Гиттель притормозила.
— Это Старый Город. Любуйтесь.
— Он прекрасен, — сказала Мириам.
Ребе не сказал ничего, но глаза его сияли.
— Мы будем жить далеко отсюда? — спросила Мириам.
— Прямо за углом. Будете это видеть каждый день и не устанете.
Глава 12
Отец и сын пожали друг другу руки, похлопали друг друга по спине и разошлись на шаг, чтобы получше видеть. Дэн Стедман и в самом деле собирался поужинать в «Гриле», где можно было показать сыну важных людей — жену британского консула, первого секретаря американского посольства. Он не был снобом, но очень хотел, чтобы сын хорошо о нем думал. Но потом Дэн передумал: знакомые могли вмешаться в разговор, а он хотел этим вечером побыть с сыном наедине.
Увидев, как одет Рой, он страшно обрадовался, что не заказал в «Гриле» столик заранее: метрдотель Аврам обязательно бы стал возражать. Поэтому Дэн предложил пойти в «Артист Клаб» — и не пожалел: несколько молодых посетителей были одеты так же, как его сын.
Дэн рассказал Рою новости о матери, дяде Хьюго и тете Бетти, описал ситуацию в Штатах, погоду («Самая жуткая зима за несколько лет. Как хорошо, что ты оттуда уехал») и свои планы.
— Хочу побыть в Иерусалиме, потом поеду в другие города: Хайфу, Тель-Авив и прочие помельче, может, даже в киббуцы. Но есть проблемы. Понимаешь, покупка новой машины займет несколько месяцев, а аренда оставит меня без гроша.
— Почему не взять подержанную?
— Ну, знаешь, можно на такую нарваться… А если взять с собой специалиста, кто знает, вдруг он в сговоре с продавцом…
— Есть один тип по фамилии Мевамет, — его рекламируют в иерусалимской «Пост», может, и в других газетах, я их не читаю, — так вот он дилер, продает и покупает машины. А ситуация сейчас такая, что, если продаешь машину, можно получить за нее больше, чем заплатил.
— Мевамет? — повторил Дэн. — Странное имя.
— Ну да, «из смерти», так? Мой иврит не так хорош, но это я знаю.
— Точно, — кивнул отец. — Можно заглянуть к нему. Я уже искал, правда, не здесь, а в Тель-Авиве, и нашел лишь кучу драндулетов.
— Правда? Давно ты здесь, пап?
Дэн покраснел и беззаботно соврал:
— Ну, пару дней. Я хотел повидать кое-кого в Тель-Авиве, а потом приехать в Иерусалим и встретиться с тобой. Понимаешь?
— Конечно. — Рой ничего не понял, ко не захотел признаться. Ему пришло в голову, что «кое-кто» мог оказаться женщиной.
— Мать говорила, тебе здесь не нравится, — сменил тему Дэн.
— Ты знаешь, как это бывает, — вздохнул Рой, потягивая кофе. — Ребята, да и девушки здесь строят из себя героев. Знаешь, типа техасцев в Штатах. Ну а здесь — еврейские техасцы. Можно подумать, каждый из них лично выиграл Шестидневную войну. Вечно спрашивают, как тебе понравился Израиль, а если пустишься рассказывать, как он прекрасен, либо глупо ухмыльнутся, как будто удивляясь, либо примут такой вид, будто ты попал в точку, — хотя, по-моему, просто удивятся, что такой болван может что-то понять. Но если, упаси Господь, скажешь слово критики — например, что люди вывешивают на крыльце свою постель и выбивают коврики на главной улице, или про повсеместных попрошаек, — они взвиваются на дыбы и начинают объяснять, что так положено по Библии. Опять же про попрошаек: я сказал, что кто-то все время пытается выманить у тебя деньги, а эти парни говорят — в Библии сказано проявлять щедрость, и нищие помогают нам быть щедрыми. Они как бы вынуждают тебя просить благословения.
Отец рассмеялся.
— Ну, новая страна…
— Ага, но она не одна на свете, и мир не создан только для того, чтобы ей помогать. И вечно они нарываются. Почему американцы вторглись во Вьетнам? Почему мы притесняем негров? Почему не помогаем бедным? Почему позволяем загрязнять реки и озера? Все время приходится защищаться.
Дэн вопросительно взглянул на него.
— А ты разве не жаловался на то же самое?
Рой вспыхнул.
— Да, но они так это спрашивают, что если ты с ними согласен, то как бы их надуваешь. И вечно все преувеличивают: если пытаешься объяснить все как есть, то скоро приходится защищать все американское, даже то, против чего ты всегда выступал. А какие замкнутые! С трудом допросишься, который час. Особенно девчонки. Пытаешься назначить свидание, а они вечно на ланче.
— А другие американские студенты?
— Они не из тех, с кем бы я общался в Штатах, вот что я скажу, — ответил Рой. — Все в одинаковом положении, как девочки на танцах, что у стены пытаются развлечь друг друга. А ребята здесь ведут себя так, как будто делают девушкам одолжение, если те с ними здороваются. Что до меня, я в основном общаюсь с арабскими студентами.
— С арабскими студентами?
— Ага. Но не волнуйся, пап, это нормально — дружить с арабами. Кстати, многие израильтяне считают, что они ближе к арабам, чем к нам: ведь те тоже израильтяне.
— Понятно, — протянул отец. — И потому ты несчастен.
— Понимаешь, я был в депрессии, когда писал маме: тосковал по дому и безумно соскучился по гамбургеру, пицце и какому-нибудь классному боевику; мне было одиноко…
— Но колледж…
— О, здесь все прогуливают, иногда даже по месяцу, это естественно. Так как насчет поездки, пап?
Это выглядело заманчиво: они вдвоем путешествуют, останавливаются в маленьких отельчиках на одну ночь, перекусывают в придорожных харчевнях, разговаривают, забыв годы разлуки. Может, ему даже удастся повлиять на сына, направить его взгляды в нужное русло, сформировать характер, сделать то, что полагается отцу…
Дэн улыбнулся.
— По рукам, Рой, — сказал он, и голос его дрогнул.
Глава 13
Пока они разгружали машину и распаковывали вещи, настала ночь; она спустилась внезапно, как в тропиках, и сразу стало холодно. Все устали и проголодались, и Мириам предложила пойти в ресторан.
— Ресторан? Совершенно ни к чему, — возразила Гиттель. — Есть магазины — через дорогу бакалея. Можно все купить, приготовить и подать на стол, и все это быстрее, чем официант примет заказ. К тому же что делать с ребенком?
Поскольку Джонатан, которого ребе на руках вынес из машины, раздел и уложил в постель, крепко спал, предложение было принято.
Гиттель сообщила дальнейшие планы.
— Завтра утром надо поехать за покупками для празднования субботы, так как в субботу все магазины закрыты, — она старалась показать, что интерес ее более мирской, чем религиозный. — Я отвезу тебя на рынок недалеко отсюда, можешь взять тележку и набрать туда все, что надо, прямо как в Америке. Но сначала уладим со школой для Джонатана. За углом есть детский сад…
— Я еще не думала об этом, — возразила Мириам.
— А что ему еще делать? Все дети туда ходят. Если он не пойдет, ему не с кем будет играть, и ты будешь весь день привязана к нему. А ведь тебе захочется чем-то заняться. У меня есть подруга в Отделе социального обслуживания, ей всегда нужны добровольцы. Уверена, тебе понравится эта работа, я с ней поговорю.
Гиттель заверила, что не уедет, пока они не устроятся как следует, но она уверена, что утром удастся все уладить. К счастью, в комнате Джонатана была еще одна кровать, хотя тетушка уверяла, что это не имеет значения: в Израиле всегда можно устроиться, она бы могла лечь на диване или даже на полу.
Потянулись рассказы о ее работе, о сыне Ури, кузене Мириам, который служил в армии.
— Высокий и красивый, весь в отца. Девушки от него без ума, и когда он идет в увольнение, я его почти не вижу.
Но заметив, что глаза ребе слипаются, тетушка тут же спохватилась:
— Я тут болтаю, а вы так устали! — И с удивлением добавила: — И я немножко тоже. Давайте пойдем спать, а утром разберемся.
Ребе подумал, что она не стала рассуждать, что надлежит делать в этой стране ему, только потому, что он был раввин, да к тому же не прямой родственник. Но против предложения пойти спать он не возражал, и не успела голова его коснуться подушки, как одолел сон.
Внезапно его разбудил какой-то грохот. В темноте он потянулся за часами, а затем за очками, включил крошечную настольную лампочку и увидел, что уже полночь. Рядом зашевелилась Мириам, затем повернулась на другой бок, потянула одеяло на себя и вновь ритмично засопела. Ребе погасил свет и попытался заснуть, но долго проворочался и предпочел подняться. Окончательно проснувшись, в пижаме и шлепанцах он прошел в гостиную, взял из шкафа книгу и уселся читать. Вернулся он в постель часа в четыре.
Проснулся он около десяти, Мириам с Гиттель готовились идти за покупками. Женщины уже успели отвести Джонатана в детский сад и договорились, что его примут.
Он крикнул вслед:
— Не забудьте купить вина для киддуша[13].
— Оно есть в списке, — кивнула Мириам. — А что ты собираешься делать?
— Погуляю, посмотрю город.
К тому времени, как ребе закончил утренние молитвы и позавтракал, солнце уже стояло в зените и так сверкало на белых камнях, что он зажмурился, решив как-нибудь купить темные очки. Тянуло ветерком, как дома апрельским утром, и он обрадовался, что надел легкий плащ.
Неторопливо гуляя по городу, он заметил, что выбивается из общего ритма толпы, в основном женщин с покупками в авоськах. И хотя это была жилая часть города, застроенная новыми домами, кое-где попадались крошечные магазинчики — бакалея, кофейная лавка, булочная, прачечная.
Впереди неспешно, как и он, шли два патрульных средних лет, в длинных шинелях с зелеными нарукавными повязками и в беретах. Из-под шинелей виднелись явно штатские брюки. У одного была старая винтовка, у другого — стальной двухфутовый прут, чтобы ощупывать подозрительные свертки в мусорных баках.
Ребе Смолл лениво подумал, что они наверняка таскают винтовку по очереди. Они бурно жестикулировали и что-то обсуждали. Подойдя поближе, он услышал:
— Агнон не иврит-писатель; он идиш-писатель, который пишет на иврите. Это не одно и то же.