– такова основная гносеологическая формула Андрея Белого. Форма и содержание не есть единство сущности и явления, но представляют собою разные сущности.
Так Андрей Белый делает попытку вполне осознанного теоретического прорыва от кантовского «рассудка» и «разума», от образа и понятия – к символу, созидающему миф:
«смысл – в деятельности; деятельность неразложима, цельна, свободна и всемогуща; чистое познание, прикасаясь к деятельности, наделяет ее терминологической значимостью; термины чистого знания и познания – только символы деятельности; но когда в терминах этих мы подходим к деятельности, мы можем говорить о ней лишь в символических образах; она сама – живой образ, неразложимый в терминах; и потому-то наши слова о деятельности – только символ» (там же: 39).
Так у поэта выстраивается ряд: термин-понятие – образ – символ.
При этом и образ для Андрея Белого всего лишь неполный символ, да и вообще –
«мы самые эти понятия рассматриваем как продукт действенных, сущих символов» (там же: 44).
«Понятие менее отвлеченное по сравнению с понятием более отвлеченным есть образ <…> существуют понятия более или менее образные, понятие научное есть один предел в этом роде (термин в слове. – В.К.)» (там же: 50).
Градация понятий расплывается в образном континууме, не захватывая понятия как нового качества – и сразу же переходит в символ. Символ и остается центральной содержательной формой. Символ рассматривается не в его развитии, а как ставшее, и притом в содержательном смысле равное концепту. Символ как Символ – это и есть концепт, если так понимать утверждение Белого, что
«сам Символ, конечно, не символ; понятие о Символе, как и образ его, суть символы этого Символа; по отношению к ним он есть воплощение» (там же: 75)
– т.е., иными словами, символы и воплощают Символ как содержательные формы слова? Неясно. Неясность понятна и самому Андрею Белому:
«Понятие о Символе как пределе (а это – концепт. – В.К.) смешивается с понятием о символе как образе» (там же: 78),
чего, конечно, допустить никак нельзя. Кроме того, существуют еще аллегория, эмблема и художественный символ, о которых Белый также говорит как о явленности Символа.
Заметим, что чисто поэтически Андрей Белый иногда рисует историческую последовательность в явлении образа – понятия – символа как постижения вещи в ее именовании (там же: 73, 133): некогда «мысль жила в образе» без доказательств и даже без мышления в понятиях (там же: 314). Однако для себя самого Белый, скорее всего, признает как ценность (ценность культуры) лишь законченный формированием символ. Максимализм поэтического взгляда на результат (важна цель) скрывает все подробности внутреннего развития содержательных форм. Взгляд Андрея Белого статичен.
Это обусловливает его толкования.
Символ – соединение двух предметов в одном (там же: 141), диалектически представленном как снятие их различий. Обращение к предметности делает такое понимание символа философским, ориентированным на бытие. Но у Андрея Белого может встретиться и всякое другое определение символа. Вот, например,
«символ есть соединение двух порядков последовательностей: последовательности образов и последовательности переживаний, вызывающих образ. Здесь вся сила в последовательности переживаний. Образы – это эмблематическая роспись переживаний, не более. Переживание зацветает образами. В символизме реальная связь за пределами видимости» (там же: 161).
Поскольку же
«символизм – это метод выражения переживаний в образах» (там же: 160),
ясно, что речь здесь идет именно о символизме, а не о процессе (моменте) символизации, и тем более не о символе как содержательной форме слова. Заметим, что единой связью не соединяются у Белого переживания (чувства) образа, сознание (рассудок) понятия и существующих вовне «предметов». Каждый из элементов семантического треугольника и каждая содержательная форма слова присутствуют у Андрея Белого в механическом ряду за пределами известной науки. Эти науки размещены в определенном месте универсального Треугольника всеобщего знания и постигаются – с помощью слова – каждый раз самостоятельно и отдельно от других наук, вне развивающегося процесса их взаимо-переходов в обогащениях качественного состояния.
Говоря о символе, Андрей Белый имеет в виду одновременно (или смешивая их) и символизм как течение и метод, и символизацию как процесс, и символ в слове, в той, конечно, мере, в какой его вообще интересует смысл как ценность культуры и поскольку
«новейшая философия нас лишает вопроса о смысле; смысл бессмыслен» (там же: 318):
«три сферы символизма: сфера Символа, символизма как теории и символизации как приема» (там же: 435).
3. От круга к спирали
Геометрическим символом явления различных состояний знания у Белого выступает, естественно, семантический треугольник (там же: 47, 57, 291), а «образ логоса» предстает как вершина из многих, входящих друг в друга треугольников; «озаряет светом истины». Вместе с тем «вызывает в нас линия мысли о круге», который предстает как схема: «в спиральном движении правда» (там же: 274).
«Завершение кантианства есть теория, обосновывающая круговое движение (пусть смеются философы!)» (там же: 282).
Геометрические проекции Белого весьма точно отражают то, что он не договаривает в словах.
«Круг отрицает мгновение; философия линий, себя укусивших за хвост, – догматизм: эволюция свернута внутри круга из мысли <…> Правда спирали соединяет круг с линией» (там же: 286)
– и повторяет Ареопагитики, которые рисовали три формы движения мысли: прямое, спиральное и круговое, – но при этом не соотносит их с современными представлениями о методе.
Прямое движение мысли соотносится с феноменологическим, круговое – с трансцендентальным, спиральное – с диалектическим методом. Однако
«символ сущего – круг» (там же: 289).
В содержательных формах слова, явно не постулируемых, Белый ищет проявления смысла как ценности – в его отношении к жизни, к миру, к вещи.
Принимая всё это во внимание, мы должны предположить, что в своих исканиях Андрей Белый отнюдь не диалектик по методу, что он – умеренный концептуалист по объекту своих изысканий:
«Слово должно стать плотью. Слово, ставшее плотью, – и символ творчества, и подлинная природа вещей» (там же: 338).
«Идеал поэзии – воплотить слово, показать слияние формы образа с символом, только тогда символический треугольник обращается в точку, в символ» (там же: 393).
Сливаются – в идее Символа, но – в слове, но – через поэзию, но – вне мира.
«Символическое единство есть единство формы и содержания» (там же: 48),
но такое единство является в триадности слово – есть – Плоть = символ.
«То, что утверждается Символом, есть единство Слова и Плоти» (там же: 53),
это – обретение смысла. Символ – не понятие и не метод (там же: 80), потому что
«смысл и метод не уживаются вместе» (там же: 110),
а
«смысл символа коренится в тех идеях, которые он <…> выражает» (там же: 113).
Каждый символ имеет три ступени понимания, соответствующие трехчленности самого символа:
1) образ (Плоть),
2) идея (Слово),
3) живая связь («слово, ставшее плотью») (там же: 124).
Так впервые в рассуждения о символе входит «слово».
4. Магия слова
«Когда я называю словом предмет, я утверждаю его существование. Всякое познание вытекает уже из названия. Познание невозможно без слова. Процесс познавания есть установление отношений между словами, которые впоследствии переносятся на предметы, соответствующие словам. Грамматические формы, обусловливающие возможность самого предложения, возможны лишь тогда, когда есть слова; и только потом уже совершенствуется логическая членораздельность речи <…> Слово создает новый, третий мир – мир звуковых символов, посредством которого освещаются тайны вне меня положенного мира, как и тайны мира внутри меня заключенные <…> и только в слове воссоздаю я для себя окружающее меня извне и изнутри, ибо я – слово и только слово» (там же: 131).
Этот гимн Слову как средоточию сознания и познания убедительно показывает состоявшийся в начале XX века переход от реализма к неореализму; это уже не точка зрения «от слова» на идею и вещь, а взгляд на слово со стороны нерасчлененной сути идеи-вещи.
Образ речи выше понятия, поскольку выражает
«невыразимое впечатление мое об окружающих предметах» (там же: 131);
теперь
«слово срывает с себя оболочку понятий: блестит и сверкает девственной, варварской пестротой» (там же: 133).
Слово амбивалентно, оно может быть и «зловонным» (там же: 135).
Опираясь на «Записки по теории словесности» Потебни, Андрей Белый выделяет последовательный ряд признаков (выявленных через содержания понятий), поскольку
«изменение внутренней формы слова ведет к созиданию нового содержания в образе» (там же: 138).
Поэтические средства в разной степени интенсивности поставляют слову измененный образ признака, Белый выстраивает их в последовательность эпитет → сравнение (как основа дальнейшего расхождения в) → синекдоху (или) →