Партия «Интеллигенция за независимость арабов», базирующаяся в Ливане, отметила, что израильское правительство снова применило старый трюк для завоевания всемирного сочувствия и объявило жертву невинным жителем. Хорошо известно, что Мевамет сотрудничал с Моссадом и за несколько дней до этого был в Цюрихе с секретной миссией.
Сирийский «Палестинский комитет» пояснял, что в доме номер 1 по улице Мазл Тов располагался штаб израильской армии — электронный мозг, который был уничтожен храбрыми воинами, а гибель Мевамета — простая случайность.
Каирская «Аль Ахрам» утверждала, что правительство Израиля скрывало истинные сведения о взрыве. Цитировалось высказывание лидера «Организации освобождения Палестины» о том, что в это время в доме 1 по улице Мазл Тов проходило тайное собрание, на котором присутствовали высшие военные чины Израиля, и что число жертв могло достигать пятидесяти.
Англо-арабская «Лига дружбы» в информационном бюллетене предположила, что бомба, очевидно, была подложена самими израильтянами, чтобы вызвать сочувствие общественности, как они это делали в случаях взрывов в самолетах, обвиняя при этом арабов.
Ребе узнал новости из последних известий по радио. Вначале был шок от того, что погиб человек, с которым он только что виделся и говорил; затем шок сменился сожалением, что он сам ничего поделать не мог. Он позвонил Стедману.
— Да, я слышал еще раньше. Ужасно!
— Думаю, нам следует пойти в полицию, — сказал ребе.
— В полицию? Зачем? Что мы можем им сказать, ребе?
— Скажем о том, что он рассказал нам. Вы передадите им пленки. Насчет его врага…
— Простите, ребе, но вы говорите не о том. Если бы убили этого, как его, Разникова, то история Мевамета могла бы их заинтересовать. Но погиб сам Мевамет.
— И все же им следует знать.
— Поверьте, они знают, а если нет, то скоро узнают. Они справятся в магазине, где у него был стол и…
— Откуда вы знаете, что он и там все рассказал?
— Полно, — буркнул Дэн, — вы слышали механика, он называл Мевамета дураком, верно? Вряд ли мы, люди ему совершенно незнакомые, первые узнали его историю. Если уж он нам все рассказал, наверняка находились и другие.
Ребе сомневался.
— Но все же, я думаю… думаю, нам стоит…
— Ребе, — уверенно заявил Стедман, — я много путешествовал по разным странам и усвоил такое правило: по возможности не связывайтесь с полицией. Вы думаете, что в Израиле все иначе, но поверьте — полиция всюду одинакова. Мы ничего не можем им сказать, кроме того, что видели его в то утро накануне взрыва. После нас могли быть еще посетители. Доктор виделся с ним как раз перед взрывом.
— Все равно, давайте как-нибудь утром встретимся…
— Извините, ребе, но завтра утром я рано уезжаю в Хайфу и вернусь через несколько дней. Поговорим потом.
Ребе в смятении повесил трубку. Все, что сказал Стедман, было правдой, но он непременно хотел пойти в полицию. Однако одному идти было нельзя, возник бы вопрос: почему не пришел Стедман? А вовлекать того в историю ребе не хотел.
Глава 30
— Эй, откуда этот загар, В. С.? Вы были во Флориде или купили кварцевую лампу?
— Флорида? Нет, мы с Кацем были в Израиле.
— Израиль? Не шутите? Эй, ребята, В. С. был в Израиле. Когда вернулись?
— Позавчера. Мы ездили на десять дней, по делу.
В воскресное утро мужская часть общины собралась на завтрак, и люди продолжали прибывать, а члены комитета накрыли круглый стол, покрыли его скатертью и расставили серебряную посуду — совсем не как у женщин, где все готовилось накануне.
Все столпились вокруг Маркевича.
— Как там, В. С.?
— Как погода?
— Арабы в вас стреляли, В. С.?
— Вы открываете филиал в Израиле, В. С.? Станете теперь международным финансовым гигантом?
— Скажите, люди там напуганы?
— Напуганы? — возмутился В. С. Маркевич. — Вот что я скажу: там можно гулять в любом городе днем и ночью. Мы с Кацем гуляли в полночь по темным улицам, и никто ничего не сделал.
— Вам удалось все посмотреть? Куда вы ездили?
— Ну, большую часть времени провели с парнями из Министерства промышленного развития. Они все нам показали и познакомили с большими боссами из правительства. Путешествие удалось на славу.
— А в Иерусалиме были? Виделись с ребе?
— Ага, — кивнул В. С., — виделись и провели вместе целый день. Он повозил нас по городу.
— Он показал гробницу царя Давида?
— А как насчет окон Шагала? Это первое, что я увидел, когда там был.
— Вы посетили хадасский госпиталь, правда?
— Надеюсь, видели «Меа Шеарим»?
— Когда мы там были, больше всего нас поразил «Яд Вашем». Вы туда ездили?
Маркевич, широко улыбаясь, вертелся от одного собеседника к другому и наконец поднял обе руки, словно сдаваясь.
— По правде сказать, ребята, у нас не было случая все это видеть. Как я сказал, водил нас ребе, он предложил пойти к Стене, что мы и сделали. Потом показал Старый Город, без чего можно было обойтись. То есть, на мой взгляд, это просто куча вонючих закоулков. А потом мы пошли в университет, это заняло целый день. Скажу вам, — он перешел на громкий шепот, — у меня сложилось впечатление, что ребе не знал и половины мест, о которых вы спросили.
— Да ну? Я думал, что он узнает все углы и закоулки.
Маркевич пожал плечами.
— Мы тоже так думали, потому ему и позвонили. Считали, он нам все покажет.
— Может, у него просто не было времени, он, наверное, сидит все дни в библиотеке…
— Шутите? — возмутился Маркевич. — Когда мы туда пришли, он заявил, что побывал там всего пару раз.
— Так что он там делает?
— Как мы поняли, просто отдыхает, гуляет, сидит в кафе — вот что.
— Я знаю, что он не такой уж энергичный человек, но чтобы в Иерусалиме… Скажи, а насчет возвращения он не заикался?
Маркевич медленно покачал головой.
— Ни слова. И это странно. То есть я ждал, что он при расставании скажет что-то типа: «До встречи в Барнардз Кроссинг», но — ни слова.
— К чему ты клонишь, В. С.?
— Об этом я говорил на прошлом собрании — чтобы иметь двух раввинов. Ну вот, я ему про это намекнул.
— Не может быть, В. С.!
— Может. Вы знаете мой девиз: не спросишь — не узнаешь. А почему бы нет? Может, я и не член правления, но я член общины и плачу взносы.
— Хорошо, ты его спросил — и что?
— Ничего! — торжествующе ответил Маркевич. — Он не обрадовался и не огорчился, просто вежливо выслушал.
— Может, он притворялся.
Маркевич пихнул собеседника локтем и подмигнул.
— Может быть, а может, он просто этим не заинтересовался. Сказать по правде, мы слегка разочаровались в нашем ребе. То есть если он наш раввин, то пусть и ведет себя, как наш раввин. Если вы едете в Вашингтон и сообщаете своему конгрессмену, что вы там, то конгрессмен интересуется вашими проблемами, старается вам помочь или по крайней мере делает вид. Ну или на худой конец пришлет вам помощника-провожатого. Так? Вот мы и думали, что ребе будет действовать так же. Взять наш поход к Стене. Если вы идете туда со своим раввином, то ожидаете от него, что он за вас помолится. Там самое святое место, и если там можно помолиться, то почему бы этого не сделать. Так? Мы его попросили, а он отказался, пришлось молиться нам самим с Кацем, но ведь это не одно и то же. Пришлось вставлять английские слова…
С центрального стола донесся стук молоточка, и председатель призвал:
— Пожалуйста, займите свои места. Пожалуйста, все займите места.
Все поспешно стали рассаживаться, кроме собеседников — те просто понизили голос.
— Но это странно. Что это значит, как по-вашему, В. С.?
Маркевич понизил голос до шепота, который был слышен на шесть — восемь столов по соседству.
— Вот мое мнение. Маркевич трепаться не любит, но Маркевич готов поспорить десять против пятидесяти, что наш ребе, уезжая в Израиль, уехал навсегда.
Глава 31
В то время как полиция в лице Хаима Иш-Кошера и «Шин Бет» в лице Авнера Адуми старательно «сотрудничали», тот факт, что встречались они в маленьком пыльном офисе Адуми на верхнем этаже штаб-квартиры полиции (который иногда сдавался для нужд разведки), а не в более просторном и удобном офисе Иш-Кошера на первом этаже того же здания, наводил на мысль, что сотрудничество носит односторонний характер.
Стиль работы двух этих людей сильно отличался друг от друга. Иш-Кошер носил голубую форму с белой рубашкой и черным галстуком, тужурка его всегда была наглажена и застегнута, что придавало вид деловой и строгий; он часто широко улыбался, демонстрируя ослепительно белые зубы. Авнер Адуми был крупным мужчиной с круглой головой и коротко стриженными волосами, которые почти поседели, за исключением нескольких светло-рыжих прядей. Ходил он без галстука и с закатанными рукавами. Воротник рубашки был распахнут, и это, как и ермолка Иш-Кошера, служило символом политики Израиля. Довольно грубый и не терпевший возражений, он редко улыбался, как правило, не по своей воле.
— Как поживает миссис Адуми? — вежливо поинтересовался Иш-Кошер.
— Она в хадасской больнице на обследовании.
— О, сочувствую.
— Все в порядке, просто анализы.
— Шок от взрыва?
— Доктор говорит, что нет. Ее, возможно, скоро выпишут, а затем она сможет обследоваться снова. — Его глаза скользнули по ермолке Иш-Кошера. — Как я понял, твои ребята организовали дело так, что я не смогу навестить ее в субботу?
В ответ — широкая дружелюбная улыбка.
— Мои ребята? А, ты имеешь в виду верующих. Нет, дело не в том, что ты не сможешь навестить ее, а в том, что тебе придется ехать в госпиталь на автобусе или машине, а это нарушение Субботы.
Адуми остерегающе выставил указательный палец.
— Однажды мы перестанем этому подчиняться, Хаим.
— Тогда больше не станет еврейского государства.
— О нет, оно будет, но для всех евреев, а не только для твоей кучки верующих. Теперь к делу. Достал что-нибудь по Мевамету?