Голос Маркевича был не столько громким, сколько пронзительным. Находясь в холле, он как будто обращался ко всем постояльцам отеля. Поэтому все слышали, что Мазуры разводятся, сын Джозайи Гольдфарба арестован за наркотики, Хирши продали свой компьютерный бизнес и переезжают во Флориду, сын Макса Кауфмана, Эл, занял первое место на школьной научной выставке. На Элм-стрит, напротив синагоги, установили новый светофор, и теперь детям будет легче ходить в школу. Ленни Эпштейн пожертвовал тысячу долларов в ее фонд.
Наконец ребе удалось спросить:
— А как дела у ребе Дойча?
— А, — ухмыльнулся В. С., — тут вы попали в точку. Когда вы собрались уезжать, я думал, что вы нам сплавите какого-нибудь парня из семинарии, либо шлемазля — хронического неудачника, который не способен найти работу поприличней. Но вы нашли хорошего раввина, да и жена его — мировая женщина.
— Я его не находил, — возразил ребе. — Его нашел комитет, я его никогда не встречал.
— Правда? Я думал, именно вы его нашли. Помните, я пришел на прием, а там стояли вы и Дойчи, так мирно разговаривали, ну и я подумал — впрочем, он все равно хороший человек. Когда он поднимается на кафедру… — тут В. С. выпрямился и оглядел холл, изображая ребе Дойча на кафедре, — и начинает речь таким голосом, что по спине бегут мурашки… Конечно, я не часто с ним общался, но слышал мнение других, и все поражены. Знаете, ему предложили выступить в Библиотечном комитете. Для пришлого человека… А его жена? Вы знаете, что она сестра Дэна Стедмана, комментатора с телевидения? Они вполне вписались в общество, и общество их приняло.
— Прекрасно. Так он счастлив в Барнардз Кроссинг?
— Тот же вопрос В. С. Маркевич задал ребе Дойчу в предыдущий канун Субботы во время «Oneg Shabbath»[18]. Мы стояли и пили чай, и В. С. Маркевич подошел к ребе и спросил, — тут его голос зазвучал по-деловому, — «Ребе Дойч, вы нам нравитесь, вы отлично работаете, а вам самому тут нравится?»
— И каков был ответ? — спросил ребе.
— Судите сами, каков ответ. Он ответил своим прекрасно поставленным голосом: «Мистер Маркевич, это великолепный город, к тому же мне очень удобно, что он находится недалеко от знаменитых библиотек Бостона и Кембриджа». Вы знаете, он великий ученый. Так что вы думаете, нравится ему там или нет?
Ребе улыбнулся.
— Я понимаю, мистер Маркевич.
Маркевич внезапно перешел на хриплый шепот, ни на децибел не ниже своего обычного тона.
— Говорят даже, что мы можем иметь двух раввинов, и может быть, ребе Дойч захочет остаться. Что скажете? — Он откинулся в кресле и вопросительно взглянул на ребе.
— Ну, есть проблемы…
— Именно это сказал Маркевич, когда услышал ответ. Правда, Кац? — Он снова наклонился и доверительно продолжал: — Ребе Дойч старше, он более опытный, так что не может быть ассистентом у ребе Смолла. С другой стороны, ребе Смолл первый получил эту работу, так что ему не понравится мысль играть вторую скрипку при ребе Дойче, как бы тот ни был стар и опытен.
Кац поморщился и коснулся руки партнера.
— Пожалуйста, Маркевич…
Маркевич обернулся и вытаращил глаза.
— В чем дело, Кац? — И тут же повернулся к ребе. — Я говорю, почему бы не иметь двух равноценных раввинов, особенно если у нас будут вестись две службы — одна наверху и одна внизу? И я считаю, что, когда у нас будут двухдневные праздники, они смогут по очереди проводить службу наверху, более торжественно. Для этого можно бросить монету. Что вы думаете, ребе?
Ребе Смолл поджал губы.
— Интересная мысль.
Маркевич ткнул партнера локтем.
— Видишь, Кац, ты не спрашиваешь, тебе не интересно. А ребе Смоллу интересно. Подумайте об этом, ребе. А теперь, как насчет прогулки по городу?
— Полагаю, вы сперва хотите осмотреть Стену?
— Ага, сначала Стену. У нас своя причина. — Он ухмыльнулся и подмигнул партнеру.
Они взяли такси, и все время, пока ехали, Маркевич, сидя в середине, вертелся во все стороны, чтобы ничего не пропустить.
— Смотри, Кац, там… проехали. Это было… Что там, ребе? О, взгляните на этого старого еврея с пейсами… Эй, а это араб, да? Я имею в виду, если кто носит на голове клетчатые тряпки, то это араб. Правильно?.. Эй, а это церковь…
Он продолжал так вертеться до самых Ворот Яффы, задавая вопросы и не дожидаясь ответа, указывая пальцем на что-нибудь необычное — людей, дома, вывески.
— Думаю, нам сюда, вы сможете посмотреть Старый Город, — сказал ребе.
Они пересекли площадь перед воротами и подошли к крытой улице.
Кац замешкался.
— Нужно идти туда? Это безопасно?
— Конечно, Кац. Посмотри на этих бородатых старикашек. Если они могут здесь пройти, то мы и подавно.
Они вошли. Маркевич отпускал реплики, не столько удивленные, сколько недоверчивые.
— Вообрази, Кац, это улица… У них это считается обычной улицей… Вообрази… посмотри на этих женщин с закрытыми лицами. Чего они боятся?.. Как можно так жить?.. Смотри, обувной магазин. Лучше не останавливаться, Кац, а то придется купить… эта рухлядь… кто ее покупает?.. Как они могут получать доход… Смотри, парень продает халву… Когда ты в последний раз ел халву?.. Это, полагаю, мясная лавка… Смотри, все открыто… Думаю, они никогда не слышали о дезинфекции…
Наконец они пришли к Стене, осмотрели площадь вокруг нее, и Маркевич сказал:
— Совсем другое дело. Ребе, я полагаю, вы сюда ходите каждый день?
— Ну, я здесь бываю.
— Да ну, а я думал, вы сюда ходите молиться ежедневно.
— Нет, мистер Маркевич, не думаю, что это обязательно. Молитвы у Стены не становятся сильнее.
— Может, мы пойдем туда прямо сейчас? — взмолился Кац. — Или надо купить билет, а может, внести пожертвование — там за столом сидит парень…,
— Он просто раздает бумажные ермолки тем, у кого их нет, мы можем идти и так. Это бесплатно.
— Представляешь, Кац, бесплатно. Слушайте, ребе, — Маркевич впервые понизил голос, — мы подумали, что вы прочитаете нам молитву. Особую молитву, об успехе нашего предприятия…
— Особенно о финансах, — вставил Кац.
— Да, особенно о финансах, но я имел в виду все сразу.
Ребе покачал головой.
— У нас каждый за себя, мистер Маркевич. Мы, евреи, не имеем посредника между Богом и человеком, и вы сами можете встать к Стене и сказать все, что у вас на сердце и в душе.
— Но я не знаю иврита, кроме нескольких молитв — благословений на хлеб и вино…
— Уверен, Господь вас поймет, если вы будете говорить по-английски или даже просто подумаете про себя.
— А он не будет возражать, что разговор пойдет про бизнес? Ведь на благо страны…
Ребе улыбнулся.
— Люди просят о разном, некоторые даже оставляют в Стене записки, понимаете?
— Ага. — Маркевич огляделся и, увидев, что никто за ним не следит, выдернул несколько свернутых бумажек. Он развернул одну и спросил у ребе: — О чем тут речь?
Ребе прочел: «У меня шесть дочерей, а жена ждет седьмого ребенка. Дорогой Господь, пусть это будет мальчик, чтобы он смог прочитать каддиш по мне и жене, когда мы умрем».
Маркевич развернул другую, и ребе перевел: «Моя жена больна. Она обуза себе и мне. Дорогой Господь, прими ее к себе или исцели».
Маркевич покачал головой и поцокал языком от неловкости, что влез в чужие проблемы.
— Маркевич не любопытен, ребе. Он просто хочет все понять. — Он развернул третью. — О, эта на английском, — и прочитал: «Америкэн Телефон — 52, IBM — 354, „Крайслер“ — 48, „Дженерал моторз“ — 81. Я не прошу богатства, дорогой Господь, я только хочу заработать, чтобы выкрутиться.»
Он тщательно сложил бумажки и снова вставил их в щели Стены.
— Стоит попробовать, Кац. Дай мне карандаш и бумагу.
Ребе ждал, пока они писали свои просьбы и всовывали их в щель. Потом оба встали у Стены, бормоча на иврите слова, которые знали. И хотя он стоял в стороне, до него долетел голос В. С. Маркевича, который призывал благословение на вино и хлеб, а затем произнес четыре вопроса, которые обычно задает самый младший ребенок во время Седера. После этого Маркевич помолчал с минуту, закрыв глаза и сосредоточенно хмурясь. Наконец он сказал:
— Дорогой Господь, тебя просит В. С. Маркевич, — и отступил назад.
Народ продолжал прибывать, и ребе со спутниками собирались уходить, как вдруг увидели группу американцев, таких же преуспевающих людей средних лет, как они сами; руководил ею мужчина в черной шляпе и строгом костюме. Его можно было принять за раввина.
— Разойдитесь и станьте прямо у Стены, — приказал он. — Не бойтесь, не стесняйтесь, у вас здесь столько же прав, сколько у других. Теперь все вспомним страницу шестьдесят один…
Маркевич многозначительно покосился на партнера и кивнул на молящихся американцев.
Они взяли такси до площади Сион, там прошлись по улице Бен-Егуда и Яффской дороге — деловому центру нового города. Узкие улицы и маленькие, бедные магазинчики приезжих разочаровали..
— Ну, это точно не Пятая авеню, а, Кац? — хмыкнул Маркевич.
— Это не Пятая авеню, и даже не Бойлстон-стрит илу Вашингтон-стрит, но зато здесь нужен очень небольшой капитал, чтобы начать дело.
Ребе подумал, что земляки устали, и повел их в ближайшее кафе. Они заказали кофе и стали разглядывать других посетителей, читающих журналы и газеты.
— Они приходят читать? — спросил Кац.
— Они приходят встретиться с друзьями, почитать, поговорить, нарушить монотонные будни за чашкой кофе, — объяснил ребе.
— Полагаю, они никогда не слышали о текучести клиентов, — сказал Маркевич, ставя чашку на стол. — Куда теперь, ребе?
Тот кивнул официантке, она подошла.
— Что-нибудь еще, джентльмены? Тогда за три кофе — три лиры.
— Думаю, можно взглянуть на университет, — сказал ребе, сунув руку в карман.
Маркевич удержал его.
— Нет, ребе, когда В. С. Маркевич ест, В. С. Маркевич платит. Сколько?
— Нет, мистер Маркевич, — ребе сунул монеты в руку официантки. — Вы гости, а я здешний житель.