– Немного, – ответил Джейсон и что-то написал рукой в воздухе. – Я не достиг вершин. Просто прошел основы.
– У тебя была перьевая ручка для каллиграфии? – спросила я.
– Да, – сказал Джейсон. – И эти… как же они называются?
Джек подсказал что-то неразборчивое, но Джейсон ответил:
– Иди ты, тебя никто не спрашивал!
– Она спрашивала, – возразил Джек.
– У тебя есть канцелярские принадлежности? – спросила я.
– Точно! – воскликнул Джейсон. – Канцелярские принадлежности.
– Значит, они тебе нравятся, – сказала я.
– Нравятся, – согласился Джейсон.
– В детстве ты любил ходить в магазины канцтоваров? – спросила я.
– Да, – вспоминал Джейсон. – Моя сестра художница, она часто брала меня с собой в Hobby Lobby, где покупала все, что нужно для лепки и прочего. Я посмотрел на витрину и понял: «Ты любишь каллиграфию, чувак! Все эти слова можно написать такими прекрасными способами…» Так что я купил себе маленький набор для каллиграфии с перьевой ручкой!
– Как необычно, – сказала я. – У меня нет перьевой ручки.
– Да, еще чернила и все остальное! – он был так взволнован, что мы с Джеком рассмеялись.
– И разные наконечники, – добавил Джейсон. – Я даже не знал, что существуют разные наконечники!
– Ты знал, что он увлекался каллиграфией? – спросила я Джека
– Нет, мэм, не знал, – ответил Джек. – Для меня это новость.
– Ладно, чувак, я ботаник, – сказал Джейсон. – Я люблю каллиграфию.
– Значит, ты легко читаешь скоропись? – спросила я.
– Абсолютно, – ответил Джейсон.
– Не знаю, как в Алабаме, – сказала я, – но теперь во многих штатах детей не учат скорописи.
– Да, они набирают текст на компьютерах, – согласился Джек.
– Думаю, это весьма прискорбно, – сказал Джейсон. – Зато все умеют печатать. Это очень нужный навык. Курсив важен, но в наше время люди должны уметь печатать не менее ста знаков в минуту.
– Ты вполне осознано относишься к созданию текстов, – заметила я.
– Спасибо! – сказал Джейсон. – Я ценю это. Правда, не совсем понимаю, что это значит, но мне приятно.
Перепишите от руки это предложение, содержащее все двадцать шесть букв английского алфавита.
The quick brown dog jumps over the lazy fox[172].
48Школьные дни
У Грамматического стола люди любят вспоминать о том, что они делали, когда учились в школе. В Солт-Лейк-Сити мужчина по имени Дуглас, примерно моего возраста, спросил:
– Помните предложения, построенные по схеме?
– О, да! – воскликнула я с энтузиазмом всплеснув руками.
Вот как выглядит схема, которой я научилась у мисс Барбары Биб, учась в восьмом классе в 1978/79 учебном году.
Эту систему ввели Алонзо Рид и Брейнерд Келлог за столетие до того, как она появилась в моей школе в Южной Калифорнии. Схема заключалась в том, что нужно расположить слова на горизонтальной линии с вертикальной чертой. Слева от вертикали ставится подлежащее, справа – глагол, а после глагола – прямое дополнение. Прилагательные, наречия и предложные фразы пишутся ниже основной линии под теми элементами, к которым они относятся. Есть еще много нюансов, но это – основные правила.
В наши дни большинство людей, изучающих структуру предложения, осваивают более современные методы, но многие ностальгируют по старым схемам, как это часто бывает с детскими воспоминаниями.
– Я ненавидел эти схемы, – сообщил Дуглас.
– А мне они нравились, – сказала я.
– Я в них так и не разобрался, – продолжил Дуглас. – Но мне просто интересно, почему в итоге их перестали изучать?
– Может быть, потому что дети их ненавидели? – предположила я.
– Они вообще на что-то повлияли? – спросил он.
– На меня повлияли, – ответила я. – Это главная причина, по которой я сижу сегодня за этим столом. Я всерьез увлеклась грамматическими схемами. Многие дети их ненавидели, но мне они нравились, и я упражняюсь до сих пор.
Я показала Дугласу книгу со схемами предложений, а он продолжил свои излияния:
– Когда я услышал, что этому больше не учат в школе, то воскликнул: «Наконец-то»! Осталось только избавиться от алгебры, и я буду в порядке.
По всей стране люди делились воспоминаниями об этой некогда популярной учебной методике. Обычно они были примерно моего возраста или старше.
В Саут-Бенде, штат Индиана, мужчина спросил меня:
– Как вы относитесь к тому, что в школах больше не учат составлять предложения по схемам?
– Думаю, есть и другие методы для изучения структуры предложения, – ответила я. – Так что я не особо переживаю по этому поводу. Но мне нравились эти схемы.
– Да? – удивился мужчина, который явно имел противоположный опыт.
– Благодаря им я увлеклась изучением языков, – сказала я. – А недавно встретила свою учительницу, которая учила меня строить схемы предложения в школе Калифорнии. (Привет, мисс Биб!)
– Думаю, это зависит от типа личности, – предположил мужчина. – Мне никогда не нравилось составлять схемы, а моей жене нравилось. Но она из тех, кто выравнивает предметы на полке.
Некоторые школьные воспоминания сохраняются дольше других.
– У вас есть какие-нибудь грамматические вопросы? – спросила я у двух женщин в Санта-Фе.
– Очень много, – ответила женщина с рыжеватыми волосами, которая выглядела чуть старше 20.
– У вас есть учебник Warriner’s[173]? – спросила меня Мария, другая женщина, которая оказалась матерью первой. Она имела в виду Warriner’s English grammar and composition, названный по фамилии автора. Этот учебник английского языка был популярен, когда я училась по нему в школе.
– С собой нет, – ответила я. – Но возможно, есть дома на полке. Вы преподаете?
– Нет, – ответила Мария. – Когда я четыре года ходила в Академию урсулинок[174], монахини подарили нам учебник Уорринера.
– Я тоже ходила в среднюю школу для девочек! – сказала я.
– Нам приходилось приносить его на каждый урок, – продолжила она. – Там были правила под разными номерами. Если мы ошибались при ответе в классе, то нам просто ставили номер правила, которое было нарушено, например 1A. В письменных работах – эссе или докладах, снимали по баллу за каждую ошибку. Одна ошибка снижала оценку с А до В, а две ошибки – до С. Так что первые недели в школе стали просто кошмаром. Но можно было сделать работу над ошибками. Мы сдавали исправленные номера, и их снова проверяли.
– Очень последовательно, – сказала я. – Такой систематический подход впечатляет.
– Ученицы между собой называли учебник библией, – сообщила она. – Мы спрашивали друг у друга: «Ты взяла библию?» Учительница как-то услышала это и удивилась: «Вы повсюду носите с собой Библию?» А мы такие: «Нет, это Уорринер!»
– Вы так долго зависели от этих чисел… Помните, что они означали? – спросила я.
– Ни черта! – ответила она. – Хотелось бы вспомнить, но нет.
– Бьюсь об заклад, что учителя помнят, – сказала я. – Даже на смертном одре, если сиделка скажет неграмотно, они ответят: «Это было 2А».
– О, да, – согласилась Мария. – Или 4А. Точно! Клянусь, вы правы.
– Вам нравился такой упор на грамматику? – спросила я.
– Я это пережила, – сказала Мария.
– Вы тоже ходили в строгую школу с такой грамматической библией? – спросила я у ее дочери.
– Нет, не ходила, – ответила девушка.
– Но вы знали об этой истории? – спросила я.
– Нет, не знала, – сказала она. – Это так забавно!
– Мне нравится ваш столик, – сказал мужчина по имени Винсент из Детройта. – Мне подарили кружку с надписью: I’m silently correcting your grammar (Молча (про себя) я поправляю вашу грамматику).
– Вы носите ее с собой? – спросила я.
– Иногда хочется принести ее навстречу и прихлебывать всякий раз, когда люди говорят что-то неправильно, – сказал Винсент. – Но я так не делаю.
– Боитесь прослыть занудой? – спросила я.
– Не хочу быть плохим парнем, – сказал Винсент. – Но всегда замолкаю, когда слышу что-то не то.
– А что если на длительной презентации вам придется услышать «не то» 17 раз? – спросила я.
– О, боже! – воскликнул Винсент и рассказал о своей учительнице в начальной школе, которая ставила дополнительные баллы ученикам, заметившим грамматические ошибки.
– Даже если ошибался директор школы, она все равно говорила: «Эти слова режут слух. Кто услышал?» Тому, кто верно указывал на ошибку, она ставила бонусные баллы. Это просто застряло у меня в голове, и я всегда слышу, когда люди говорят неправильно.
– Учительница хотела, чтобы вы сказали ей или прямо директору? – спросила я.
– Мы говорили об этом в классе, – ответил Винсент.
– Тогда ладно, а то я как раз собиралась заметить, что здесь возможны этические проблемы, – сказала я.
– Нет-нет, – ответил Винсент. – Директор делал объявление по радио для всей школы, и учительница с нетерпением ждала окончания трансляции, чтобы спросить, заметил ли кто-то из нас то, что услышала она.
Хорошие учителя оставляют о себе прекрасные воспоминания.
– О, боже! – воскликнула Келли из Толедо. – Лучшая учительница английского языка была у меня в девятом классе. Именно тогда я выучила грамматику и запомнила на всю жизнь.
– Как звали учительницу? – спросила я.
– Ее звали миссис Скулус, – ответила Келли.
– Ого! – удивилась я. – Именно так, как и должны звать учителя: