Полурослица встала и сощурила свой единственный глаз.
– Это что?..
– Да, – ответила Блажка, поднимая заряженное тренчало.
В их сторону скакал олень, и эльф на его спине выглядел им знакомо.
Н’кисос.
Сломанная рука молодого воина по-прежнему висела на повязке, поэтому он ехал, не держа оружия. Но Блажка все равно не сводила с него прицел.
– Ближе не подходи!
Она не знала, понимал ли он по-гиспартски, да ее это и не волновало. Если он не прислушается, стрела в шею ему все переведет.
Н’кисос затормозил оленя, повернул животное боком и указал в ту сторону, откуда прискакал. Его раскрашенное лицо подсвечивалось призрачным сиянием оленьих рогов.
– Какио Уа’супа.
Блажка больше не владела загадочным даром эльфийского, но узнала имя эльфийки, которая прежде его ей давала.
Горькая Синица.
Н’кисос заговорил снова.
– Ты поняла? – спросила Блажка у Жрики, не отводя от эльфа ни взгляда, ни оружия.
– Я нет, а Белико да. Он говорит, ржавокожий хочет, чтобы мы поехали за ним. Что его отец поймал Синицу.
– Черт.
– Но нам не обязательно с этим разбираться, – предположила полурослица.
– Она мне помогла. И не один раз. Поэтому обязательно.
К тому времени, как они с Жрикой забрались в седло, Н’кисос уже ехал обратно. Они проследовали за ним на юго-запад. Путь вышел недолгий. Синица шла пешком и далеко уйти не успела. А прятаться ей было негде.
Впереди равнина прерывалась лишь складками светлой пыли и отчужденными зарослями упрямых кустов. Синица стояла посреди этой выжженной пустоты и кричала на Призрачного Певца. Тот молча сидел на олене перед ней, и вид его был неумолим. Завидев Блажку, Синица попыталась броситься к ней, но Призрачный Певец выставил копье, чтобы преградить ей путь. Но ее криков он сдержать не мог.
– Уходи! – взмолилась Синица. – Тебе нужно уходить!
Снова оказавшись рядом с эльфийкой, Блажка стала понимать язык Рогов.
– Отпусти ее, – сказала она Призрачному Певцу, останавливая Щелка. Старший эльф был на расстоянии полета дротика, а его сын встал справа, и до него было вдвое дальше. – Следи за Н’кисосом, – шепнула Блажка Жрике, находившейся в седле перед ней.
– Твой свин у нас между ног нехорошо воспримет крик Белико на таком расстоянии, – пробормотала в ответ полурослица. – Как и беременная эльфийка.
Черт.
Блажка нацелила арбалет на Н’кисоса и заговорила с его отцом.
– Я не стану играть в твои игры, эльф. Отпусти Синицу. Дай ей подойти ко мне. Иначе всажу эту стрелу твоему сыну в глаз.
Ни один из воинов не отреагировал на ее угрозу. Их лица остались каменными. А в ответе Призрачного Певца чувствовался лед.
– Ты не можешь причинить мне большей боли. Ты не можешь доставить Кровному Ворону больше страданий, чем уже доставила.
– Сломанная рука – это еще не смерть, – ответила Блажка.
– Смерть лучше позора, – заявил Призрачный Певец. – Смерть лучше изгнания и бесчестья.
– Ты сам выбрал этот путь, – сказала Синица.
– Потому что ты побоялась по нему пройти! – От гнева, который вспыхнул в старшем эльфе, его олень взбрыкнул, но наезднику удалось совладать с животным и затем посмотреть на Блажку. – Отклонению не должно впредь быть бичом моей семьи.
– Уезжай, Блажка!
– Я не могу. – Блажка подтолкнула Жрику локтем, давая знак спешиться, затем помогла полурослице вылезти из седла и спустилась со свина сама. Не приходилось сомневаться: Щелк рванет с места, как только услышит Белико, зато так зверь хотя бы останется невредим. И не ранит их. Значит, одно препятствие устранили. Теперь осталось только разобраться с Синицей. На’хак и Н’кисос ушли из Псового ущелья до прибытия Шакала и не знали, какой силой обладает Жрика. Они опасались только Блажки, поэтому она могла удерживать их внимание на себе, шагая вперед с опущенным арбалетом.
– Ты сказала Сидящей Молоди, что наши жизни связаны, – сказала она Синице. – Нельзя верить в это и просить меня тебя оставить. И не в моих правилах бросать женщину с нерожденным ребенком на смерть.
– Это не ребенок, – заявил Призрачный Певец. – Ты ничего не понимаешь. – И отведя копье от Синицы, посмотрел на нее сверху вниз. – Делай, что должна.
Блажка вдвое сократила расстояние между Щелкочесом и оленем. Теперь она была так близко, что могла различить слезы в боевом раскрасе Призрачного Певца. Синица пошла в ее сторону, пока они не встретились.
– Иди же, – прошипела она. – Сейчас!
– Уйдем вместе.
– Нет. Это невозможно. Уезжай! Они ничего мне не сделают. Тебе нельзя оставаться! Прошу!
Синица была в отчаянии, граничащем с паникой.
Призрачный Певец заглушил ее слова своим властным голосом.
– Покончи с этим!
– Нет! – Синица резко обернулась к нему.
– Тебе дали второй шанс, а ты все равно отказываешься избавить нас от позора!
Ярость в лице старого воина заставила Блажку выступить вперед Синицы.
– Это твой позор, эльф. Ты говоришь, я ничего не понимаю, но я слышу, что ты говоришь о своей семье. Думаешь, я не вижу отца, который отрекся от дочери? Этот позор твой.
Призрачный Певец распахнул глаза, у него отвисла челюсть.
– Дочь? – переспросил он, переместив взгляд на Синицу. – Ты скрыла правду. – Обвинение прозвучало еще более грозно.
Блажка почувствовала, что Синица схватила ее за руку.
– Уезжай.
– Мне она такая же дочь, как тебе, – выпалил Призрачный Певец.
Эльфийка сжала пальцы сильнее.
– Не слушай.
– Горькой Синице не хватает смелости, так я скажу за нее.
– Молчи, На’хак!
Призрачный Певец ее не слушал.
– Женщина, которую ты, как тебе кажется, спасаешь…
– Не слушай его, Ублажка!
Отпустив ее, Синица схватила горсть земли, плюнула себе в руку и подбросила все это в воздух.
– м’хун нахи Н’кис’эло да вийела.
Слова Призрачного Певца лишились смысла. Потеряв дар понимания, Блажка бросила взгляд на Синицу, но эльфийка больше не смотрела ей в глаза, тогда она повернулась к Жрике.
– Что он, нахрен, сказал?
Полурослица стояла ошеломленная.
– Жрика!
– Он… он сказал…
Ее перебил голос Призрачного Певца, который перешел на гиспартский.
– Я сказать. Синица, – он указал копьем на Кровного Ворона, – мать Н’кисоса. И… – Копье переместилось в сторону Блажки, – твоя.
Когда он перестал запинаться, в ночной тишина повисла пауза.
Блажка нарушила бы ее хохотом, но Синицыно лицо подавило в ней желание смеяться.
Отчаяния в нем как не бывало. Губы эльфийка крепко сжала – чтобы сдержать рвущийся наружу крик боли. Влажные глаза горели от возмущения, а брови решительно сдвинулись. Ее трясло. Она прошипела что-то Призрачному Певцу. Язык Рогов снова стал для Блажки загадкой, но гнев этих слов был очевиден. Это были слова проклятия. И вместе с тем – признание.
Блажка почувствовала, как безумие, что окружало ее последние месяцы, принялось пускать корни, когда сказанное подтвердилось еще и уверенным видом самой Синицы. Если не обращать внимания на беременный живот, она выглядела не старше Блажки. Черт, а в те редкие моменты, когда улыбалась, и вовсе казалась моложе.
Схватив Синицу за плечи, Блажка заставила эльфийку посмотреть на себя.
– Она умерла. Моя мать умерла. Она умерла! Берил ее похоронила, нахрен!
По Синицыным щекам медленно покатились слезы. А она так же медленно начала терять самообладание.
– И то тело до сих пор под землей, – ответила она скорбно. – То, что стоит перед тобой, принадлежало несчастной дочери моего племени, чью жизнь унесла болезнь в Псовом ущелье.
Блажка крепче сжала пальцы – только эта хватка удерживала ее от того, чтобы упасть на землю.
– Я не… Я не понимаю.
Синица уже почти поддалась своей скорби, беззвучные слезы грозили сломать ее. Она хоронила их в яме глубокого сожаления, присыпала холмом отчаяния. Затем медленно подняла руку и нежно провела дрожащим большим пальцем по Блажкиным губам. А когда заговорила, с ее губ хлынула эльфийская речь, и Блажка понимала ее, будто родную.
– Я Возвращенная. Это редко случается среди моего народа, даже на нашей высоте, но мое племя чтит эту тайну.
Блажка слышала, как совет называл Синицу, но не поняла, что это был ее почетный титул. Ее чтили. И боялись.
– Как?
– Не могу сказать. Поначалу я не могла отличить видения, которые возникали у меня в голове, от ужасов того, что происходило перед моими глазами. Сама жизнь и воспоминания о ней были как два потока в одном ручье, оба холодные и неотвратимые. Я жила в вынужденных размышлениях, и мои новые шаги ступали по старому пути. Я, как и прежде, покинула земли своего племени, но меня задержали кавалеро, потом меня продали и заключили в разрушенной башне человека по фамилии Коригари. И там я снова пережила надругательство орков.
Блажке стало дурно от мысли, что она перенесла такие муки дважды. И от мысли, которую осознала, слушая воспоминания эльфийки. Когда она увидела эту девушку в первый раз, на болоте, та была вся грязная и лежала без сознания. Шакал со Штукарем вытащили ее из хижины Месителя, и потом все втроем чуть не стали добычей роха, если бы Блажка с Овсом их не нашли. Потом им всем пришлось бежать от Месителя. Во время погони Синица очнулась, когда Штукарь попытался переложить ее со своего свина на… Блажкиного.
– Ты знала, – сказала она, с трудом глядя эльфийке в глаза. – С самого начала знала.
– Ничего я не знала, – ответила Синица, отклоняя ее умоляющий взгляд. – Я ничего не знала о себе и не знала о тебе. Я будто только что родилась и была младенцем.
– А когда поняла? – спросила Блажка почти криком, сама не зная, почему это так важно, но ей хотелось скорее получить ответ.
– Когда Шакал увез меня из крепости, а Певчий освободил, я начала постигать истину о своей жизни. И даже тогда я думала, что сошла с ума.
– Но Рога так не думали, – сказала Блажка. – Они подчинились тебе, когда ты попросила помочь Серым ублюдкам. И потом опять, с Сидящей Молодью.