— Ничего не понимаю, — сказал я. — Может быть, объясните нам, в конце концов, что происходит?
— Что там объяснять? — пожал плечами незнакомец. — Просто идет война…
— Хренотень какая-то! — не выдержал Канцевич.
— И против кого вы воюете? — вмешался в разговор Корреспондент. — А самое главное — из-за чего?
— Бросьте вы задавать дурацкие вопросы, — сказал человек с автоматом. — Нет времени… И у меня, и тем более — у вас. Вы лучше вот что зарубите себе на носу: Объект надо уничтожить во что бы то ни стало! Завтра утром с него будет нанесен удар ракетами с ядерными и химическими боеголовками не только по нашим войскам, но и по населенным пунктам в оперативной глубине. Сами понимаете, чем может увенчаться подобная вакханалия!
При отправке на задание вам, конечно же, ничего не сказали, продолжал он. Но первой была наша группа, а вы должны были дублировать нас. Сначала нам везло, но в пяти километрах отсюда мы напоролись на дозор противника, и уйти живым из этой месиловки удалось только мне. И я ждал вас, чтобы предупредить… чтобы вы не повторили наших ошибок… противник усилил охрану…
Речь незнакомца делалась все более отрывочной, и в конце концов он зашелся странным, булькающим кашлем.
— А ты уверен, что мы сможем прорваться к Объекту? — с сомнением спросил Бык.
— Комп-планшет есть? — вместо ответа спросил неизвестный. — Давай, покажу расположение их дозоров и систему охранения — то, что мы сумели узнать ценой собственной шкуры…
— Показывай, — сказал Бык, включая комп-планшет.
— Смотри… Вот здесь, за болотом, дозоры расположены в шахматном порядке… Вот тут у них сидят на деревьях снайперы… Там — минные поля и система инфракрасных датчиков для обнаружения движущихся объектов… Пройти вам с этой стороны будет трудновато, но это единственный путь к Объекту. Меньше охраняется другое направление — вот здесь. Но туда вообще лучше не соваться: радиоактивная зона третьей категории… Недавно там был сбит наш «Ястреб», а к его крыльям, как назло, было подвешено две ядерных штучки — ну, и ахнуло так, что на десятки километров вокруг все стало черным!..
— Ты уверен в этом? — скептически осведомился лейтенант.
— Еще бы! Там все дозиметры зашкаливает со страшной силой!
— Ну, а пройти-то там все-таки можно? — настаивал Бык.
— Можно, — усмехнулся незнакомец. — Если жить надоело!
— Ясно. — Лейтенант свернул планшет и поглядел на нас. — Что скажет народ?
— «Раз надо — так «да», сказала тетя Соня, когда после двадцатилетней разлуки встретила свою первую любовь Ленчика Носа, и тот с ходу сделал ей предложение, — витиевато выразился Канцевич.
В моей голове словно возник стоп-кадр документальной хроники: мирный город, очень похожий на Лиссабон, разрушенный почти до основания ракетно-ядерным ударом, и я сказал:
— Антон Флажелу готов, мой лейтенант, выполнить любые… — русское слово «задачи» из головы вылетело, пришлось заменить его английским синонимом, — любые «мишенс»!
И тут Корреспондент вскочил.
— Вы что — опупели?! — почему-то зловещим шепотом вскричал он. — Да какое вы имеете право?.. Это же не компьютерные игры, поймите!.. Это — война, и если вы согласитесь, то вам придется вступить в нее и убивать!.. Убивать людей — таких же, как вы! Вы хоть знаете, кто с кем и за какие идеалы воюет?
— Красиво говоришь, писатель, — процедил сквозь зубы Бык, сощурившись. — И что же ты предлагаешь? Устроить братание с противником?
— А вы уверены, Евгений, что мы столкнулись с противником? Почему вы считаете, что это — агрессор и что мы всего лишь обороняемся? Лично я очень в этом сомневаюсь! К тому же, война — это всегда жестокость, а жизнь научила меня одной простой аксиоме: никому не позволено быть жестоким по отношению к другим людям! Ради чего бы то ни было!
— Даже ради защиты своих близких? — спросил Канцевич.
— Какие вы все остолопы! — взорвался Рамиров. — И как только до вас не дойдет, что убийство и на войне не перестает быть убийством?! Это те, кому нужно с помощью войны решить свои шкурные проблемы, дурачат вас красивыми словами о воинском долге, о защите Отечества, о национальных интересах и тому подобное!.. И вы им верите и служите, и вы играете в эти грязные игры с чистой совестью!.. Но запомните: убивая «во имя жизни», вы в то же время убиваете эту самую жизнь и, прежде всего, — свою собственную! Вас объявят героями сейчас, но пройдет пять, десять, двадцать лет — и вас будут мучить кошмары, потому что вы осознаете, кто вы есть на самом деле — убийцы!..
Рамиров, тяжело дыша, перевел дыхание. Таким мы еще его не видели.
Наверное, Одессит вспомнил в этот момент своего деда, ветерана второй мировой войны (русские называют ее «Великой Отечественной»), потому что разъяренно выпалил:
— Послушай, ты!.. Попробовал бы ты сказать такое в сорок первом году прошлого века! Или в сорок пятом! Попробовал бы ты сказать это в лицо тем, кто вернулся с войны слепым, оглохшим от контузий, без рук-без ног, изрешеченным осколками!.. И если бы ты заикнулся об этом в присутствии моего деда, которого травили овчарками в Освенциме, он бы плюнул тебе в рожу, а я… я бы удавил тебя голыми руками!..
— Успокойся, Слава, — взял Одессита за рукав Бикофф. — Не трать зря нервные клеточки и время на этого толстовца!
До сих пор оторопело слушавший наш морально-нравственный диспут человек с WG словно очнулся и, не сводя застывшего взгляда с Рамирова, подтянул к себе ган поближе.
— Пацифист, значит? — задыхаясь, прохрипел он. — Да из-за таких, как вы, все и началось! Ненавижу вас, умников и пустобрехов!..
Он угрожающе щелкнул затвором, но лейтенант схватил его за руку.
— Остынь, приятель, — посоветовал он. — Не то нам придется потом отвечать за этого гаврика-гуманиста… Ты идешь с нами?
Человек с автоматом обмяк. Лицо его посерело и осунулось под слоем загара и коркой грязи.
— Идите, лейтенант, одни, — сказал он. — Я свое… уже… отвоевал…
Последние слова его были чуть слышны. WG выпал из его руки, а изо рта, вместе с пузыристой пеной, неожиданно хлынула кровь.
— Канцевич, укол! Быстрее! — заорал Бык, но не успел Одессит расстегнуть свой вещмешок, как незнакомец рухнул боком на траву.
Умер он мгновенно.
— У него осколок в спине сидел, — сказал Канцевич, осмотрев тело. — Под повязкой… Силен мужик был!
И снял берет.
— Пошли, ребята, — сказал Бикофф.
— Мы не будем его хоронить? — удивился я.
— Некогда, — буркнул командир.
Он взглянул исподлобья на журналиста.
— Может, останешься, а, писатель? И в дерьмо не влезешь, и нам обузой не будешь… Или как?
Рамиров закусил губу.
— Или как, — утвердительно отозвался он и добавил: — Ни черта вы так и не поняли, лейтенант!
— Только одно учти, — жестко сказал Бык. — Если погорим по твоей милости — лично пристрелю тебя как предателя, понял?
— Вот-вот, — уже успокоившись, проворчал Корреспондент. — Чуть что — вы сразу хватаетесь за оружие. «Добро должно быть с кулаками»… Но не с оружием же, черт возьми!
Секунду лейтенант смотрел как бы сквозь Рамирова, потом разжал свои пудовые кулачища и повел нас дальше по лесу.
Мне казалось, что болото никогда не закончится. И когда мы, перепачкавшись до пояса в вонючей жиже, стали выбираться из топкой трясины, Одессит, который шел последним, вдруг оступился и по горло провалился в черную воду.
Тонул он профессионально. Вокруг были начеку многочисленные дозоры противника, и поэтому Слава даже не пикнул. Все наши попытки вытянуть его оказались тщетными. Одессит успел только передать командиру свой ган с подсумком и «горб» с взрывчаткой, а через несколько секунд над его головой сомкнулась смрадная топь, и на поверхности закачались, лопаясь, большие пузыри воздуха…
— Как же так, Слава? — сказал я непослушными губами. — Зачем так нелепо?.. Это не правильно, Одессит!..
Бык же не проронил ни слова. Корреспондент хотел что-то сказать, но передумал и молча взял у командира из рук ган и вещмешок Канцевича.
МИЛИТАР ИОСИФ ГУВХ («АББРЕВИАТУРА»)
Они обложили нас с трех сторон плотным кольцом и не давали поднять головы. Казалось, что и воздух уже состоит не из молекул водорода и кислорода, как известно любому школьнику, а из шариков свинца и стали, беспорядочно циркулирующих подобно броуновскому движению атомов. Феномен был, конечно, чисто психологический, а не физический, но легче от этого нам не было. Нисколько нам не нравился этот самый феномен. Олегу — больше всех, потому что его успели ранить в плечо, времени на перевязку не было, и Сибиряк только судорожно дергался при каждом резком движении рукой, роняя на густую траву капли крови.
Противника насчитывалось до роты. На трех тяжелых бронетранспортерах. Атаковали нас грамотно: под прикрытием пулеметного огня, короткими перебежками, постепенно затягивая петлю окружения на наших глотках, чтобы не дать нам ни малейшего шанса на прорыв. Откровенно говоря, мы и сами на это уже не надеялись. А уходить было позарез необходимо, и не на все четыре стороны, а в направлении вертолетной площадки, до которой было еще добрых пять километров с гаком. Час неторопливой, по нашим понятиям, ходьбы…
Решение пришло в мою голову тогда, когда я в очередной раз обложил всеми ругательствами, которые узнал с момента рождения по настоящее время, те бронированные дуры, что медленно надвигались на нас, сбивая, словно спички, деревья. Это решение было таким сумасшедшим, что сначала выглядело как бред в состоянии аффекта, но потом я понял, что именно его несуразность подобной затеи могла дать шанс на успех.
Когда человека припирают к стене и подносят к его беззащитному горлу лезвие ножа, бедняге ничего не остается, кроме как выкинуть такую фортель, которая и в голову не может прийти нападающему.
Идея возникла у меня, когда я заметил, что из башни одного из бэтээров торчат усики антенны. Антенна означает связь. А ведь с помощью связи можно попытаться вызвать средство более скороходное, чем «свои двои».