В парке играли в футбол дети лет десяти — двенадцати. Игра больше походила на свалку, команды формировались спонтанно, а правила не соблюдались; игроки часто врезались друг в друга, но никто не получал увечий.
Смоллы уселись на скамейку и стали следить за игрой. Остальные зрители сидели прямо на траве импровизированного футбольного поля, и никто не возражал, когда над его головой проносился мяч, а игроки пробегали вокруг.
Так они грелись в лучах яркого солнца и не хотели никуда идти. Джонатану вскоре надоело сидеть, и он пошел к группе детей, игравших в маленький и легкий мячик. Вот мяч упал на траву рядом с ним.
— Брось его нам, — крикнул один из ребят на иврите. Джонатан не понял, но машинально пнул мяч ногой и очень удивился и обрадовался, когда тот описал дугу в воздухе. Мальчик был горд своим успехом, но одновременно напуган, что послал мяч слишком далеко. Он побежал к родителям, крича:
— Я стукнул по нему, стукнул. Вы видели? Видели, как я стукнул по мячу?
Мать обняла его.
— Прекрасный удар, — сказал ребе. — Может, опять пойдешь и ударишь, а вдруг они тебя примут?
— Дэвид! — воскликнула Мириам. — Им всем на два-три года больше. Еще зашибут!
— Ну, не знаю, никто там не ушибся, да и они совсем не дерутся. Посмотри вокруг.
Но Джонатан не хотел рисковать и прижался к матери. Приближалось время обеда, и игра прекратилась. Смоллы тоже неспешно пошли дальше.
— Это первая Суббота за многие годы, Дэвид, когда ты не пошел в синагогу, — заметила Мириам, подходя к дому.
— Это правда, но я не думаю, что много потерял, — ответил он. — Я всегда туда ходил, не только потому, что я был раввин, а до того — раввин-студент, а до того — сын раввина, но и потому, что чувствовал — это единственный способ выделить Субботу среди дней недели. Я одевался немножко по-другому, шел в синагогу заранее, чтобы не спешить. А потом я так же неспешно шел домой, так как знал, что меня не ждет никакое срочное дело. Здесь не надо самому себе устанавливать Субботу, здесь это делают за вас. Весь город ее соблюдает. И хотя мне не удалось пойти в синагогу, это была моя лучшая Суббота.
Она с любопытством взглянула на мужа.
— Странно слышать такое от раввина.
— Ты права. Но я так чувствую.
Глава 16
Помощник инспектора — смуглый, черноволосый и застенчивый, — бочком проскользнул в контору шефа — инспектора полиции Иш-Кошера и кашлянул, чтобы привлечь внимание. Иш-Кошер, коренастый спокойный мужчина, поднял голову и приветливо спросил:
— Да, Аарон?
— Там пришел человек, — виновато доложил помощник, — из гражданского патруля. Он был на посту в своем районе, на улице Алфонт…
— Он что-то видел? Что-то знает? Говори, парень, — инспектор поправил пальцем маленькую ермолку, пришпиленную заколкой к редеющим волосам. Он носил ее не столько из набожности, сколько из преданности своей партии, где требовалось быть религиозным ортодоксом. Заодно она скрывала плешь на макушке.
— Ну…
Иш-Кошер вздохнул. По его мнению, помощник был типичным сефардом. Они хорошо справлялись с простыми заданиями: патрулированием улиц, регулированием дорожного движения, но в более сложных случаях начинали проявлять неуверенность и колебаться. Однако приходилось терпеть: в ближайшее время их число в штаб-квартире могло возрасти.
— Садись, Аарон, — доброжелательно сказал он. — Ну, в чем дело?
— Я не решался вас побеспокоить, ничего особенного, просто время идет, а мы так и не знаем ничего определенного.
— Так приведи его, и мы поговорим. Ты же сам сказал, что мы ничего не знаем.
— Их там двое, но говорит в основном один.
— Так приведи обоих. У нас хватит стульев?
Обоим посетителям было лет по сорок, по их виду и одежде Иш-Кошер заключил, что это мелкие торговцы — возможно, владельцы лавочек. Говорил Шмуэль, он казался чуть аккуратнее, чем сотоварищ: костюм поглажен, а ботинки начищены. Моше также носил деловой костюм, но со свитером, давно нуждавшимся в чистке. Должно быть, — подумал Иш-Кошер, — он работал на улице, торговал с лотка.
— Мы — гражданский патруль, — сказал Шмуэль.
— Ночная смена, — добавил Моше.
— Ты будешь говорить, Моше, или я? — возмутился Шмуэль.
— Говори ты.
— Хорошо. Мы были в ночной смене, — продолжал Шмуэль, — без чего-то одиннадцать шли по улице Алфонт. Взрыв был в доме номер восемьдесят восемь, а мы — примерно на пару домов дальше, скажем, у восемьдесят шестого. Остановились покурить…
— Курил ты, — вставил Моше.
— Итак, я закурил. Ко мне подошел человек и очень вежливо спросил, не знаем ли мы, где находится Виктори-стрит.
— Он говорил на иврите? — спросил Иш-Кошер.
— Он говорил на иврите, но не был израильтянином. Иностранец — полагаю, американец.
— Хорошо, продолжайте.
— Ну, вы знаете, что Виктори-стрит делает поворот. Я спросил, какой дом ему нужен, так как если номер большой, то ему в одну сторону, а если маленький, то в другую — по улице Алфонт и направо. — Он показал рукой.
— Он сказал — дом номер пять, — заметил Моше.
— Я только собирался сказать инспектору, — опять взорвался Шмуэль.
— Ладно, — успокоил его Иш-Кошер, — ему нужен был дом номер пять по Виктори-стрит. Что дальше?
— Ничего, — торжествующе ответил Шмуэль.
— Ничего? — Иш-Кошер уставился на них, затем вопросительно перевел взгляд на помощника.
Шмуэль поднял руку, показывая, что он еще что-то хочет сказать.
— Потом я прочитал в газете о бомбе, что она действует через час после установки. Она взорвалась около полуночи, а тот тип подошел к нам в одиннадцать. Тогда я поговорил со своим другом Моше…
— Понятно. Вы хорошо его рассмотрели? — спросил Иш-Кошер. — Можете его описать?
— Описать? — Он нерешительно взглянул на Моше. — Это был крупный человек, верно, Моше?
Моше кивнул.
— Около шести футов, Моше?
— Точно шесть футов.
— Цвет волос, глаз? — спросил Иш-Кошер.
— Было темно, ночь. Ты заметил его глаза, Моше?
Моше помотал головой.
— А возраст?
— Обычный мужчина. То есть не мальчик, не старик. Лет около пятидесяти. Правда, Моше?
— Точно пятьдесят. Может, пятьдесят пять.
— Как он был одет?
— В пальто и шляпе, поэтому волос я не видел. На нем была шляпа.
— И он американец? Что вы скажете о его иврите?
— Он говорил вполне прилично, но не как мы, а как будто учил язык, понимаете?
— Хорошо. Итак, он спросил, как пройти на Виктори-стрит, вы ему ответили, и он ушел?
— Не-ет, не совсем. Ему нужен был номер пять, а мы как раз туда шли, и он пошел с нами. Мы разговаривали.
— Ты разговаривал, — поправил Моше.
— Да, я разговаривал. Я что, выдал какой-то секрет?
— О чем вы разговаривали? — спросил инспектор.
— Ну, о чем обычно говорят: о режиме, о налогах, о войне — как все.
— И вы довели его, куда нужно?
— Нет, мы дошли до перекрестка, и я сказал ему, что надо идти вниз по улице, нужный дом будет вторым или третьим от угла.
— И он пошел вниз по улице… — подсказал Иш-Кошер.
— Нет, — Шмуэль улыбнулся, довольный, что поймал инспектора. — Он посмотрел на часы и сказал, что уже поздно для визитов. Поблагодарил нас и пошел дальше по улице Алфонт.
Выпроводив посетителей, Иш-Кошер изумленно взглянул на помощника.
— Я говорил вам, — защищался Аарон, — что толку будет мало, но…
— Но больше у нас нет ничего, — ответил шеф. — И все же, если подумать, что-то здесь интересное. Одиннадцать часов — поздновато для визитов, да и он так сказал. Пожалуй, стоит навести справки. Вряд ли удастся многое узнать; пожалуй, правильно делает Адуми, когда ловит целую кучу арабов и допрашивает их в надежде, что кто-то не выдержит и расколется. Итак, в моем районе убит человек. То, что он убит бомбой — это само собой, но речь идет об убийствах, а я как раз ими и занимаюсь. Поэтому надо поехать на Виктори-стрит, 5, и узнать, не ждал ли кто-то из жильцов поздних гостей.
Глава 17
В воскресенье Смоллы отправились посмотреть город. Наконец-то у них выдалось свободное утро, — Джонатан не возвращался из сада раньше двух, и там его должны были покормить обедом.
— И не торопитесь вернуться, — сказала им соседка мадам Розен. — Он может поиграть с Шаули, пока вы не вернетесь.
— Мы хотим пойти в Старый Город к Стене плача, — ответила Мириам. — Успеем мы вернуться?
— Конечно. — И она объяснила, на какой автобус садиться, чтобы доехать до Ворот Яффы. — Там увидите указатели, они приведут вас к Стене. Это недалеко, можно дойти пешком, но в первый раз лучше ехать автобусом.
Итак, они сели в автобус и не успели оплатить проезд, как водитель заложил лихой вираж, так что все попадали на сиденья. Впереди вдруг загудела машина, водитель изо всех сил нажал на тормоза, высунул голову из окна и крикнул сидящему за рулем:
— Не хочу тебе зла, но ты большой дурак.
Покраснев от негодования, он вновь завел мотор, и автобус тронулся.
Несколько минут ребе и Мириам разглядывали город в окно. Одна из пассажирок, пожилая женщина, разложившая авоськи с продуктами на свободных сиденьях и своих коленях, дернула за сигнальный шнур, а затем, опасаясь, что водитель не услышит, дернула еще раз.
Водитель посмотрел в зеркало заднего вида и крикнул:
— Слышу, слышу. Ты что, думаешь, на органе играешь? инструменте? — Он свернул к тротуару и остановился.
Женщина собрала свои сумки и направилась к двери.
— Ведет себя так, будто эту дорогу его отец строил, — пожаловалась она. — А сколько раз приходится дергать за шнурок, пока он остановится? А сколько раз под дождем ждешь на остановке, а они проезжают мимо?
— Мадам, мадам, у нас у всех дела, а если вы не поторопитесь, то не успеете приготовить мужу к возвращению обед. Расскажете свою историю в другой раз.
— Водители автобусов все такие, — посочувствовала Мириам.
Муж улыбнулся.