Три часа работали хирурги, три часа спасали они жизнь парню. Вывезли из операционной, снова подключили к ИВЛ, и снова потекли растворы плазмы, крови, солевые и коллоидные растворы. Моча весело журчала по мочевому катетеру, говоря о хорошем кровоснабжении органов.
В анализах сохраняется тяжелая анемия, кровь слишком подкислена, не давая возможности нормально протекать биохимическим процессам. К утру мы его более-менее компенсировали, днем он еще потребовал искусственную вентиляцию, трансфузию крови, плазмы и много жидкости. За эту ночь мы пролили почти ведро растворов.
Еще очень долго он будет лечиться, много проблем предстоит нам решить, но с начальной задачей мы справились вполне успешно…
В четыре утра я собирался прилечь, но сестры с пульмонологического отделения попросили помощи – у нашего дедушки случился очередной бронхоспазм.
Я его увидел сидящим, пытающимся губами поймать хоть немножко кислорода, идущего в маску, но у него это плохо выходило.
– Извините, Володя, но не могу, – захрипел он.
– Да ладно, ты ж не виноват.
Сестрам распорядился наладить ингаляции и внутривенно ввести препарат, расслабляющий мускулатуру бронхов.
Через пять минут старик вдохнул полной грудью.
– Ну я пошел?
Пациент протянул мне кисть, я в ответ протянул свою руку, он с жаром пожал.
– Спасибо, доктор.
– Давай поправляйся.
Я потопал к себе в ординаторскую. Устал, глаза на ходу смыкались. Чуть меньше часа я урвал для сна с этого дежурства, этого хватило, чтобы восстановить силы.
Загадочный парень
Я когда пришел на дежурство, было пятеро пациентов.
Сразу перевел старушку в терапию с полной поперечной блокадой проводящих путей сердца. Чуть полноватая женщина не очень-то хотела от нас уходить. Еще побаивалась, что сердце перестанет слушаться и начнет нагнетать кровь медленно, так медленно, что мозгу не хватит кислорода.
– Да все у вас в порядке, смотрите – ваше сердце восстановило ритм.
Бабушка оглянулась назад, где на мониторе кривая линия ритмично пульсировала с частотой в семьдесят пять ударов.
– Это хорошо, – успокоилась она.
– Да и соседи ваши, они же молчаливые, вам же скучно – кивнул я на соседку справа, у которой ОНМК, и соседа слева, у которого ОНМК, оба в коме.
– И то верно, ладно, уговорили, тока мне одеться надо, нагишом я не хочу перед соседями показываться.
Вскоре бабушка на каталке покатилась в терапию.
В изоляторе лежит мужчина, у него туберкулезные бактерии сожрали полностью одно легкое. Оно бы, может, и ничего, даже к этому временно привыкают, да к его беде присоединилось желудочное кровотечение. И вот он у нас. Изможденный, скелет, обтянутый бледно-желтой кожей, на которой расписан весь зоновский фольклор. Видимо, когда-то был авторитетом, но сейчас он не может не то что перо поднять, но даже ложку ко рту поднести. Я когда заступил, он тяжело дышал, точно загнанная лошадь. Ему прокапали плазму и кровь, кровотечение остановили, но уставшее сердце его от трудовых криминальных будней не способно было эффективно прокачивать кровь, мы подключили стимуляторы сердечной деятельности.
Через некоторое время я перевел его на управляемую вентиляцию легких. Удивительные силы организма – сердце в ответ стало стучать эффективно и без препаратов. Мы подобным образом уже троих бесперспективных туберкулезников вылечили или продлили им жизнь. У одного вообще был туберкулезный менингит. По одному отправляем их в областной тубдиспансер.
А в соседней палате лежит молодой парень. У него непростая диагностическая судьба.
Он вначале поступил в терапию с неопределенными болями в животе с фамилией Шемякин (допустим). Потом у него появились симптомы аппендицита. Хирурги залезли в живот через аппендикулярный правосторонний разрез, а там спокойный розовый червячок, тихо себе сидит и не болит. Вверху желчный выпот, разрезали посередине живот – лопнула двенадцатиперстная кишка. А ведь молчал, что получил травму. Это я уже его раскрутил на разговор. По пьяни подрался с тремя, а может, и четырьмя парнями, получил по животу. А потом сознался, что паспорт в его кармане вообще его другана, и не Шемякин он вовсе, Пупкин же.
Вот такой вот пациент. В целом он не доставлял нам неудобств, и утром его, возможно, уже перевели в хирургическое отделение.
Вечером еще одна женщина поступила с нарушением мозгового кровообращения. На фоне гипертонического криза временно отказали мозги. Ей в этот раз повезло, к утру она очнулась.
А в четыре утра в приемное отделение поступил мужчина. Половину лица он не чуял. Ему за семьдесят, а выглядит на пятьдесят – максимум. Работает. Крепкий мужичок. Давление, правда, стало скакать, принял гипотензивное средство и уронил давление. Можно было бы сказать, что передоз, но совместно с отеком лица у него анафилактический шок. Я его даже в реанимацию не пустил, он был относительно стабильным, врачи «Скорой» постарались, мы в приемнике еще покапали, стабилизировали, и через час он поступил в терапию. А потом потопал домой, отказался от лечения – супруга у него лежит, инсульт обездвижил женщину, да и работа…
Сыр «Олепунди»
Сижу, пью чай в ординаторской. Звонок.
– Да, реанимация, – чуть шепелявя, проговорил я, доедая печеньку.
– Владимир Владимирович, невролог пришел, подойдете?
– Ага.
К нашему дедушке с бронхиальной астмой пришла молодая невролог. Ноги у старика начали отказывать.
Дотошная. Обстучала всего, проверила силу в мышцах, поколола то там, то сям. Порекомендовала сделать рентген позвоночника и другие методы обследования. А также назначила свои препараты, озвучила их на словах.
У меня в голове – блин, сейчас чай остынет.
– Вы еще что-нибудь будете назначать?
– Я еще подумаю…
– Я пока схожу допью чайку.
Удалился буквально на пять минут. Доктор уже успела уйти.
Сижу читаю запись. Почерк не айс. Запнулся на одном препарате, написанном на мертвой латыни.
– Э-э-э-э, что здесь написано? – обратился я к сестре.
– Непонятно как-то…
Я:
– Мож, сыр «Олепунди»? У нас есть такой сыр? Действительно помогает?
Сестры хихикнули и пожали плечами.
Одна:
– Да, действительно какая-то капсула «Олепунди».
Я позвонил доктору, выяснилось – капсулы омепразола.
Удушье
В последнее время у меня плотный график, с суток сутки отдохнул и снова на сутки, а еще дежурства в другой больнице. А еще картошка и огород…
Шел я вчера на работу с желанием не работать, вот мечталось и хотелось, чтобы как у Ивана-дурочка – лежишь на печи, а вокруг дела делаются. Устал, видать, но график не дает халявить, и вот я на работе. Узнав, что поступил наш постоянный пациент с бронхиальной астмой, мысленно я чертыхнулся. Это только по телевизору супердоктора летят на крыльях спасения на работу, а на деле мы обычные люди, также устаем, также бывают дни, когда апатия и лень накрывает.
С утра доктор сдавал мне дежурство, и я увидел его. Худой, уставший, пожилой мужчина. Он узнал меня, вежливо поздоровался, в нос ему тихо шумел кислород. Он сидел и кушал, и каждое движение ложкой доставалось ему с таким трудом, что как будто пудовую гирю поднимал. И как-то стало неприятно за свои мысли, мои проблемы ничто по сравнению с его бедой. Сразу после принятия пищи дыхательная недостаточность усугубилась, он силился протолкнуть в себя хоть чуть-чуть воздуха, атрофированные мышцы шеи и грудной клетки тужились, пытаясь спасти несчастного, но у него это плохо получалось. Кислород крови на экране монитора таял с каждой минутой.
Мы наладили ему ингаляции препаратов, расслабляющих мускулатуру бронхов, увеличили подачу кислорода, и через несколько минут он наконец вдохнул в себя полглотка живительного воздуха, порозовел.
Разговорились. Ему уже восьмой десяток пошел, он практически не ходит, переживает за супругу, она совсем сдала – ослепла и ослабла. Так вместе и тянут свою ношу. Сын, узнав, что папа в реанимации, примчался с рыбалки домой, помогать маме.
А он, несмотря на свою немощность, возраст, очень хочет жить. Мы удивляемся – у него нормальной, функционирующей легочной ткани и не осталось, но сердце бьется. Он принимает долбаную кучу препаратов, чуть ли не горстями, и живет.
Вы напишите: разве это жизнь? А он ценит каждую минуту, час и день своего существания на этой грешной земле.
За сутки еще трижды его душила болезнь, и трижды мы справлялись с костяной.
Сутки прожили, и то хорошо. И я следующему доктору сдал его более-менее компенсированным.
Спецюмор
Я иногда подкалываю сестер, особенно хорошо молодые ведутся на развод.
Всегда такие шутки проходят при стабильном состоянии пациента, иначе они попахивают идиотизмом.
Например лежит пациент, накачанный наркотой, за него дышит аппарат, мигают цифры монитора, все идет в штатном режиме. Я вхожу в палату и с ходу молодой сестре на полном серьезе с озабоченным лицом:
– Смотри, что происходит!
Девушка начинает метаться, искать причину недовольства, другие сестры хихикают в кулачки.
– Где, что?
– Ну вот же, вот, ты что же, не видишь? – показываю я неопределенно пальцем.
Та ищет. Кто-нибудь из зрителей останавливает девушку.
Или в операционной м. сестре:
– Смотри, ты все испортила!
– Где, что? – пугается она.
– Ну вот же, вот! – стучу я пальцем по анестезиологической карте.
Опытных сестер на таком разводе не проведешь, тертые калачи.
Но и с ними весело. Заполняем бумаги.
– Владимир Владимирович, скажите, пожалуйста, номер истории.
Я тупо вторю:
– Номер истории.
– А? А-а-а-а-а…
Пожилая младшая сестра (санитарочка):
– Владимир Владимирович, можно к вам в ординаторскую сходить… (хотела договорить о помывке полов).
Но я не дал договорить.
– Как вам не стыдно, Тамара Михайловна, вы взрослая женщина и занимаетесь такими низкими делами!