Реализм и номинализм в русской философии языка — страница 97 из 115

· предстает как понятие-логос, изобретенное для жизни (Шестов);

· слово амбивалентно, но оплотняет логос в символе (Андрей Белый);

· слово – речь (Кожев).

3.

· Слово есть «сущность, энергией своей раскрываемая» в предложении (Флоренский),

· Логос сущности (Булгаков),

· слово – внешняя видимость эйдоса вещи как денотат, а имя – как явленность десигната (Лосев).

Предельный концепт собственного философствования определить трудно (у некоторых их несколько).

1.

· Для Лосского это «творчество в свободе»,

· для Франка – невыразимость Абсолюта,

· для Карсавина – цельность жизни;

· у символистов такого концепта нет.

2.

· У Бердяева это – свобода,

· у Шестова – судьба,

· у всех остальных его тоже нет.

3.

· У Федорова – «пакибытие»,

· у Флоренского – Рай (Эдем),

· у Булгакова София – знание,

· у Лосева – миф («на свете только мифы и существуют»).

9. Система и норма

Система понимается, в основном, как объективно существующие связи, тогда как норма – установленная на основе системы парадигма.

1.

· Системная упорядоченность мира в опыте, мир как органическое целое (Лосский);

· единство системы производно от единства целого в родо-видовых переходах (Франк);

· системность инварианта в его развитии; связь, порождаемая целостностью иерархически построенной модели (Карсавин);

· в суждении связка как нормативный элемент, но в целом «я не зодчий систем» (Иванов).

2.

· Асистемность у Бердяева,

· иннорматизм, адогматизм, бессистемность у Шестова («открывающая систематика, а не система»),

· норма как форма и ценность вместо нормы у Андрея Белого;

· система в самих предметах, нельзя «выдумывать и конструировать системы» (Ильин).

3.

· Связь всех в живой цельности (Федоров);

· система не логична, а телеологична, энтелехия как норма (Флоренский);

· система как форма («потребность в системе – архитектоника»), поскольку философ «восхотел системы» – создать мир из себя (Булгаков);

· систему создает метонимический ряд уподоблений, уходящих вглубь, в концепт (Лосев).

В отношении причинно-следственных связей (категория причинности) суждения расходятся.

1.

· Координация как внекаузальное отношение в метонимической связанности (Лосский);

· причинность как основная форма реальной связи (Франк);

· цель как конечная причина, при отсутствии внешних причинно-следственных связей (Карсавин);

· энтелехия формы как цели (Иванов).

2. Полное отрицание причинных связей у Бердяева, Шестова и других персоналистов.

3.

· Троица как опорная онтологическая структура, каузальные связи возможны в трехмерном пространстве (Флоренский);

· свобода от всякого «почему», но в положительной науке причинность есть форма познания и мотив поведения (Булгаков);

· причинные связи – в идее как идеале (Лосев).

Другие априорные формы, пространство и время, в дополнительном распределении.

1.

· Событие как бытие во времени, ибо возникает и длится во времени («история мира сама участвует в творении будущего»), но в целом прошлое и будущее даны в настоящем (Лосский);

· объекты существуют во времени – это движение (пространство зависит от времени) – Франк;

· вневременное развертывание сущности (Карсавин);

· ориентация на пространство, а не на время, как языческая черта (Иванов).

2.

· Маркировано настоящее (внеисторизм Бердяева),

· маркировано будущее (надисторизм Шестова);

· «время темнеет» и распускается в пространстве (спектр цвета вместо солнечного луча) – Андрей Белый.

3.

· Вне пространства и времени – вечность (Федоров),

· переживание истории как процесса (изменение), но не как прогресса (развитие) у Флоренского;

· время как движущийся образ вечности у Булгакова;

· диалектика «ритма» у Лосева.

Преимущественный интерес к той или иной «априорной форме» определяется субъективным выбором.

· Для Флоренского важнее «пространство вещества»,

· для Булгакова – «время движения»,

· для Лосева – диалектика пространства-времени, и т.д.

10. Сущность инварианта

Невозможно все представленные идеи свести в общий инвариант, но вполне реально дать определяющие характеристики рассмотренных признаков. Они предстанут в следующем виде.

· Тождество, единство или синкретизм субъекта и объекта.

· Человек как триипостасная личность в свободном росте вглубь и вширь.

· Свобода труда и творчества в соборном единстве.

· Истинная сущность мира в жизни – открытое как очевидность и кажимость.

· Красота живого и совесть в духе как основная ценность. Постичь сущность всего через себя самого, не раздваивая чувство и разум – в соединении с волей это и есть мудрость.

· Рацио огрубляет и упрощает – интуиция во всех своих формах раскрывает сущность через символ.

· Способ познания – диалектика развития живого знания: бытие непосредственно раскрывается знанию, «становится то, что есть».

· Научное знание – это цельность, завершенность и развитие знания, которое создается мнениями, полученными на основе веры, труда и творчества.

· Смысл явлен как Логос сущности, в существовании представлен символом Троицы, Софии или самого Логоса.

· Символ как основная содержательная форма, являющая концепт в максимальной полноте только при одновременном соотнесении с понятием или с образом.

· Слово как явленный смысл Логоса, внешняя видимость идеи во внутреннем переживании ее.

· Предельным символом бытия является соединяющая связка есть, еси, суть и концепты свободы, жизни и судьбы.

· Система телеологична и представлена как связь в цельности живого; норма есть энтелехия ее осуществления, уводящая вглубь, в концепт.

· Каузальные связи возможны в явленном мире, но исключены в сущности, в которой структурная цельность троичности определяет ритм прохождения содержательных форм.

· В явленном мире время определяется движением, а пространство – предметностью; время зависит от пространства, пространство зависит от времени, но в сущности нет ни того ни другого; пространство сжимается в точку концепта, время сменяется вечностью.

В целом можно сказать так: сущность возможных инвариантов укоренена в ментальности, которая и выявляется в результате философствования.

ГЛАВА XXII.ФЕНОМЕНОЛОГИЯ КАК ТОЧНАЯ НАУКА

I. ЭДМУНД ГУССЕРЛЬ

Исторический экскурс необходим для того, чтобы достичь самопонимания, столь необходимого для современной философской ситуации, чтобы прояснить возникновение духа нового времени.

Эдмунд Гуссерль

1. Определение

Феноменология как самостоятельное направление философской мысли, оказавшее большое влияние на всю науку XX века, есть

· «трансцендентально-онтологическая теория конкретной субъективности» (Aschenberg 1978: 10),

· «интроспективно-аналитическое выделение сущности из явления» (И.А. Ильин),

· «теория идей, близкая к теории Платона и средневекового реализма» (Лев Шестов),

· «интенциональное переживание как осмысление данности» (Киссель 1976: 190)

или

· «метод выражения всякого предметного содержания через интуитивное его опознание в сознании» (Киссель 1974: 187),

· «учение о сущности (Wesenslehre) в границах чистой интуиции»

и пр., но, поскольку феноменология отрицает теорию вообще, то она есть метод описания, для которого особенно важна

· «проблема логического выражения интуиций в понятиях» (Шпет 1914: 16).

Это существенно, ибо смешение методологии (субъективный идеализм), метода (феноменологический) и методики (дескриптивный, описательный) постоянно присутствует в работах по феноменологии; феноменологизм основоположника современной феноменологии Эдмунда Гуссерля (1859 – 1938) называют то трансцендентальным (методология), то дескриптивным (методика). В соответствии с темой нашего исследования мы будем заниматься только феноменологическим методом как особым типом теории познания. В этом смысле феноменология есть дескриптивная наука о сущностях в границах непосредственной интуиции от явления.

Основное требование феноменологии состоит в том, чтобы рассматривать все феномены мира как результат конститутивной деятельности моего трансцендентального Я при временном исключении всякого Другого, в том числе и всякого мира.

Содержательный эклектизм философских направлений нашего времени затрудняет выделение чисто феноменологической философии.

Сами философы не всегда разбираются в ее оттенках, обвиняя друг друга в позиции, с которой не согласны сами, но на которую они иногда вынужденно становятся. Лев Шестов говорил о влиянии, которое оказали на Гуссерля Кант, Лейбниц, Платон, Аристотель, но сам Гуссерль упоминает только Лейбница, точка зрения которого на концептуальную сферу сознания ему особенно близка.

2. Традиция

Феноменология как метод близка многим исследователям, которые никогда и не слышали о философских ее проблемах. И.А. Бодуэн де Куртенэ в конце жизни, в 1929 г., признавался, что в своих лингвистических исследованиях всегда был феноменологом; наш современник Мераб Мамардашвили писал, что его феноменология никак не связана с Гуссерлем. Гуманитарии моего поколения, особенно те, которые воспитаны на идеях структурализма, все были феноменологами, освоив этот метод косвенно через предмет своих профессиональных занятий, а также через усиленно насаждаемый феноменологизм марксизма.

В исходной точке своего развития современный феноменологизм есть трансцендентальная феноменология. Трансцендентальная философия Канта имеет дело с «вещами», философия Гегеля – с «предметами», феноменология Гуссерля – с «объектами». Изменялся объем понятия феномен, что связано с углублением философской мысли в объект исследования. Феномен для Канта есть явление вещи в себе; для Гегеля – это формообразование сознания (феноменология духа), существующее вне сознания; для Гуссерля – интенциональный объект сознания. Вхождение в абстрактную сферу идеи обогащает мысль, но отчуждает от действительности; этот путь нам известен: вещь → предмет → объект при своем переходе получают разные номинации (имя → знамя → знак), поскольку отражают уже различные сущности (идея → логос → концепт) (Колесов 2002). Философская позиция Гуссерля состоит в том, чтобы по возможности соединить номинализм Канта и концептуализм Гегеля в общей теории познания.

Феноменология противопоставлена как позитивизму, так и реализму, и вместе с тем она является попыткой соединить их в общем методе, переформулируя их общие установки. Позитивизм, основной метод естественнонаучного знания, имеет дело с вещью (материалами, данными), реализм – с предметом (фактами), феноменология – с объектом, который представляет собою идеально переработанные сознанием данные и факты, но напрямую связан с субъектом познания, порожден им. Феноменология есть метод очень «сытой науки», владеющей таким обилием сырого материала «вещи» и научных данных, что может себе позволить, на них опираясь, сделать новый скачок в сторону сущности, которая именуется смыслом. Феноменология есть научный метод гуманитарной области знания.

В отличие от «реалиста», исходящего от идеи к вещи (от ноумена к феномену), феноменолог, в сущности тот же реалист, но исходит из вещи, понятой как феномен, к идее. В призыве Гуссерля «вернуться к вещам» не имеется в виду конкретность материальной вещи; это объект, коррелирующий с субъектом. Споры средневековых реалистов о преимуществах той или иной позиции: сходим от идеи (путь постижения концепта через символический образ) или восходим (путь его постижения через понятие в последовательности логических подведений видов под роды), феноменологией Гуссерля решается в пользу восходим. Логицизм – коренная черта этого метода.

Однако реализм Гуссерля мало похож на традиционный реализм. Путь логических отторжений от предметного мира в предметность мысли предполагает отталкивание от сознания, от психологии познания, его отчуждения в пользу знания. «Знание», полученное в прошлом, есть составной компонент познания в настоящем, в точке здесь и теперь; он и есть тот объект, который в корреляции с субъектом порождает новое знание. Таким образом, феноменология есть умеренный номинализм, или концептуализм, поскольку основной материал его – знание (вектор вещь – слово в семантическом треугольнике), основная цель – познание (вектор слово – идея), а источник движения – сознание (вектор вещь – идея). Основным материалом феноменологического анализа остается слово (язык), аккумулирующее знание; слово здесь не имя, как для реалиста, а знак, и к слову-знаку направлена интенция феноменолога, почему его позиция и может быть названа неореализмом. Следовательно:

Рис. Δ: Знак – Идея – Объект

Знак – Идея: Познание

Идея – Объект: Сознание

Знак – Объект: Знание

Знание как познание, теория как метод, слово как знак.

3. Исходная точка

Феноменолог признает, что всё богатство идеи (мысли) лежит в прошлом. Современный философ только пользуется им как потребитель. С концептуальной точки зрения, феноменологический метод во всех его разновидностях есть переформулирование основных принципов Канта – независимо от того, кантианец, неокантианец или антикантианец их излагает. Феноменология принимает следующие положения Канта:

1) действующая сила создает вещество (теория динамизма: отношение рождает субстанцию, а не субстанция вступает в отношение с другими субстанциями);

2) интеллектуальное усилие и чувственное восприятие соединяются в познании (дуализм веры и знания);

3) границы познания определяются априорными формами знания, данными в активном творчестве сознания (все три отношения в границах семантического треугольника);

4) этот процесс телеологичен (антиисторизм: разорванность логического и исторического);

5) четыре антиномии разума соответствуют четырем группам априорных категорий: мир конечен и одновременно бесконечен (категория количество), вещество безгранично делимо и никогда не делимо (категория качество), в мире царит свобода, и свободы не существует в принципе (категория отношение), имеется высшее существо (Бог), которого нет (категория модальность);

6) явление есть представление, которое производит в нас вещь, и потому не может быть адекватным вещи, оно – не феномен (но у Канта явление есть феномен);

7) понятия не возникают и не формулируются, а постоянно существуют во всегда себе данном самосознании (трансцендентальная апперцепция, равная концепту, т.е. данная как вневременное чистое мышление), что вызывает свойственный этой философии схематизм и формализм;

8) гносеологическая задача состоит в том, чтобы определить возможность познания до акта познания – только априорные формы всеобщи и необходимы;

9) из двух возможных типов суждения аналитические суждения не дают нового знания, и только в синтетических осуществляется активное творчество сознания;

10) основными формами познания являются пространство и время: и то, и другое суть относительные точки концепта, но в пространственном измерении треугольника такая точка субъективна (определяется позицией реалиста, номиналиста или концептуалиста), а во временном измерении концептуального квадрата – от объективного момента концепта («вечность»).

Дуализм Канта оправдывает раздвоение проблемы Абсолютного: в сакральном смысле это Бог, в секуляризованном сознании – концепт (в бытовом, может быть, как-то иначе, например, энергия, дух и пр.).

Европейская гносеология в продуктивной форме неокантианства восприняла познание как определяемое структурой сознания; эта идея постоянно развивалась. Сначала нужно было открыть, т.е. собственно познать «вещь», и сделано это было на психологических основаниях (классическая феноменология); затем возникла необходимость обосновать полученное знание, т.е. о-со-знать его как эквивалентное «вещи» и потому истинное, и вторая волна неокантианства (Гуссерль и его современники: чистая феноменология) обратились к логике, максимально отталкиваясь от психологии; наконец, возникла потребность истолковать уже сконструированное знание, т.е. собственно у-знать «вещь» в ее цельности и полноте, и таким образом возникает «онтология языка» Хайдеггера, герменевтика Гадамера и пр.

«Радикальная рефлексия» самого Я над самим собой в короткое время проходит все грани семантического треугольника и выдает свое отличие от традиционного, классического реализма, номинализма и концептуализма. Отличие заключается в том, что классические точки зрения исходили из «вершин треугольника» и интересовались крайностями противоположных вершин (например, номиналисты исходили из «вещи» и изучали знак-слово в его отношении к понятию-идее). Новая точка зрения («создан принципиально новый стиль мысли», говорит Гуссерль) исходит из «сторон треугольника», т.е. не из вещей, а из отношений между ними, и обращена в прямой перспективе к соответствующей вершине треугольника. В описанном здесь случае это:

Рис. Δ: Знак – Идея – Объект

Знак – Идея: 1. Познать

Идея – Объект: 2. Сознать

Знак – Объект: 3. Знать

Таким образом, осознать знак может реалист, познать объект в состоянии номиналист, а знать идею способен концептуалист. Мир феноменов складывается из мнений о мире, составляемых путем накопления априорных категорий и их толкований, данных в слове. Слово как центральный момент рефлексии является опознавательным признаком реализма, но у Гуссерля слово есть Ausdrück – выражение; неореализм феноменолога хотя и продолжение платоновского реализма, но продолжение как развитие в новых условиях. Если тождество идеи и вещи для реализма задано, для неореалиста оно дано. Вместе с тем идея и вещь сопоставляются не как тождества, а как противоположности: различия важнее сходств, они – релевантны в системе. Наконец, связь идеи с вещью определяется уровнем co-знания и в отношении к слову предстает как предметное значение (денотат D).

Итак, неореалист идет к слову («путь к языку» Хайдеггера, а не «возвращение к вещи» Гуссерля). Он отталкивается от «сознания», т.е. от отношения идеи к вещи:

«теория познания хочет <…> исследовать отношения между сознанием и бытием, а „психология как наука о фактах“ эмпирична» (Гуссерль 1994: I, 136, 139),

на основе предметного значения слова и тем самым пытается истолковать (не познать, как номиналист, и не объяснить, т.е. доказать, как концептуалист, но именно истолковать) такое отношение через слово. Шестов верно заметил, что это потребность aufklären, а не erklären (разъяснить, а не объяснить). Возникает некое подобие круга, о котором писал Хайдеггер, поскольку развитие представлено «как развертывание смысла», подменяющего и вещь, и слово (скольжение в сторону концептуализма).

Феноменологизм невозможно понять, не учитывая всю линию его логического развития – от Лейбница и Канта через Гуссерля до Хайдеггера и Мерло-Понти. Отчуждение сначала психологии, потом логики, наконец и слова (языка) представляет собою исторически последовательную редукцию всех типов отношений (co-знания, по-знания и собственно знания – в схеме семантического треугольника), доведенную до необходимости и неизбежности истолкования готовых текстов как предельной формы философствования (герменевтика Гадамера). Движение феноменологии к экзистенциализму также запрограммировано исходным толчком метода «от сознания»:

«всякое психологическое суждение заключает в себе экзистенциальное полагание физической природы, безразлично – выраженное или невыраженное»

как движение

«само от себя (von sich aus)» (Гуссерль 1994: 137, 146).

4. Терминология

При знакомстве с трансцендентальной феноменологией главное не запутаться в терминологии, тем более, что многие термины Гуссерля разошлись по философским трудам, подчас утрачивая исконное терминологическое значение. У самого Гуссерля некоторые понятия неопределенны, поскольку, по его признанию,

«для всего этого не хватает названий» (Гуссерль 1994а: II, 79).

Например, говоря о символе, Гуссерль имеет в виду индекс, принятый, например, в математике для обозначения некоторых отвлеченных сущностей. Гуссерль не понимает символ как содержательную форму концепта, поскольку символ есть внеличностный образ, подлежащий «со-борному co-знанию» (толкование Лосева).

Феномен отличается от явления (вещи в себе) как вызванный интенцией субъекта мыслимый образ объекта, полагающий смысл сущности. Приближение к сущности состоит в последовательном снятии всех реальных признаков мира («взятие мира в скобки») с воздержанием от суждения о реальном существовании (эпохэ). Происходит научная идеализация – типизация объектов индивидуального опыта в системе релевантных связей, которые порождают объект как субстанцию. Наличие априорных структурных характеристик позволяет представить сущность как инвариант.

Например, на основе обыденного сознания и коллективного представления (опыта в памяти) происходит двунаправленное движение в сторону смысла. Индивидуум получает символ и посредством него структурирует свою ментальность; социум создает символ, т.е. осмысляет типично индивидуальный образ, и конструирует общую ментальность социума. Личный образ равнозначен все-общему символу. Встреча образа и символа порождает смысл, т.е. явленность понятия, за которым феноменолог прозревает концепт:

«безграничное схватывается только понятием».

Но, различив явление и феномен, Гуссерль еще не противопоставляет понятие и концепт.

Гуссерль говорит о «синкретизме» своих категорий; здесь представлен и синкретизм субъекта и объекта, но снятие гегелевского единства субъект-объект произведено в пользу субъекта.

Феномены существуют лишь в субъектах; они даны в них как причинные следствия процессов, существующих в природе (там же: 168). Ноумен как «постигаемое» равен концепту, постигаемому в феномене, поскольку явление не отражает сущности в полной мере. Явление вещи в себе столь же непостижимо, как и сама вещь в себе: возникает потребность в новом ряде понятий. У феноменолога Г.Г. Шпета явление коррелирует со смыслом, а это – другое имя для феномена. Однако смысл в развитии есть энтелехия (цель как конечная причина движения смысла).

«Самораскрытие феномена радикально отличается от отношения явление – сущность, однако явление, как и видимость, имеет основания в феномене: явление как то, что указывает на нечто, не показывающее себя (температура, превышающая 37°C, указывает на нарушения в организме)» (Шпет 1914).

Феномен самодостаточен и самоценен, он не указывает на нечто, скрытое за ним, хотя и не лежит на поверхности. Феномен предстает здесь как образ мыслимый, а явление – как символ видимый.

Наконец, под сущностью феноменология Гуссерля понимает инвариант, ведет поиски «инвариантного всеобщего стиля» (там же: 72),

«инвариант чувственно воспринимаемой вещи, который остается неизменным в потоке вариаций и непосредственно постигается… усмотрением сущности»

– в интуиции (Степанов 1985: 201). Феномен постигается как инвариант сущности через осознание такой сущности субъектом посредством языка (слова). Вещь заменяется феноменом с тем, чтобы стать словом. Морфему открыли до феноменологов, ибо морфема выражена материально (равна «вещи»), но фонему открыли феноменологи, поскольку фонема и есть инвариант звукового (вещного) ряда, создающий смысл в сфере чистых отношений. По отношению к феноменологии предшественников у Гуссерля изменилось понимание сущности. У Николая Гартмана сущность есть принцип, воплощенный в категориях, и тем самым он «правит миром». Такие категории не суть понятия (категории познают, понятия образуют), поскольку категории неизменны, онтологичны и отчасти иррациональны (Горнштейн 1969: 122 – 123); о типах категорий (там же: 136 – 170). У Гуссерля сущность есть смысл.

Почти все термины и определения Гуссерля невозможно оспорить или критиковать, он всегда сказал бы, что имеет в виду не конкретное, а идеальное. Критика его положений Бар-Хиллом со стороны позитивизма или Амбрехтом со стороны марксизма и пр. не достигают цели: употребляя одни и те же термины, все они говорят о разном. Также и феноменологи-лингвисты заняты подтягиванием эмпирически конкретных языковых фактов под феноменологически идеальные сущности (или имеет место простая подмена понятий).

5. Метод

«Феноменологический метод всецело движется в актах рефлексии»,

– говорит Гуссерль; она исходит от сознания. Напротив, познание задано методом, тогда как знание априорно. Знание априорно потому, что связь знака с вещью дана (Гуссерль 1994а: 65), так что и

«открытие представляет собой смесь инстинкта и метода»,

его делают «искусство и метод» (там же: 79, 312).

«Наше европейское человечество обладает врожденной энтелехией».

Цель познания воспитана поколениями и уже дана, именно поэтому для Гуссерля знание и познание «равнозначащи» (хотя он и разграничивал закон как знание и познание закона (там же: 223)).

Всегда необходимо различать

«сознание (поток), явление (имманентный объект), трансцендентный предмет (если первичное содержание не есть имманентный объект)» (Гуссерль 1994: 80).

Первичная память – восприятие, которое конституирует объект. Вторичная память – воспроизведение такого объекта в образе (Гуссерль 1994а: II, 44 – 45). Интуитивное усмотрение специфического общего (в смысле species: виды в индивидуально конкретном) решается в пользу «идентичного единства в многообразии»; интенция направлена на идею общего («идеирующая или генерализирующая абстракция»). Species суть идеальные объекты. Чувственные явления многообразны и субъективны и потому относятся к области психологии, логика же должна непосредственно схватывать специфическое единство на интуитивной основе: это номологическая логика, имеющая дело со значениями. Абстрагируются не отдельные признаки, как у реалистов, а вещь в целом. Все видят сущности, говорит Гуссерль, но многие от них отмахиваются как от пустой вещи (но верно и обратное: многие свое личное видение выдают за реальные сущности). Гуссерль ищет инвариант, логически представленный как вид (метонимический тип мышления, выдающий номиналиста).

Анализ сущности происходит при вживании в предметное значение, которое Гуссерль именует смыслом, поскольку «феноменологический аналитик»

«из словесных понятий не извлекает вообще никаких суждений, а лишь созерцательно проникает в те феномены, которые язык обозначает соответствующими словами, или углубляется в те феномены, которые представляют собою вполне наглядную реализацию опытных понятий, математических понятий и т.д.» (там же: 143).

Таким образом возникает необходимое феноменологу «слияние» субъекта сознания с объектом познания и знания: интенция субъекта на объект порождает этот объект как феномен, в отличие от реального предмета (это – явление). Гуссерль лукавит, когда говорит: «Назад, к самим вещам!» – это не движение к вещи, даже не движение к предмету, это уже полностью отчужденный от материальности и субстанциальности, но данный в мыслимой «предметности» объект, редуцированный предмет и схематизированная вещь. Изменение компонентов семантического треугольника (его вершин) вызывает изменение исследовательской перспективы.

«Лишь когда дух из наивной обращенности вовне вернется к себе самому и останется с самим собой, он может удовлетвориться» (там же: 125).

Исходя из индивидуально эмпирического Я, Гуссерль соединяет в нем и отвлеченно видовых (species) субъекта и объекта, так что все познание осуществляется в «общезначимой сетке пространственных отношений» (объяснение см. (Лекторский 1980: 104 сл.); очень содержательно о Гуссерле здесь (там же: 73 – 111)). Я есть условная точка отсчета, но в действительности именно субъект как бы раздваивается на эмпирического субъекта и трансцендентного субъекта, подменяющего собою реальный объект. Диалектика раздвоения субъекта и создает трансцендентальную феноменологию Гуссерля. По точному определению Николая Бердяева, у Гуссерля

«сознание первичнее субъекта и объекта»,

а

«сущность сознания – трансцендирование себя в интенции»;

Гуссерль исходит из «сознания», в своей интенции устремляясь к слову. Ментальный объект естественно отличается от эмпирического предмета, поскольку объект сконструирован из образов и определений, «вычувствованных» субъектом в памяти на основе прошлого знания.

«Вещь» реального мира – предмет – многозначна, и последовательная фиксация ее в понятиях может оказаться «мнимой»; «многозначность вещи» позволяет изменяться понятиям о ней, каждый раз понятиям частным, неполным, а то и случайным, вот почему мы постоянно

«должны спрашивать у самих вещей» (Гуссерль 1994а: 143)

путем вчувствования в них.

«Только в отношении к тому, что дают действительные восприятия или воспоминания, могут быть найдены правовые основания для значимости понятия, для его существенности или несущественности» (там же: 144).

Процедура извлечения идеальных объектов на основе непосредственного описания конкретных переживаний дается в серии языковых выражений; объекты чистой логики также предстают в грамматическом одеянии, поскольку понимается

«предложение в чисто логическом смысле» (там же: 95).

Под априорными знаниями Гуссерль разумеет те, которые вытекают из самой идеи (из сущности объекта), также привлекаемой к познанию.

У феноменологии мир выключен (редуцирован, вынесен за скобки) в по-знании, потому что тут по-знание равно знанию.

Наука вообще возможна лишь тогда, когда результаты познания могут сохраняться как знание, утверждает феноменолог. Инвариант строится на основе любого варианта, но Гуссерль постоянно предупреждает, что не следует смешивать «сознание этих сущностей с самими сущностями» (Идеи в России: Leksykon… 2000: II, 43).

Противопоставление факта и смысла (вещи и идеи) необходимо для временной редукции факта, потому что достаточно произвести анализ смысловых структур, в которых вещь явлена как сама сущность. Подмена вещи ее смыслом позволяет исходить из непосредственной очевидности в интуитивно данной целостности, которая структурирована идеей. Смысл рассматривается в становлении («смысл сам течет») путем последовательной редукции чувственно внешнего, и притом в простом описании, а не в объяснении. Чистое описание смысловых данностей и есть феноменологический метод. В сущности, это подмена метафизики логикой с контрабандным внесением подсознания под видом интуиции. Сам логицизм Гуссерля определялся его интересом к предметному содержанию (смысл вещи) – это логика формализованных связей в их становлении. Всеобщая теория предметности исходит из того, что сущность самой идеи непознаваема (концепт предстает как вещь в себе) и потому подменяется смыслом вещи.

Ноэзис есть осмысливающая направленность сознания на объект, который находится в корреляции с ноэмой – мыслью (объект как носитель смысла) – смысл «вселен» в объект сознанием (Гуссерль 1994а: 87), встреча сознания и мысли и рождает смысл, предметный смысл. «В контексте наших медитаций, ведущих ввысь» (там же: 101), говорит Гуссерль, мы собираем необходимые нам смыслы с тем, чтобы на их основе

«затем конструировать, то есть дедуктивно выводить из них <…> все принадлежащие к этой области сущностные образования и их сущностные определения» (там же: 69).

«Наше аподиктическое мышление открывает лишь то, что уже заранее, само по себе существует в истине, последовательно развертываясь в бесконечность с помощью понятий, теорем, выводов, доказательств» (Гуссерль 1992: 147).

Таким образом, движение мысли от образов памяти и от символов идей позволяет в месте их встречи узреть сущности; феноменолог

«непосредственно узревает сущности и фиксирует свое созерцание понятийно, т.е. терминологически» (Идеи в России: Leksykon… 2000: II, 54).

Понятие здесь, конечно, синоним концепту; логика Гуссерля основана на понятии, и «точность образования понятий» (Гуссерль 1994а: 69) требует однозначности термина. Нацеленность описания на понятие основана на представлении образа (психологический аспект) как символа сущности (непосредственность интуиции). Основная задача феноменолога в том, чтобы дать точный термин и логически его обосновать:

«понятие истинного и понятие формально-логического следствия эквивалентны» (там же: 67 – 68).

«Акты схватывания сущности» (там же: 59) всегда различия (дизъюнкции: «мы устремляемся к наиболее всеобщим различиям» (там же: 77)); по степеням ясности или противопоставленности необходимо двигаться вперед шаг за шагом, не опуская никаких деталей в их конкретности (в постижении сущности «мы вызываем в себе показательные детали» (там же: 60). Творчество заключается в свободном фантазировании (там же: 62) [которое далеко завело современную науку: мы дошли до абстракций, уже совершенно не связанных ни с какой «вещью»]. Однако

«фикция составляет жизненную стихию феноменологии, как и всех эйдетических дисциплин <…> фикция – источник, из которого черпается познание „вечных истин“» (там же: 63).

Феномен вовсе не явление само по себе, а «сущность переживания» (а феноменология – «геометрия переживаний»), т.е. конкретное, а не абстрактное, хотя при этом

«корреляты точных понятий – сущности, подобные „идеям“ в кантовском смысле» (Идеи в России: Leksykon… 2000: II, 71).

В воображении – картина предмета, а в восприятии – сам предмет, их наложение друг на друга и есть «чистое сознание». Метод воздержания от суждения (заключения мысли в скобки), называемый термином «эпохэ», состоит в том, что феноменолог остается один на один с миром феноменов, одновременно как бы в опыте и вне конкретного опыта. Феноменологическая установка не интересуется «этим миром», ей нужны горизонты как предугадываемые потенциальности. Феномен есть отвлеченность явления, данного в личном опыте постижения сущности вне предметного мира. Не предмет, но предметное значение конструируется на основе такого опыта.

Метод важнее объекта, поскольку объект создается методом. Субъективизм выбора явлений допускает возможность априорных категорий и дедуктивных заключений (математика представлена как образец мышления). Вера в особую «научность» феноменологии основана на этом прилежании математике и логике, но давно известно, что

«пока логика владычествует, путь к метафизике закрыт» (Шестов 1912: I, 236).

6. Принципы

Основные положения феноменологии Гуссерля можно описать так. Идея относительности и отношения приводят феноменолога к «прямой перспективе» неореализма – в полном соответствии с современным пониманием перспективы: не от предмета наблюдения к субъекту, но от субъекта к предмету.

Принцип относительности вызывает идею системности, согласно которой реальность «изменяющихся свойств» организована единством «причинных взаимоотношений» их:

«необходимо постичь системную форму мира (его универсальную структуру)» (Гуссерль 1994а: 99).

Но перенесение внимания с предметности на «изменяющиеся свойства» на уровне рефлексии есть уже перенесение центра тяжести с объема понятия на его содержание. Это оправданно, поскольку метонимическая проекция реальной смежности предметных объемов теперь заменена метафорической проекцией предметного мира, конструированного единством «изменяющихся свойств» такого мира, что характерно для неореалиста. То, что в сознании является как объем, в понятии оказывается содержанием (см. рассуждение Гуссерля (1994: 88 – 89): «предмет в феноменологическом времени»), их взаимообратимость объясняется феноменологической обратимостью ретенции и протенции (см. ниже). Преобразование объемов в содержания важно. Только содержания могут быть структурированы, создавая «упорядоченную форму» (Гуссерль 1994а: II, 192).

Возникает необходимость в поисках элементарных единиц, вступающих в описанные связи и построяющих систему. Неслучайно упоминание монад Лейбница у Гуссерля – это первая попытка найти эквиваленты подобным единицам. Именно они в своих причинных связях организуют субстанцию. Субстанция выступает носителем системы элементарных единиц, в конечном счете (такова логика развития феноменологического метода) различительных признаков, на основе которых подобная субстанция схематически конструируется, т.е. о-со-знается. Гуссерль ведь интересуется «сознаниесобытием» (Bewusstseinserlebnisse) и только эмпирическим языком как носителем логического и мыслимого (Aschenberg 1978: 14); это «априорная теория сущности», отсюда внимание к различительным признакам (für die Distinktionem im Detail), помогающим очиститься от «балласта случайного» и построить идеальную схему соответствий.

Претензия феноменологического метода к самодостаточности состоит в том, что на его основе феноменолог в состоянии «конструировать истину» (смысла) как конечное искомое содержание (понятия), которая может быть выражена в точном термине (знаке). «Истины разума и истины факта» не равноценны; об истине см. (Гуссерль 1994а: 260 – 261, 266 – 268, 306, 307, 336). Поиски истины особенно важны, поскольку истине коррелирует сущее (там же: 58).

Таким образом знак здесь предстает как смысл, т.е. как синтез субъекта и объекта, вещи и понятия, сущности и явления и пр. И в этом проявляется отличие от реалиста, для которого знамя имеет значение, тогда как для неореалиста смысл содержится в знаке. Например, «красное» в ощущении есть феноменологическое данное (не качество); качество – не ощущаемое, но воспринимаемое как имя реального качества (Гуссерль 1994: 8). Значение есть всего лишь возможность,

«или, вернее, сущностность (Wessenhaftigkeit) соответствующего понятия» (там же: 342).

Очень подробно рассмотрела эту позицию феноменологического метода Ашенберг (Aschenberg 1978: 89). В «логических исследованиях» Гуссерль ввел понятие значения как рационально необходимое и потому идеальное отношение между выражением и значением, в коммуникации выраженное своей функцией. Значение понимается как «объективная значимость (Geltung ʽзначимостьʼ положения вещей)». Затем Гуссерль изменил свое представление о «значении», понимая его как компонент «выражения»: он различает значение и противопоставление. Например, победитель при Иене и побежденный при Ватерлоо имеют общего референта (это Наполеон), но «два имени имеют разное значение», хотя и означают одно и то же; ср. (Фреге 1977).

В корне изменяется и отношение к «вещи». В отличие от средневекового реализма, вещь теперь предстает не как «излучающая» из центра признаки, свойства и качества, но как вбирающая в себя, «всасывающая» все эти признаки отношения и связей в пределах доступного ее окружения (это «среда феноменальности») (Гуссерль 1994а: II, 148). Эту сторону феноменологии нельзя упускать из виду, поскольку Гуссерль каждую значимость обязательно соотносит с категорией ценности, давая ей оценку (там же: 206): и логику доступна «этика мышления». Именно в этом содержится зерно выступлений феноменологов против враждебности «вещи», «техники» и пр. как проявления исходящего от них зла. Среда феноменальности, порожденная разумом, оказывается уничтожающей и разрушающей силой. «Интуитивному рационализму» феноменолога одинаково враждебны и «наглый иррационализм», и «заблуждения рационализма», и «наивный позитивизм», и «наглый скептицизм».

«Схоластический онтологизм»,

по мнению Гуссерля,

«губит себя тем, что извлекает из значений слов аналитические суждения в том мнении, что этим способом достигает познания о фактах»

– такова

«наивность классического реализма» (там же: 142 – 143).

Спрашивая у самих вещей, мы ведем дело к синтетическому суждению, к возможности преодолеть анализ в пользу синтеза.

Именно тут становится важной интуиция, поскольку накопленный сознанием опыт позволяет интуиции действовать – «интуитивно улавливать смысл». Например, когда мы интуитивно постигаем «цвет» с полной ясностью, в его полной данности, данное становится сущностью, поскольку «реально» цвета не существует (там же: 152). Интуиция создает идеации, которые столь же лишены мистичности, как и простые восприятия вещей.

«Никакая мыслимая градация не может составить переход между идеальным и реальным» (там же: 224).

Вещь эмпирична как факт,

«но никакая истина не есть факт, т.е. нечто, определенное во времени»,

ибо

«сама истина выше всего временного» (там же: 230).

В конечном счете оказывается, что познание возможно лишь в слове – это возвращение к Логосу, поскольку в знаке раскрывается смысл противопоставления конкретной вещи, данной в явлении, и психическим ее эквивалентом – феноменом, заданным в мысли (или, что то же, в субъекте, понятии, концепте и пр.).

«Идея имеет значимость»,

а не значение (как, например, знамя или имя) (там же: 160):

«мы не только постигаем его внутренний смысл, но можем установить и его относительную ценность» (там же: 162).

Феномен как идея общего вне конкретных его (про)явлений и есть сущность; смешение сущности с идеей (idea как противоположность impression) осуждается как проявление позитивизма, но интенциональность сознания снимает эту проблему, так как множественность восприятий (impression) и есть явление (там же: 153):

Рис.:

– идея, – мысль, – феномен, – сущность…

– вещь, – явление…

«Мы чувствуем себя близкими к учению Канта» (там же: 324),

но с тем отличием, что «чувственное восприятие» редуцировано до «явления» в избранных интенцией качеств (при-знаках) вещи. (О понятии см. (там же: 344 сл.).)

Феноменология как метод есть «единственно лишь феноменологическое учение о сущности» (там же: 163), и не «всякая полезная мелочная работа» с конкретными фактами, а «систематически-основная философская дисциплина» как вступление «в метафизику природы, духа и идей» (там же: 185). Это, по мысли Гуссерля, не просто искусство использования уже найденного метода, а

«метод, который постоянно сам себя улучшает» (там же: 88),

«технология научного познавания» (там же: 322).

(Но и сравнительно-исторический метод тоже сам себя улучшает!)

7. Панхрония

Антиисторизм заложен в феноменологии с самого начала. Идеи и сущности вечны (могут существовать и при отсутствии реального мира), но «идеи вне времени».

Личное мнение столь же текуче, как текучи и изменчивы вещи, но именно они, и те и другие, остаются за скобками в момент редукции. Типология – основная установка феноменологии. Сущность смысла существует здесь и теперь, всё собрано в точке инварианта (явленного концепта). О-современивание всего делает возможным само феноменологическое сознание, причем попутно во внимание не принимаются

«все конститутивные результаты интенциональности, непосредственно или опосредованно относящейся к чужой субъективности»

– Другого Я.

«Чем дальше мы отдаляемся от Теперь, тем большая обнаруживается расплывчатость и слитность <…> Когда временной объект движется в прошлом, он сжимается, и становится одновременно смутным» (Гуссерль 1994: 29).

Длительность вне точки Теперь предстает как род предметности, опредмечивается в сознании.

«Предметность предполагает сознание единства, сознание идентичности. Мы схватываем здесь содержание каждого первичного ощущения как самость <…> Каждое воспринятое время воспринято как прошлое, которое имеет границы в настоящем. И настоящее есть предельная точка. Этой закономерности подчиняется каждое схватывание, каким бы трансцендентным оно ни было» (там же: 72).

Это типичное для европейских языков представление времени в виде перфектности, прошлое действие остается в памяти как результат-состояние и используется в познании как прошлый опыт.

Причинно-следственные связи позитивистов Гуссерль подменяет субъективным понятием следования (метонимичность сознания есть следствие логицизма). Ретенция (первичная память; вторичная память – это воспоминание) и протенция (ожидание) сходятся как явление в точке Теперь. Ретенция конструирует «живой горизонт Теперь», тогда как протенция есть действие интуиции.

«Каждая последующая точка есть ретенция для каждой предыдущей»,

что и создает

«постоянно расширяющуюся непрерывность прошлого» (там же: 31).

По этой причине для феноменолога как основная (и единственно «научная») существует только привативная оппозиция с маркированным членом; градуальность осуждается (там же: 67), как и эквиполентность разнозначных оппозитов. Например, «идея выше вещи», т.е. маркирована в противопоставлении к вещи. Субъективизм естественно исключает идею развития объекта, синхрония как основная модель представления сущностей заменяет не только теорию, но и историю.

«Историческое мышление никогда не может разобраться в истинности или ложности мышления и поэтому не может служить философии» (Гуссерль 1994а: 49):

«историзирующей философии не существует».

Очень хорошо сказано (Гайденко 1992: 125): критикуя историзм, Гуссерль становится сторонником историзма (ибо ядро интенциональности – временность), так что в конечном счете «трансцендентальная феноменология как вариант историзма» борется сама с собою. Антиисторизм, обращенный на предметное поле бытия, парадоксально превращает логическое в «психологическое».

8. Формализм

В конечном счете феноменологизм скатывается к формализму и схематизму, причем, как очень резко формулируют «обязательность формы» современные феноменологи, форма есть образ предмета, выраженного словесно (Мамардашвили 1968: 236). Таково естественное движение мысли в «трех соснах» семантического треугольника: стремление увязать вещь и слово с точки зрения априорно заданного понятия приводит к подмене языка текстом, понятия – образом, логического – психологическим, значения – смыслом и т.д. и к построению («конструированию») схем.

Конструирование реальности, структурирование индивидуального сознания посредством символически значимых объектов необходимо, ибо концептуальная мысль не просто собирает и классифицирует объекты на основе общих для них характеристик, но и соединяет временное с трансцендентным, постоянное с переменным и т.д. (Руткевич 1993: 15). Сущность конструируется («конституируется») как явленный смысл данных в опыте отношений. Мир феноменов складывается из мнений о мире, из оценок и слов.

Формализм феноменологии объясняется тем, что

«абстрактный слой мира – слой форм, т.е. <…> каждое такое изменение имеет своего двойника в царстве форм» (Гуссерль 1992: 156).

То, что каузально осуществляется в формах, есть двойник идеи; так, цвет, звук, тепло, вес тел (процессы мира форм) при каузальном подходе («научном») оказывается тепловым излучением тел (там же: 157). Возвеличивание человеческой мысли в ее направленности на сущее в формальных упрощениях схем способно вертеться в замкнутом кругу собственных абстракций. Мысль развивается за горизонт, говорит Гуссерль,

«вплоть до предельных форм, к которым, как к некоему инвариантному и никогда не достижимому идеалу, стремится реальный ряд совершенствования» (там же: 149).

Пределов совершенствованию форм нет. Мир истончается до пустых форм.

Тем самым и феноменология как сопутствующий момент всякой философии есть как бы бесконечная культурная форма.

«Всякий текст может читаться только текстом <…> То есть, чтобы прочитать то, что есть в коде, нужно самому строить текст» (Мамардашвили 1992: 101).

У Гуссерля текстом, читающим текст, была та форма (конструкция), которая выступала у него как представление о внутреннем времени – опять-таки формализм, с помощью которого текст читался. Философствование феноменолога неизбежно входит в иррациональность подсознания, поскольку с самого начала оно устремлено от сознания как попытка соединить мысль и вещь с помощью известного слова, через слово; ср. философствование того же Μ. Мамардашвили, который буквально «истекает словом», а «вещи» его все вторичны (образы Пруста, мысли Декарта, символы личной жизни).

9. Язык

Мысль феноменолога направлена языком, понятие кристаллизуется в слове. Это также одна из причин формализации знания: знание есть априорные символы языка. Ошибки любого суждения о феноменологии Гуссерля определяются суммарным восприятием учения философа, тогда как его позиция претерпевала изменения. Современники Гуссерля видели в его учении определенного Гуссерля, еще не предполагая, что точка зрения изменится. Например, для Густава Шпета Гуссерль – это автор «Логических исследований», а не поздний Гуссерль. В утверждениях «автор Логических исследований» и «автор» не совпадают ни денотаты, ни референты. И. Ашенберг (Aschenberg 1978) описала эволюцию взглядов философа на язык в связи с изменением его общефилософских воззрений.

На первом, дескриптивном, этапе развития феноменологии Гуссерль в своем философствовании редуцировал мир вещей. Условия единства значения определялись им с помощью двух дихотомий, связанных с грамматическими различиями в высказываниях (Ausdrücke). Первая дихотомия: вещь и слово не коррелируют в отношении к значению. Высказывания типа «человек как железо» состоит из различных «выражений» как его частей, однако имеет всего лишь одно цельное значение. Значение априори не отражает предмета. Вторая дихотомия различает категориальные и синкатегориальные выражения (различие, заимствованное у Марти, как впоследствии и теория шифтеров Романа Якобсона). Син-категории со-о-значаемы, в этом противопоставлении заключено различие между грамматическим и лексическими значениями, что важно для теории «означивающего акта» Гуссерля. Значение самостоятельно, когда оно отражает полное и совершенное значение данного конкретного означивающего акта, и несамостоятельно, если этого нет. Поскольку лишь в несамостоятельной части акта может реализоваться конкретное действие, оно является только в связи с известным другим действием. И только через обозначение вещи можно обнаружить различие между самостоятельным и несамостоятельным значением. Следовательно, различие между такими значениями объясняется не онтологической самостоятельностью или несамостоятельностью обозначаемых вещей, ибо

«вообще всякая несамостоятельность и даже в прямом действии (Weise) к вещи позволяет прилагать ее самостоятельное значение, например, краснота, фигура, сходство, величина, единство, бытие» (Aschenberg 1978: 24).

Вещь сама по себе значения не имеет, значение возникает в контакте вещи с субъектом – и тогда вещь оборачивается объектом.

Априорный закон комплексного значения связывает все значения данного выражения в общий смысл (Sinn), данный как норма. Нормы в узком смысле не относятся к семантике, они логико-грамматичны. Предложение типа «Это дерево зеленое» можно преобразовать в любое другое, например в предложение «Этот синий ворон – зеленый»; важна последовательность структуры, метонимическая смежность формального ряда, а не смысл. Категории значения, в их множественности и разнообразии, сохраняются именно как категории в единстве смысла, а не через субституции материи значения (смешные и глупые, по определению Гуссерля, значения).

Здесь Гуссерль исходит из синтаксиса (из «выражения», а не из слова), и потому в его учении преобладает логицистская точка зрения. Но это синтаксис синтагматической последовательности языка, поскольку признается, что понятия и законы «чистой грамматики» независимы от соответствующей синтаксической формы, которые проявляются в речи (Aschenberg 1978: 26). Для логических операций необходимы особые структуры языка, а не конкретно грамматическое их оформление. Типы предложений, модели, схемы предложений… вот откуда ведут свое начало все эти термины современной синтаксической теории.

Взгляды Гуссерля этого периода неоригинальны; те же мысли находим у Риккерта, тоже неокантианца, который утверждал, что

«теория познания есть наука о мышлении, в той мере, насколько оно истинно»

– важно то, что еще не открыто, но уже имеет свою ценность и может быть открыто усилием разума.

«Могущее быть истинным значение предложения или его эквивалента назовем смыслом – в противоположность простому значению слов <…> Смысл как истина, собственно, не разлагается на части, потому что как только его разложить, он перестает быть истинным, а следовательно, и быть „смыслом“, и от него остаются лишь простые значения слов <…> Смысл с точки зрения своей истинности есть неразложимое единство, каким и должно быть познание»;

так и предложение не есть смысл, но лишь означает смысл. Требование или норма как ценность становится при наличии значимости, хотя

«превращение ценностей в нормы для действительного процесса познания уже не есть научная задача» (Риккерт 1913: 42, 57).

«Категориальное предложение», говорит Гуссерль, с многочисленными своими компонентами и в различных обличиях обслуживается «примитивными» синтаксическими формами (множественность, отрицание, модальность и пр.). Логика определяет формы языка, формируя из них категории мысли. Априорные структуры грамматических значений извлечены из языка, но затем, обратным ходом, логика владычествует над грамматикой, «как универсальная грамматика у рационалистов», – добавляет Ашенберг (Aschenberg 1978: 90) (тут критика «чистой грамматики» Гуссерля). Гуссерль разграничивает два уровня: логико-грамматический (идеально-эмический, относится ко всем языкам вообще: типологический подход к языковым категориям) и эмпирико-грамматический (эмпирический, в сферу которого относит конкретную речь любого же языка). Первую грамматику следует понимать как область общего языкознания вне конкретных языков (там же: 27). Впоследствии она стала предметом рассмотрения лингвистической типологии (Луи Ельмслев и др.). Всеобщие законы языка представляются функцией логики: это нормы, которые гарантируют единство смысла (сущности, в нашем определении, – концепта) при множественности значений (феноменов, проявлений смысла-идеи-сущности).

Введение трансцендентных субъектов («теория чистого сознания» сменяет теорию «чистой грамматики») привело Гуссерля к устранению самого субъекта познавательного акта: он редуцируется также. Теперь Гуссерль развивает учение о трансцендентальной феноменологии.

Поворот к трансцендентальности связан с изменением точки зрения Гуссерля на язык. Прежняя связь субъекта и языка устраняется, язык как деятельность (Leistung), конституирующая субъекта, заменяется представлением о языке как средстве.

В «Логических исследованиях» язык описывался как выражение логических операций и как компонент события (типично неореалистская позиция на слово), теперь же (в «Идеях в России: Leksykon…» 2000: III) изменяется даже терминология. «Выражение», «значение» и пр. теперь не более, чем синонимы для обозначения автономного акта и соответствующей структуры Акта. Новая теория именуется ноэзисом и ноэмой. Каждое событие состоит из двух компонентов: реальное исполнение акта (ноэзис) и его идеально представленный коррелят (ноэма) – доязыковое состояние сознания, в формах языка не нуждающееся; это эмический уровень системы, не имеющий вариантов, он равен концепту. Ноэзис есть Mainen, Wünschen, Wollen, а ноэма – Gemeinte, Gewünschte, Gewöllte. Трансцендентальный субъект и есть ноэзис, который осуществляет все акты познания, выдавая его результаты субъектам «мира» в виде явленных феноменов ноэмы.

Полное отсутствие интереса к языку у Гуссерля наблюдается на позднем этапе его творчества («Картезианские размышления»). Это философия «жизненного мира» (Lebenswelt) и «генезиса Ego» в полном соответствии с интересами текущего дня. Производится еще одна редукция (эпохэ) – редукция в сфере особенностей – тематическая редукция (Aschenberg 1978: 31).

Ego абстрагируется от культурного и интерсубъектного смысла и тем самым описывается как замкнутая монада. В отличие от трансцендентальной редукции (субъекта и объекта), тематическая редукция распространяется избирательно в ноэматическом состоянии (отстраняется только «чужой мир»), а «общий мир» ориентирован от единственной монады. Сущность «монадологической концепции» Гуссерля в утверждении, что единичный субъект атомичен в законченном своем единстве. Основа теории «языка» вообще остается непонятной, поскольку из концепции Другого возникают сложности в толковании языка: если Ego есть независимая монада в законченном своем Единстве, как вообще возможна коммуникация с этим Другим?

Позицию позднего Гуссерля Ашенберг называет герменевтической (там же: 33), поскольку в «Кризисе…» он обращается к «историчности» «жизненного мира». Благодаря языку этот мир в единстве всех компонентов семантического треугольника (человек, мир и язык) предстает «нераздельной относительностью» (Beziehungseinheit). При содействии языка возможно внутри- и вне-субъектное познание; тут ему уже ясно, что «доязыковое» также должно обретать форму языка (особенно – письменная речь).

Теперь язык представлен у него как окончательный и необходимый культурный объект; как исходящий в интенции он есть средство и одновременно цель коммуникации. Различие между языками Гуссерль видел в том, что смысловое тут можно переводить… (там же: 35). Язык как физическое явление можно рассматривать с его смысловой стороны (звуки слова, буквы письма), но одновременно и как объект культуры, т.е. как «идеальную вещественность», которая, хотя на реальности и основана, но реально не существует.

По-прежнему в основе языка предполагается логика, даже «жизненный мир» всего лишь низшая форма логики.

Гуссерль обсуждает и конкретные вопросы языкознания; например, говорит о «коммуникативном смысле» «общих имен» (выявляются через обозначаемые «вещи» – первая и вторая идеализация) и т.п.

10. Слово

Отдельные приемы феноменологического анализа являются общепринятыми, поэтому следует обозначить узкие пределы собственно «феноменологического метода» в исследовании эмпирического языка. По мнению Рикёра (1995: 381), Гуссерль «слишком поспешно устремляется к слову», что в устах концептуалиста звучит порицанием неореалисту. Если феноменологию представить как обобщенную теорию языка,

«язык перестает быть деятельностью, функцией, операцией: он идентифицируется с общей значащей средой, с сеткой знаков, как бы наброшенной на наше поле восприятия, деятельности, жизни» (там же: 380).

Основания для таких утверждений имеются. Но претензии феноменологии на то, что только она

«единственная открывает мир значений, стало быть, мир языка»

– неосновательны.

Доведенные до концептуально абстрактного уровня, классические операции феноменологического анализа предстают своего рода приемами современного «научного анализа». Эти приемы таковы.

1. «Направленное внимание» (Introspektion) на объект начинает любое научное исследование, но феноменолог говорит не о маркированности цели – объекта, включенного в предметное поле исследования, а о субъективном выборе направления такого внимания, поскольку отмечен субъект Я с присущим ему экзистенциальным правом выбора согласно личному интересу (свобода, а не принуждение в научном исследовании).

2. «Вглубление в сущность» (der Wesensschau) есть свойственное всякому научному исследованию стремление постичь законы (закономерности) изучаемого объекта. Но феноменолог говорит не об объективных законах, а о субъективном восприятии («вчувствовании») в сущность, поскольку явление подлежит ближайшему рассмотрению субъекта с целью конструировать на его основе феномен. Трансцендентное Ego замещает эмпирическое Я и в интуитивном озарении совершает непосредственное узрение сущности (эйдоса), конструируя схемы данного вида (specie) предметности. Классический пример: Я вижу фасад дома, остальные его части представляя себе, поскольку схема «дома» мне априорно известна (Лекторский 1980: 77). В этом случае эйдос есть инвариант предметности. Макс Борн писал об инварианте как замене сконструированной разумом идеи:

«Инварианты суть понятия, о которых естествознание говорит так же, как на обыкновенном языке говорят о „вещах“, и которым оно присваивает названия так же, как если бы это были обычные вещи»

– и сами по себе изменения суть отношения вещи к другим объектам, проекция определенной системы отсчета, которых может быть бесконечно много (Борн 1963: 283). Физики пользуются феноменологией феномена-инварианта, для гуманитарных наук это опасная вольность.

Эйдосы такого рода существуют до языка, выявляясь в образе (момент Лейбница) и в понятии (момент Канта) и фиксируясь в слове. В качестве языковедческого раннего примера можно указать «Диахроническую фонологию» Романа Якобсона (1929), в которой впервые были описаны идеальные сущности (феномены) языка в их развитии. Идеальная (не чувственная) интуиция сущности помогает «установлению принципиально нового сорта предметов» (Шпет 1914: 28), например, таких как «функция», «система», «структура» и пр.: понятие воспринимается через образ, создавая (конструируя) схему их соответствий. Сущность определяется на основе отношения к… и на признаках различения.

3. «Опущение ненужных подробностей» в море полученных данных (der Reduktion) также обычное для исследования дело, но феноменолог редуцирует не случайные для опыта факты, он устраняет из дальнейшего рассуждения все реальные (конкретные, «живые» и т.п.) факты; он оперирует не эмпирическим материалом и не гносеологически установленными данными, но субъективно оцененными фактами (только они аксиологичны и эвристичны в «сознаниесобытии» Bewusstseinserlebnisse). Факты – это данные сознания, включенные в необходимо устойчивые структуры и отвлеченные от событий (необходимо «укладывать факты в умозрение», говорил по этому поводу Лев Шестов). По справедливому суждению, феноменологическое «данное» – это «континуум перспектив», благодаря которому мы имеем возможность «достраивать образы», «воспроизводить предмет по его видимой части» (Молчанов 1988: 67). Ослепление логикой и сведение фактов к схеме чистой воды «иудаизм».

4. «Описание» (die Deskription) таким образом полученных фактов также обычно для всякого научного исследования, однако феноменолог, не отказываясь от регистрации подобных фактов «в списке», т.е. исчерпывающим, по его мнению, образом, в конечном счете ведет дело не к ре-конструкции, а к конструкции заданного уже препарированными фактами смыслового пространства; отсюда и скольжение в сторону эвристики и герменевтики. Описательность как метод изложения разводит явное и скрытое – причины и цели, и сущность оказывается (в описании дается) телеологически заданной целью. Недостатки такого ограничения метода также известны (Лекторский 1980: 85 сл.): он не дает четкого отделения субъективной уверенности от переживания очевидности; смешивает очевидное с при-мысленным, допускает свободное варьирование фантазии при установлении инварианта (на основе единичных эмпирических фактов), намеренно отказывается от критических суждений (эпохэ), а чистое сознание конституируется самим субъектом и потому субъективно.

5. «Значение» (die Bedeutung) Гуссерль представил (мы видели это)

1) как один из компонентов выражения (наряду с сообщением) и противопоставил смыслу: сообщение – смысл – значение;

кроме того, значение определялось

2) как объективная значимость (ценность) вещей,

3) как сущность выражения,

4) как обыкновенный и исполненный смысл,

5) как виды (species) (Aschenberg 1978: 21 – 22).

Ввиду многочисленности определений категории «значения» у Ашенберг возникает вопрос: существует ли какая-то связь между этими определениями, или они взаимно противоречивы? В явном противоречии находятся определения 1 и 3; противоречие устранимо, если «значение» рассматривается здесь в логическом смысле (ни в каком ином смысле у Гуссерля оно рассматриваться и не может). Определения 2 и 5 выражают идеальное и «идентичное» значения, причем в 2 это значение предмета, а в 5 – акт означивания; определения 4 и 5 предвосхищают теорию Гуссерля о знании и истине, т.е. также логистичны. (Значение в понимании Гуссерля критикующем. (Aschenberg 1978).) Поскольку категория «значение» у Гуссерля находится в услужении у логики, никаких противоречий здесь нет, ведь он говорит не о слове или предложении, а о «выражении», т.е. о синкретизме вышедшего из концепта высказывания, данного как образ сущности (момент Лейбница). Справедливо заметил Г.Г. Шпет (1914: 141, 198), что «значение» у Гуссерля логично, а «смысл» – шире, он «захватывается в понятии уже готовым», совокупность значений и есть содержание предмета (там же: 153). Еще точнее выразился Рикёр, показавший, что «значение» у Гуссерля – понятие многослойное; в центре круга как точка – значение логическое, следующим кругом побольше – значение лингвистическое, и еще шире, следующим кругом – значение психологическое («интенциональное сознание»).

Проблема значения и смысла, как показано выше, для феноменолога основная. Значение предстает как всеобъемлющая категория феноменологического описания, носитель значения – субъект, а редукция «от мира» есть философский акт полагания,

«делающий возможным появление бытия, которому свойственно образовывать значения <…> Значение становится всеохватывающей категорией феноменологии» (Рикёр 1995: 378).

Понятно, почему основополагающей: значение определяется тем, что в «переживании» заключено отношение к предмету (Степанов 1985: 205).

6. Определение языка у Гуссерля изменялось также; Ашенберг полагает (Aschenberg 1978: 11), что именно Гуссерль, Пос и Мерло-Понти как феноменологи особенно важны всеми своими идеями для развития теории и метода лингвистического исследования. Определение «нормального» языка с помощью феноменологического метода: «имя» (Nomen) дифференцирует «противоположные отношения», т.е. связи (у Фреге – значения) и «значения» (у Фреге – смысл).

Каждое языковое выражение состоит из трех компонентов: сообщения (Kundgabe), значения (Bedeutung) и противопоставления (Gegenstand) – идеальный коррелят, исполненный смысла (там же: 19); ср. (там же: 89). Всё это – язык идеальный, а не эмпирически реальный. Важным для лингвистической теории положением Гуссерля Ашенберг считала тезис о том, что даже мнение и фантазия (абсурд и абстракция) могут стать предметом языкового значения. Колебание словесных значений может быть объективным (это научный термин) и окказиональным (у личных или указательных местоимений, например: шифтеры Якобсона).

11. Концепт

Феноменологический анализ, как, видимо, понимал его сам Гуссерль, есть широкий захват смыслового поля («способность человека к смыслообразованию») по всей дуге известного к тому моменту концептуального содержания. Последовательность операций познания у Гуссерля – это продолженность известных этапов философствования непосредственно в концепт, но исходя из концепта. Заслуга феноменологизма Гуссерля в умении «схватить» сразу все три точки семантического треугольника, учитывая всё многообразие внутренних связей между ними.

Исходная интенция, как мы уже видели, действует на основе интуиции, основанной на известном знании и отталкивающейся от личного сознания. Исходный момент полагания есть вера (der Glaube – предположение) в смысловой характер того нечто, что априорно принимается за сущее, исходя из опыта прошлого. Это – полагание концепта, из которого исходят в интенции и к которому в то же время телеологически устремлены. Такова позиция («позициональность познания»), которая осуществляется как выход в системы, уже сложившиеся на основании других признаков и по другим причинам независимо от полагания или веры. Это – момент объективации в образе, который вместе с тем есть символ (основан на признаках другого референта), та самая явленность концептуального ядра, которая столь основательно была разработана Лейбницем, так почитаемым Гуссерлем. Феномен должен рационализироваться в определенных отношениях и связях, тем самым представая моделью сущего на основе устанавливаемых для них оппозиций, которые, в свою очередь, помогают выявлять различительные признаки сущего. Это кантовский момент перехода от образа к понятию, с помощью которого моделируется концепт, понимаемый как система чистых отношений. Вещь становится предметом, пройдя чистилище объекта, поскольку предмет есть то, как его определяют (Гудков 1994: 197).

Априорность первого, интуитивного, этапа познания работает на основе сходств (аналогий и тождеств в мире опыта: с этим Гуссерль постоянно сражается); феноменальность второго, опытного, этапа работает уже на основе различий (признаков и отношений: это основная цель Гуссерля). Гармония объемов и содержаний полагаемого концепта выстраивается в законченную модель понятия, в силу ограниченности нашего сознания представленного как система, т.е. как рационализированная явленность концепта. На третьем этапе происходит проверка созданной конструкции на ложность или истинность полученной интеллектуальным усилием формы. Только формы, потому что содержательная сторона концепта остается трансцендентально недостижимой. Динамика действий сменяется гегелевским моментом, переходом от понятия к символу, т.е., по точному смыслу немецкого термина, к «образному понятию». Происходит смысловое образование объекта познания, наделение его смыслом путем последовательного прогона по всем содержательным формам слова и взаимной проверки каждой из них на уровне последующего описания («дескрипции»).

И на всех этапах конструируется предметное бытие концепта, отчего и имя становится основным элементом философствования.

Ценность феноменологической трактовки концепта заключается в возможности синтеза, не ведущего к эклектике. Гегелевская идея развития перекрывает кантовскую идею содержательной глубины, неисчерпаемости знания. Рост знания, столь важный для позитивиста, и теория познания, которой так озабочены неокантианцы, в феноменологии Гуссерля приобретает необходимую глубину проработки, потому что включает в действие и третий момент – сознание «как co-знание о…».

Таков инвариант концепции Гуссерля, который можно воссоздать на основе нового прочтения его текстов и исходя из другой теории. Вряд ли этот инвариант ошибочен. Вся последующая западноевропейская философия логически продолжила феноменологизм Гуссерля, показав все издержки и достоинства феноменологии вообще.

12. Результаты

Трансцендентальная феноменология понимает знание как:

1) структурированное

2) ментальное

3) пространство вне времени, данное

4) в конструкции сознания и

5) замещающее, его не вытесняя, реальный мир

6) как предельную цель познания

7) в функционировании смыслов.

В плане метода это приводит к необходимости исповедовать:

1) структурализм,

2) семиотику вместо семантики,

3) типологию,

4) математическую логику,

5) замещающую, но не вытесняющую психологии в

6) телеологической перспективе познания, предстающего синтезом сознания (образы Я и Ego Другого) и знания (априорные схемы рассудка, данные в языке), тогда как

7) смысл феноменов есть процесс смыслообразования, функционализм и конструктивизм: сама структура понимается как структура смыслообразования в инвариантах эмического уровня.

Пример: теория фонем Трубецкого возникала в перекрестье всех этих установок. Совокупность значений, воспринятых сознанием по определенным различительным признакам, создают содержание предмета – эта сущность предстает как новая предметность: фонема. Фонема – такая же вещь, как и звук речи, но важнее его, поскольку фонема идеальна, т.е. неизменна и всеобща. Она обладает не присущим ей значением, но приписанным ей смыслом. Популярное изложение феноменологии см. (Очерки 1997), а также хрестоматию (Гуссерль 1994б); ср. (Бабушкин 1985; Гайденко 1992).

Русские реалисты не приняли феноменологии Гуссерля за реализм, замечая в ней особенности номинализма (Лосский 1908: 241): для Гуссерля

«классы вещей суть связки индивидуальных явлений, нарастающие в силу ассоциации вокруг одного и того же слова»,

но – если всё текуче, то

«существуют ли в действительности одни и те же слова?».

Самое серьезное замечание, которое к тому же и направлено против неореалиста реалистом. Однако при этом было забыто самое существенное в феноменологии: говоря о смысле и сущности как новом типе предметов, феноменология вторгается в содержательную форму слова, и тогда всякое изменение слова оказывается нерелевантным в познании концепта.

Концепт неизменен.

13. Генрих Риккерт

Современник Гуссерля Г. Риккерт (1863 – 1939) также полагал, что

«основная проблема теории познания <…> есть проблема трансцендентности» (Риккерт 1998: 218),

но при ее решении следует объект отличать от субъекта трояким образом:

Рис. Граф бинарное дерево:

– Предметный горизонт Λ: 2 – 0 – 1

– Идеальный горизонт Λ: 4 – 1 – 3

– Словесный горизонт Λ: 6 – 3 – 5

где

2 – пространство внешнего мира вне моего;

4 – весь-в-себе сущий мир (трансцендентный объект);

6 – содержание сознания (имманентный объект),

а

1 – мир Я (психофизический субъект: «душа»);

3 – мое сознание со всем его содержанием (факт собственно сознания);

5 – мое сознание в противоположности к его содержанию (гносеологический субъект).

При этом «безымянное, всеобщее, безличное сознание» есть «сознание не реальность, а только понятие» (там же: 33 и 35) и, возможно, представляет концепт как то общее содержание, «что не поддается дальнейшему описанию» (там же).

Отталкиваясь от точек субъекта 1 – 3 – 5, проявления объекта 2 – 4 – 6 можно представить со стороны субъекта как

Рис. Δ: 6 «Знак» – 4 «Идея» – 2 «Вещь»

В субъект – объектном отношении

· связь 1 – 2 – «не гносеологическая проблема» (там же: 27),

· связь 3 – 4 – гносеологическая материализма (на уровне реализма), а

· связь 5 – 6 – гносеологическая идеализма.

Отношение

· 1 – 2 – предмет эвристики,

· 3 – 4 – предмет гносеологии, а

· 5 – 6 – вообще герменевтики.

Познавание осуществляется посредством суждения в предложении (мысль в слове – номинализм), но только с помощью категорий наше познавание обретает объективность и предметность.

Философия истории, по Риккерту, интересуется родовым содержанием истории, оставляя в стороне индивидуальное, а

«общее родовое – продукт нашего понимания действительности, и оно чисто формально»;

наоборот,

«история – наука об индивидуальном» (Риккерт 1908: 21 и 90).

«Генерализующий метод обобщения общего в понятии <…> у науки много способов»

их получить (там же: 23). При этом

«понятие исторического развития и понятие закона взаимно исключают друг друга» (там же: 36)

– распространенное убеждение сторонников феноменологической описательности.

«В противоположность истории философия всегда стремится к систематизированию»,

«система ценностей делает возможным систематизирование, а отнесение к системе ценностей позволяет применить индивидуализирующий метод» (там же: 110 и 120).

Так стирается тонкая грань между историей и философией истории. О преклонении перед Кантом и говорить не приходится: именно Кант создал настоящую философию истории, подчеркнув значимость трансцендентых ценностей (долженствование, а не необходимость) (там же: 140).

В основном своем труде, представленном как «логическое введение в исторические науки», Риккерт исходит из того, что

«теория познания в нашем смысле не есть психология»,

не следует бояться «тягостного и тернистого пути логики и теории познания» (Риккерт 1998: 67). Рассматривая понятия на фоне слов, он утверждает, что значения слов и понятий «не одно и то же», только

«значение и слово не столь раздельны <…> значение остается неотделимым от слова» (там же: 89).

При этом

«значения слов вследствие их неопределенности не удовлетворяют целям образования понятий» (там же: 185),

поскольку в отличие от слова понятие представлено двумя составными: в объеме понятия экстенсивное многообразие, а в содержании – интенсивное многообразие вещей. Исследуя содержание понятия (равно значению слова), Риккерт подводит к выводу о том, что точное понятие, имеющее все понятийные признаки (универсальность, определенность и обязательность), может быть представлено только в заимствованном слове – но именно тогда оно становится неустойчивым, ибо конвенционально, а не органично «в родном языке» (там же: 93). Проскальзывает также мысль, что в отличие от образа понятие образуется «для целей научного познания» (там же: 78) и что

«без понятий логическое мышление невозможно» (там же: 153).

Основная задача книги – развести естественнонаучные обобщающие и исторические индивидуализирующие понятия, которые сближаются лишь тем, что

«все понятия должны быть разрешимы в суждение» (там же: 279).

Любопытно признание:

«при выяснении логических особенностей мы в конце концов приходим к утверждению необходимости трансцендентных допущений» (там же: 76)

и особенно при исследовании «внутреннего мира» душевной жизни – сознания; изгнать из языка образные выражения речи значило бы попросту убить язык (там же: 166). Образ утверждает свои права наряду с понятием. Впрочем, и любой представитель «точных наук» в еще большей степени

«платоник в том отношении, что его интерес всегда направлен на общее» (там же: 127),

т.е. вертится в пределах трансцендентных допущений. Развитие науки подтвердило справедливость этого утверждения.

14. Эрнст Кассирер

Другой неокантианец, Э. Кассирер (1874 – 1945), специально занимался проблемой языка в книге «Философия символических форм». Дуализм «критической философии» ведет Кассирера

«от сферы чувственного восприятия к сфере созерцания, от созерцания к понятийному мышлению, а от него – к логическому суждению» (Кассирер 2002: I, 245);

вслед за Кантом процесс формирования содержательных форм слова он понимает как чувственное в звучании, которое противопоставлено созерцательному – в образе (образности) и понятийному – в понятии. Часто высказываясь по поводу символа, Кассирер растворяет его в мифе и шире – в языке вообще, поскольку утверждает, что язык в принципе есть средство символического выражения содержательной семантики,

«ведь знак есть не просто случайная оболочка мысли, а ее необходимый и существенный орган» (там же: 22).

Вообще,

«символ не существует как часть физического мира, он имеет „значение“»,

«символ – часть человеческого мира значений (meaning)» (Cassirer 1944: 57 и 32),

а искусство может быть определено как символический язык. Вместе с тем интерес к символу определялся влиянием Гегеля, его «Феноменология духа» вдохновляла Кассирера на поиски «третьей сущности» концепта. По этой причине Кассирер отчасти отходит от Канта, для которого понятие направлено образом созерцания, и приближается к Гегелю с его символическим Понятием.

Философ показывает развитие абстрактного значения в слове как метонимическое усложнение смысла путем последовательного усиления символической составляющей. Покажем это на русском примере.

На созерцательно-образном уровне происходит развитие видовых форм отвлеченности, например, быстрота показана конкретными проявлениями скорости движения у разных субъектов: ясный сокол, быстра реченька, борзый конь и т.д. – все выражают отвлеченную идею быстроты движения, которая на понятийном уровне обобщается родовым для всех них словом, выбранным из массы семантических «синонимов»; выбор определяется национальным пристрастием, в русском языке это быстрота, которая в последующем переборе вариантов стремится к обобщению с помощью суффикса – у нас это суффикс -ость. Так, «прежде чем было найдено соответствующее общее языковое понятие» (Кассирер 2002: I, 229), происходили один за другим моменты снятия связей с конкретной (вещной) действительности на пути совершенно абстрактного термина, годного для выражения «быстроты» во всех возможных случаях и проявлениях: скорость.

«Проблема образования понятий маркирует точку, в которой происходит самое близкое соприкосновение логики и философии языка, более того, в этой точке они словно сливаются в неразрывное единство. Всякий логический анализ понятия, как кажется, в конечном итоге ведет к тому пункту, где анализ понятий переходит в анализ слов и имен. Последовательный номинализм сводит две проблемы в одну: для него содержание понятия растворяется в содержании и функции слова. Так что и сама истина становится для него не только логической, сколько языковой характеристикой» (там же: 217).

Связь с Кантом ограничивает возможности развития нового знания, несмотря даже на четкое различие,

«которое Кант провел в критике познания между „начальной точкой“ и „возникновением“» (там же: 257);

Кассиреру осталось неясным отношение начальной точки концепта и возникновения из нее образа. Отчуждение символа от образа и понятия также определялись позицией Канта:

«понятия пусты без созерцания» (там же: 133)

– вне символа. Зато Кассирер специально останавливается на «выражении чистых форм отношений» в сфере суждений, что подчеркивает рациональную природу его умозаключений. Кстати, некоторые утверждения в этой части выдают в нем «свободный немецкий дух», не приемлющий языков с конструкциями, неизвестными немецкому языку (например, бессвязочных предложений).

15. Мартин Хайдеггер

Непосредственный ученик Э. Гуссерля Хайдеггер (1882 – 1976) исходил из утверждения, неоднократно высказанного:

«Исследованию подлежит только сущее и более – ничто; одно сущее и кроме него – ничто; единственно сущее и сверх того – ничто» (Хайдеггер 1993: 17).

Своеобразная игра слов, поскольку Ничто (мэон) также выступало объектом интереса философа, ср.:

«будем утверждать: Ничто первоначальное, чем Нет и отрицание» (там же: 19).

Хайдеггер указал генетическую связь западного ratio и восточного Логоса в исходном значении терминов, не различавших еще мысли и слова в их совместном отношении к делу. Европейское ratio стало рациональностью разума лишь после Декарта, и с этим связано развитие естественных наук. В XX веке ratio стало восприниматься как синоним сущего бытия, а

«бытие и основание – то же самое»:

«ничего нет без почему» (Хайдеггер 1999: 71).

Отличие ratio от Логоса в том, что первое означает учет в широком смысле, тогда как второе –

«это греческое слово, заменяющее латинское ratio, наш немецкий вспомогательный глагол быть – esse означает присутствовать (an-wesen). Проясненное в греческом смысле бытие значит вы- и про-являться в несокрытом и, являясь таким образом, длиться и пребывать» (там же: 179).

«Логос значит сказать, сказание, т.е. обнаружить, позволить чему-либо появиться в своем виде, показаться в том, какой общий облик оно принимает для нас, потому что сказывание приводит нас к его образу <…> одновременно подразумевает нечто сказанное, т.е. показанное, т.е. наличное, предлежащее как таковое, нечто присутствующее в его присутствии: сущее в его бытии. Логос называет бытие, но Логос как нечто наличное, предлежащее, как образец является одновременно тем, на чем лежит и покоится нечто другое: почва, основание. Логос называет основание – это сразу и присутствие, и основание <…> Бытие в смысле Логос – это собирающее позволение быть наличным» (там же: 183 – 184).

Основание предполагает некую глубину как плодоносную почву;

«основание есть то, на чем нечто покоится, в чем нечто заключается, из чего нечто следует» (там же: 164).

Всю жизнь Хайдеггер искал слово, способное изъяснить логос как сущность не только языка, но и Бытия: глухое Ничто

«необходимо облечь в звучащие формы слова, которые развивают смысл тишины через образ и понятие – к символу. Язык тишины исчезает, превращаемый в предмет, в речь, тогда неизвестно куда девается „его существо“» (Хайдеггер 1993: 300).

Мы не в состоянии постичь сущность этого существа, поскольку утратили представление о том, что оно существует. Сами пребывая в материальных формах, мы всё облекаем в плоть, и только тогда эта сущность предстает перед нами – но в каком виде? Даже

«существа языка мы знать не можем»,

хотя это

«вовсе не недостаток, но преимущество» (там же: 272).

Возникает соблазн понимать мысли философа как желание проникнуть в сущность концепта.

Попытка соединить реализм и номинализм утверждением, что в вещи одновременно присутствуют и индивидуальные, и видовые, и родовые сущности. Представляя, например, стул, Хайдеггер выделяет его как «вещь окружающего мира», данную в конкретном переживании (видит только обращенную на него часть стула, но домысливает все остальные его части) – суждение о вещи в ее целом (объем понятия). Вместе с тем это и «природная вещь» со всеми своими признаками (вес, окраска, высота, ширина и т.д.) – суждение о качественных признаках, выделяющих вещь из окружающего мира. Затем выделяется «вещность как таковая» (материальность, подвижность, протяженность и т.д.) – суждение о категориальном обобщении, т.е. оценка уже существующей в сознании категории, которой в самой вещи нет. Таково «категориальное созерцание» в «структуре сознания», которое является как очевидность «живого присутствия» (Хайдеггер 1998: 31 сл.). Первые две «вещи» представляют понятие, сложенное из объема и содержания, как явление, третье – категориальное обобщение есть феномен. Явление являет что-то другое, феномен показывает сам себя (там же: 88). Так,

«язык существует только потому, что существует речь» (там же: 279)

как явление языка, тогда как, видимо, концепт есть феномен, который раскрывает сам себя в исследовательской интенции субъекта.

Таким образом, последовательность процедуры исследования такова.

· В акте синтеза – восприятие нерасчлененной вещи как «данность предмета» – индивидуального в чувственном созерцании (= образу).

· В акте идеации происходит созерцание всеобщности вида, выявляется инвариантная идентичность многих индивидуальных вещей в отвлеченном понятии.

· В акте категоризации осознается нечто, что всегда сохраняется неизменным – «это соотношение уровней в бытии» (там же: 80), соотносимое с символом.

«Трансцендентальное отнюдь не является неким действием, выдуманным человеческим мышлением» (там же: 151).

Все движения происходят в границах слова.

«Когда мы спрашиваем, что же такое „основание“, то прежде всего мы имеем в виду вопрос о том, что означает слово; слово что-то означает; оно дает нам нечто понять, и именно потому, что говорит из самого Нечто»,

и тогда

«сущее является нам как объект, как предмет» (там же: 158).

Именно так следовало бы описывать момент выхода эйдоса (образа идеи) из концепта.

«Феноменологический критерий – это только понимающая очевидность и очевидное понимание переживаний, жизни самой по себе – в эйдосе»,

а не в понятии («никакого высокопарного, необоснованного понятийного вопрошания!») (Хайдеггер 1996: 12, 13).

II. БОДУЭН ДЕ КУРТЕНЭ