«чувствуется несколько неуклюжая, неповоротливая, но большая умственная и нравственная сила. Он умеет хотеть того, чего хочет: это в наши дни редкое свойство. Но в душевном складе его есть черта опасная: отсутствие всякой внутренней трагедии, чрезмерное умственное благополучие. Вся его трагедия внешняя – несоответствие идеала с действительностью»,
тогда как у Бердяева
«бесконечное раздвоение ума и сердца» (Гиппиус 1999: I, 316).
Замечательна подмеченная черта удвоения-двойственности философов, внутренняя у Бердяева и внешняя у Булгакова. Но у Булгакова это особенность мысли, присущая каждому реалисту, а у Бердяева – особенность чувства, также свойственная реалисту. Такое распределение черт характера отмечается на каждом шагу; вот суждение философов о марксизме, которому оба отдали дань в молодости: марксизм является
«насквозь этическим мировоззрением» (Бердяев 1901: 68) –
«В марксизме нет ни одного грана этики» (Булгаков 1903: 292).
Так оценивает свое прежнее увлечение персоналист – и реалист, для которого этика стоит на первом месте.
Другими словами, вопрос стоит так: выкладки Булгакова – наука или религия?
2. Наука и вера
По мнению самого Булгакова, есть два способа изучения действительности:
«В одном случае внимание устремляется на общее, в другом на особенное» (там же: 124).
Общее по нашим определениям есть слово, особенное – идея. Изучение особенного создает науки, но по общему смыслу определения ясно, что наука может быть только теоретической (особенное есть теория, идеи). Напротив, устремление к общему есть философия, и по общему смыслу определения ясно, что настоящей философией может быть только реализм (например, платоновского типа). Последнее утверждение разделяли все национально русские философы.
«Различие между философией и наукой заключается не в их объекте, но в познавательном интересе, в способе подхождения к объекту, в их проблемах. Они различаются и в том, что они видят в своем объекте, и в том, что о нем спрашивают. Наука всегда специальна, такова ее природа. Научное изучение есть изолирующее, сознательно одностороннее подхождение к предмету»,
тогда как
«философия ищет уразумения жизненного смысла и значения явлений, в отдельности изучаемых наукой»,
«философская рефлексия всегда направлена на целое жизни, научное – на ее частности»,
и потому
«перед первою стоит вопрос: что? пред второю же: как?» (Булгаков 1990: 30).
Но мы не решили еще вопроса: не религиозна ли философия Булгакова? Не имеем ли мы дела с богословием?
Критикуя позитивистское деление этапов развития общества (его «парадигм»), данное Огюстом Контом, Булгаков объявляет его ложным: последовательность теология – метафизика – наука как различные типы мировоззрения ложна, поскольку
«все три одновременно являются двигателем духовных потребностей человека и сосуществуют» (Булгаков 1903: 113).
Сопротивление Булгакова диалектике развития миросозерцания понятно. Схема Конта гносеологически типологична и представлена именно как последовательность осмысления признаваемых за сущностные характеристики Логоса. Булгаков же воспринимает такую последовательность онтологически, он вообще воспринимает ее как данность на данный момент, и поэтому в конкретных описаниях (например, описаниях логоса, слова, символа и пр.) у него всё время изменяется точка зрения и смещается панорама видения объекта.
Булгаков во многих своих работах чисто апофатически утверждает свое отрицательное отношение к эмпиризму (сенсуализму Канта), номинализму («пустословие номинализма в научной терминологии») и особенно к позитивизму (схематизму), поскольку
«позитивизм – это бессознательная философия всех чуждых философии людей, философия здравого смысла, который вполне справедливо так недолюбливал Гегель. Основные положения позитивизма – отрицание прав метафизики и религиозной веры…» (там же: 164).
Вот теперь слово сказано. Булгаков согласен и на позитивистскую науку, но только в подобающем ей месте, как самой узкой части в спектре человеческого познания. Широкое поле «религиозной веры» сужается по направлению к «философии» и сходится в точке, где размещается «наука».
Печальная притча о блудном сыне, пересказанная Булгаковым в книге «Два града», показывает то падение, до которого доходит и наука, и философия в современных условиях:
«Импотентность современной философской мысли, ушедшей в формальную схоластическую работу, или же беспомощная умственная и нравственная неврастения <…> со скептическим адогматизмом, возведенным в догмат, с аморализмом, превращенным в систему морали, или, наконец, развеселый разухабистый скептицизм с бульварным романом вместо Евангелия <…> Вся современная культура, разросшаяся в пышное и могущественное дерево, начинает чахнуть и блекнуть от недостатка религиозно-мистического питания» (Булгаков 1911: I, 305).
Так Булгаков понимает взаимоотношение степеней знания и познания. Следовательно, нет четкой грани между философией и религиозной верой, это – вопрос степени отвлеченности, глубины постижения что, почему и зачем, а не научного как. Философия не противопоставлена науке – она соединяет науку с религией, совмещая веру и знание в общем познании вещей.
Булгакова справедливо именуют русским религиозным философом.
3. Истина Логоса
Соотношение науки, философии и веры проверяется Булгаковым на разных категориях, например, на категории «истина».
«Истина вовсе не есть та теоретическая истина, которой ищет философия. Истина в божественном своем бытии есть и „Путь и Живот“. Как жизнь, она есть неизреченная и неразложимая ее полнота. Истина, как высшая действительность, есть тем самым и Добро и Красота в неразрывном триединстве Жизни. Бог есть Истина» (Булгаков 1917: 76)
– Единая Истина.
«Единая Истина чужда дискурсивному знанию»,
а если она
«остается запредельна истории, то непосредственно в ней дана не цель, но движение, и история вытягивается в бесконечный ряд дискурсии в области знания и действия» (Булгаков 1990: 128).
Интересно перераспределение ролей Истины и Правды. В древнерусском (и русском народном) представлении именно Правда есть Божья правда, теперь оказывается, что «капиталом» правды является все-таки истина. Неразрывное триединство Жизни есть Благодать (соответствует философской категории «Благо»), которая и становится источником «движения» – движения в сторону «науки» как простого навыка.
Тем более истина недоступна научному знанию, науке, которая имеет дело не с сущностью, а с явлениями.
«Корни науки заложены в софийности твари, т.е. в том, что объективная, или транссубъективная, связь вещей есть связь логическая, доступная познанию и познается под формой закона причинности. Дискурсивное знание, переходящее от объекта к объекту, всегда обусловлено своими заданиями, оно не абсолютно и множественно по своей природе, однако и в нем познается действительная связь вещей, и эта связь служит объективным основанием научного познания, она только и может гарантировать, что в науке действительно познается, хотя и в призматическом преломлении („как зерцалом в гадании“) сущее, и что она имеет качество истинности, хотя и чужда Истине» (там же: 206).
Однако и
«философии реально доступна не истина, а лишь истинность, теоретическая причастность сверхтеоретической истине» (Булгаков 1917: 77).
И в науке тоже – важны не «факты», которые являются результатом логического расщепления объекта, приспособления к себе этого объекта, а степень «откровения» сущности навстречу наблюдателю.
«Вообще виды „откровения“, как и предметы его, могут быть различны: и природные, и божественные, и демонические (так наз. у отцов церковных „прелесть“») (там же: 63).
А
«все, что содержит „факты“, особенно же в кабалистической форме статистической таблицы, теперь принимается за науку. Между тем верховным правилом для науки является экономия мышления, а следовательно, и научных средств: ничего лишнего и бесполезного – таково требование логической эстетики» (Булгаков 1990: 226).
Именно на путях рачительного сохранения Истины и является в действии Логос. Логос есть связь вещей во всей их цельности и полноте.
«Алогическое не растворимо логическим и непроницаемо для него, но оно вместе с тем само связано логическим. Логическое и алогическое сопряжены и соотносительны» (там же: 15)
– это связь через философию. Точно так же и Логос есть нерасчленимое единство мысли и слова, ибо
«Мысль первее нашего разума, „в начале бе Слово“»,
т.е. Логос.
«Человек есть существо мыслящее и говорящее, слово-мысль или мысль-слово находится в его обладании ранее всякого конкретного высказывания. Человек мыслит в словах и говорит мысль, его разум = λογος неразрывно связан со словом = logos; logos есть logos – в непередаваемой игре слов говорит нам самосознание.
Итак, что же есть этот λογος – слово-мысль?» (Булгаков 1953: 9).
«Логос есть связь вещей, необходимо имеющая транссубъективное или объективное значение, – вот аксиома, которая всё время предполагается мышлением, лежит в основе нашего логического самосознания» (Булгаков 1990: 22).
4. Субстанция
С.Н. Булгаков также обращается к треугольнику, символически представляющему развертку трех равноценных элементов: