: 117).
Франк дает свое определение философии, как он ее понимает.
«Философия по своей сущности не только наука; она вообще, вероятно, наука лишь в прикладном смысле; первоначально же, по своей исключительной сути, она – наднаучное интуитивное мировоззренческое учение <…> в очень тесной связи с религиозной мистикой» (там же: 163);
см. также (там же: 151). Русскому же мышлению интуиция присуща
«так сказать, с малолетства <…> ему совсем не свойственно постижение истины в логических связях и благообразной систематичности. Хотя систематическое и понятийное познание ему не кажется чем-то второстепенным, но всё же является чем-то схематичным, совсем не способным дать полную и живую истину и в литературной форме» (там же: 151);
см. также (там же: 163). «Конкретный интуитивизм русской философии» основан на таком ментальном свойстве русского мышления (а не-русского?). Более того, Франк убежден (и не безосновательно), что «эпохи веры – всегда эпохи творчества, прилива новых сил», а эпохи развития наук – эпохи «упадка, оскудения и застоя» (Франк 1953: 23).
Интуитивистская философия Франка, полагают исследователи, независима от той же позиции Лосского, но влияние на обоих (как и на Льва Карсавина, на Бердяева и других реалистов) философии Николая Кузанского несомненно (см. (Хоружий 1994: 57 – 58)). Может быть, в этом смысле Франк и предлагает «вернуться назад» (Гулыга 1995: 202), а вернуться назад – в смысле теории познания (поскольку она нас здесь интересует) значит, обогатившись ratio, вернуться в Логос, т.е. снова окунуться в Слово как источник всего. Но вернуться полностью и целиком невозможно, слишком отягощены мы грузом полученного знания. И даже свою теорию познания Франк дает нам как теорию знания, подробно объясняя причину этого:
«Теория знания исследует не процесс познания или познавания (отчего ее и не следует называть теорией познания, во избежание ложных толкований), а природу самого знания, как объективного отношения обладания истиной. Она исследует не процессы, происходящие внутри познающей личности, а само отношение между познающим субъектом и познаваемым объектом. Теперь (в 1922 г. – В.К.) ее часто называют, желая избегнуть смутного обозначения, „логикой знания“, „феноменологией знания“ или просто „основной наукой“» (Франк 1993: 18).
«Теория знания» есть теория познания в рамках онтологии.
Реализм Франка радикален потому, что он стоит у последней черты Логоса, протягивая руку Рацио.
Вообще же, надо заметить, у Лосского и Франка заметны уклонения от реализма в сторону концептуализма или номинализма, но только уклонения, необходимого для полного осмысления метафизического объекта с разных его сторон. Именно поэтому, может быть, и тот и другой – философы по преимуществу. Даже в богословских их философемах нет ничего богословского. Даже в изяществе их стиля нет никакого литературоведения. Даже в исторических их справках нет никакого следа нудных исторических комментариев.
2. Интуиция абсолютного
Метафизическим предметом философствования Франка является непостижимое, общее, Абсолютное. Неважно, чтó имеется в виду в каждом случае употребления термина (даже терминов: у Непостижимого много имен); когда речь идет об общем, достигнутое о нем знание может оказаться приложимым к любой, столь же общей, категории. Вполне возможно, что (с точки зрения Логоса нет ничего невозможного) Абсолютное есть концепт.
Все показанные категории слишком абстрактны, находятся за чертой рационального, а
«иррациональное мы должны мыслить чем-то вроде субстрата или materia prima» (Франк 1990: 233).
«Абсолютное, сверхвременное бытие и Всеединство суть тождественные понятия <…> Абсолютное всеединство есть <…> живая вечность или вечная жизнь» (Франк 1915: 170, 371),
которая присутствует в каждом, так что
«сверхъэмпирическое абсолютное в нас мы сразу сознаем и как свет знания, и как вечное благо – как то неизъяснимое высшее начало, которое русский язык обозначает непереводимым и неисчерпаемым до конца словом правда» (Франк 1990: 104).
Постижение абсолютного возможно лишь интуицией, поскольку сверхвременное и сверхпространственное не поддается «трехмерному» нашему разуму.
«Догадка (поскольку она оправдывается) есть предвосхищение содержания предмета в состоянии необладания предметом, тогда как возможность знания требует подлинного обладания предметом, которое дано лишь в интуиции <…> Интуиция как таковая по самому понятию своему безошибочна, есть созерцательное обладание самим предметом и так же отличается от догадки, как видение вещей при ясном свете отличается от ориентировки наощупь в темноте» (Франк 1915: 308 – 309).
Интуиция созерцательного порядка (как погружение во вневременное единство) с оборотной своей стороны
«есть еще интуиция-жизнь, в которой наше „я“ не только созерцает объект (т.е. имеет его вневременно), но и живет им, т.е. не отрешается от переживания в пользу знания, а сливает себя с жизнью всеединства» (там же: 429).
Это одна и та же интуиция, но в разных своих явлениях, поскольку и
«вневременное бытие есть, следовательно, бытие сферы возможности или только возможное бытие; временное бытие присоединяется к этой возможности действительность, есть осуществление, воплощение возможного» (там же: 375).
Возникает традиционное для философии единоборство между реализмом и номинализмом.
«Проблема определенности как вневременного единства есть проблема сущности „общего“ как такового. Исторические формы ее решения, как известно, распределяются по типам номинализма, концептуализма и реализма»,
и приемлема только последняя позиция, поскольку
«номинализм есть отрицание вообще наличности в бытии или в предмете знания вневременного общего, тогда как реализм есть утверждение этой стороны» (там же: 245 и 373).
«По меткому указанию Лосского, номиналист воображает, что утверждение реальности „лошади вообще“ равносильно утверждению, что эта „лошадь вообще“ пасется на каком-то лугу. Если же принять во внимание, что общее, именно в качестве общего, не есть единичное, и потому не может „быть“ в определенном месте и определенной точке времени, а может быть только сверхпространственно и сверхвременно – так что „лошадь вообще“ не может быть „единичной лошадью“, а может быть только, как реальное единство, проникающее всё множество единичных лошадей и существующее в нем – то недоразумение само собою исчезает. „Лошадь вообще“ не существует так, как существует отдельная лошадь; но она реально есть как единство зоологического вида лошади, который не выдуман людьми, а есть подлинная реальность в самой природе» (Франк 1930: 71).
Абсолютное представлено в идее. И
«совсем не случайно слово идея имеет двойной смысл того, что „мыслится“, „находится в мысли“ (в качестве образа. – В.К.), и той в себе пребывающей „сущности“, которая лишь улавливается в мысли или открывается мысли. Непрекращающийся в течение веков спор между логическим реализмом и номинализмом (или концептуализмом)»
доказывает наличие двойственной истины в термине «идея» (Франк 1990: 283).
3. Действительность и реальность
Действительность и реальность возможны как взаимопроникающие друг друга сущности.
«Полемика Аристотеля против Платона, как и вся длящаяся в истории человеческой мысли полемика „эмпирических реалистов“, людей „здравого смысла“, против „идеалистов“, беспредметна.
Обе установки вполне согласимы и имеют силу совместно <…> Но раз это осознано, мы обретаем прозрение, что то, что мы называем „объективной действительностью“ даже в самом широком, казалось бы, всеобъемлющем смысле этого понятия, всё же не исчерпывает собою бытия. Всякой действительности, всему, что мы включаем в состав мирового бытия, мы вынуждены противопоставить более широкое понятие реальности, в состав которой входит, кроме действительности, еще сверхвременное „идеальное“ бытие» (Франк 1956: 26);
также (там же: 78, 83, 85, 90); см. еще (Франк 1990: 288 сл., 266 сл.); обсуждение (Колесов 2002: 111 – 114).
Вообще-то
«перед лицом Святыни, собственно, должен был бы умолкнуть всякий человеческий язык. Говорить прямо о ней самой есть суетное и кощунственное дело» (Франк 1990: 450),
однако дело того требует, и говорить следует.
Оказывается, что и
«сущее делится лишь на временной поток реальности и вневременное бытие идеального, – на две части, из которых одна есть временное сущее, а другая – сущее вневременное» (Франк 1915: 372),