— Но ты продолжала говорить с ней и после моего ухода на пенсию, — возразил муж.
— Только потому, что от привычки слишком трудно избавиться, — она взглянула вдаль. — Когда бы они ни пришли к нам в гости, я всегда чувствовала, что она оценивает нашу обстановку.
— Неужели? Я думал, она тебе нравилась.
— Она мне никогда не нравилась, Хьюго, я просто к ней привыкла. А когда ты ушел на пенсию, для меня ничего не изменилось. Отношение женщин общины ко мне и мое отношение к ним формировалось тридцать лет, это не изменить за один вечер. У меня никогда не было настоящих друзей, ведь нельзя назвать настоящей дружбу, нужную из-за того, что мужья много значат в общине.
— Но когда я ушел на пенсию…
— Стало еще хуже. Я уже не была женой раввина, со мной не надо было советоваться. И у меня не было детей и внуков, чтобы с ними возиться. Кроме Роя, к нам не заходила молодежь, да и его мы видели, только когда Лора хотела от него отдохнуть. И я чувствовала, что он тебе мешает. Видимо, бедный мальчик тоже это чувствовал, — она с трудом сдерживала слезы.
— Поверь, Бетти, мне нравится Рой. Что касается Дарлингтона, не знаю, но… можно туда не возвращаться, — попытался он ее успокоить. — Мы можем жить где угодно, встречать новых людей и заводить с ними дружбу. Можно снять квартиру в Бостоне или Кембридже, где я смогу работать в библиотеке…
— Не поможет, Хьюго. Ученость — не твоя стихия. Если бы тебя это интересовало, ты бы давно что-нибудь сделал. Тебе не нравится возиться с пыльными книгами, ты хочешь работать с людьми. У тебя это получается. Я знаю, ты можешь ходить каждое утро в библиотеку с полным чемоданом тетрадей и карандашей, но при первой же плохой погоде ты останешься дома, и это нарушит распорядок, а потом ты все чаще и чаще будешь слоняться по дому, пока не перестанешь притворяться, начнешь ходить за мной из комнаты в комнату, помогая заниматься уборкой — двое стариков, которым нечего друг другу сказать и которые друг другу мешают.
Ребе ответил не сразу, повисла долгая пауза. Наконец он спросил:
— Чего ты от меня хочешь?
— Согласись, если тебе предложат место. Оставь им решать вопросы этики, это их дело.
Глава 40
Разговор Иш-Кошера с Адуми состоялся утром, а уже днем его сержант ехал в Тель-Авив с Шмуэлем — одним из гражданских патрульных.
Шмуэль был уже не так уверен в себе, как на допросе у Иш-Кошера.
— Понимаете, было поздно и темно. С тех пор я видел много людей. Откуда мне знать, тот ли это человек, что говорил тогда со мной?
— Вы знаете, как это бывает, — ответил сержант. — Можно не уметь описывать внешность, но если однажды кого-то видел, обязательно узнаешь знакомые черты…
— А если нет?
Сержант терпеливо объяснил:
— Подойдете к нему и поздороваетесь. Он, скорее всего, ответит, тогда спросите: «Вы нашли дом по Виктори-стрит?» Если это он, то ответит: «О да, все в порядке», или что-то в этом роде. Потом может спросить, что вы делаете в Тель-Авиве, а вы скажете, что приехали по делу или встречаетесь с другом.
— А если он скажет: «Не понимаю, о чем вы?»
— Тогда вы просто прокатитесь в Тель-Авив и обратно, вот и все.
После полудня другой сержант Иш-Кошера допрашивал пожилого бородатого механика из гаража, где Мевамет держал стол.
Механик в отчаянии смотрел на часы и косился внутрь гаража: ему нужно отремонтировать машину, скоро придет владелец.
— Я уже десять раз рассказал все вашим людям, — бухтел он. — Я не имею ничего общего с его бизнесом и ничего не знаю.
— Знаю, знаю, — успокоил сержант. — Но если человек занимал здесь стол, он мог иногда говорить с вами о клиентах. Не так же он был занят, чтобы сидеть здесь целые дни, иногда ему нечего было делать, так?
— Так, но…
— И он говорил с вами, так?
— Да, он не молчал.
— А о чем может говорить бизнесмен? О сделке, которая сорвалась; о выгодном деле, которое провернул; о проблемах с клиентом. Ведь у него были проблемы с клиентами? Не все же были довольны.
Старик ухватился за эту идею.
— Ладно, я подумаю и вспомню. Приходите на той неделе, и я вам расскажу.
— Нет-нет, — возразил сержант. — Прямо сейчас. Слушайте, пока вы работаете, вам же видна часть комнаты со столом. Разве не так?
— Когда я работаю, я работаю, и смотрю только на то, что делаю…
— Да, но вы же поднимаете голову, хотя бы чтобы взять инструменты. И должны видеть, кто сидит за столом.
— Ладно, — сдался механик. — Я вижу, кто сидит за столом.
— А если они заспорят, вы слышите, не можете не слышать, это естественно. Не говорите, что вы никогда не слышали, как Мевамет спорит с клиентом.
— А кто говорит нет? Разумеется, я слышал.
— Вы когда-нибудь слышали, чтобы клиент в гневе выскочил, хлопнув дверью?
— Послушайте, молодой человек, в бизнесе клиенты всегда хлопают дверью, но потом обычно возвращаются. Занимайся вы бизнесом, понимали бы.
— Конечно, — покладисто кивнул сержант, — и держу пари, что после этого Мевамет приходил к вам и рассказывал, и вы оба смеялись, а потом вы его уверяли: «Не волнуйся, вернется».
— А почему нет? Два человека работают в одном месте и подбадривают друг друга, если только не конкурируют.
— Это правда, — заметил сержант. — Итак, мог ли кто-то так рассердиться, что пригрозил с ним разделаться? Может быть, юноша, иностранец, американец…
Вечером, пообедав вместе, Рой с Абдулом бродили по улицам. У дома, где жил Рой, из тени вышла фигура. Это был Махмуд.
Рой поздоровался, Махмуд улыбнулся в ответ и быстро заговорил с Абдулом по-арабски.
— Я тебя ждал, — сказал он. — Искал повсюду. Взяли Лейлу.
— Это серьезно, Махмуд. Думаешь, она проговорится?
Махмуд пожал плечами.
— Захвати мы их женщину, которая что-то знает, я бы заставил ее говорить.
— Думаю, ты прав. Что собираешься делать?
— У меня есть одно место в Старом Городе. Тебе, полагаю, надо уходить на север.
— Да, пожалуй. Мне нужна машина.
— Могу достать через полчаса.
— Хорошо. Тогда мы уезжаем.
— Мы? Ты с американцем?
— Вот именно. Я постараюсь прихватить его с собой, как страховку.
Поднимаясь по лестнице, Рой спросил:
— О чем вы говорили?
Абдул подождал, пока Рой откроет дверь и включит свет.
— Мой дядя выдает замуж дочь, будет свадьба — большой праздник на несколько дней. Мы с Махмудом приглашены.
— Ты поедешь?
— Махмуд не может бросить работу. Но он даст мне свою машину. Ехать долго, мой дядя живет в Галилее. Так что придется сразу выехать.
— Ты бы мог поехать завтра утром…
Абдул покачал головой.
— Ты не понимаешь. Собирается вся семья, и если я не приеду сегодня к ночи, все хорошие комнаты и кровати будут заняты. Нет, если ехать, то сегодня.
— Слушай… Послушай, а Махмуд про меня ничего не сказал? По-моему, он произнес слово «американец».
— О, это о другом. Да, он говорил о тебе. Пока он нас ждал, к тебе приходили из полиции.
— Правда? Может, они принесли мой паспорт?
Абдул покачал головой.
— Их было двое. Чтобы принести паспорт, хватило бы и одного. Махмуд слышал, что они собирались опять прийти утром.
— Что же мне делать?
Абдул подумал.
— Думаю, тебе нужно скрыться на несколько дней, пока отец улаживает дела в Тель-Авиве… — Он шлепнул себя по лбу. — Идея: поехали со мной!
— На свадьбу?
— А почему нет? Там будут праздновать и веселиться, и девушки придут, — он широко улыбнулся, — много девушек.
— Но меня не приглашали.
Абдул рассмеялся.
— Но я тебя приглашаю. Я представлю тебя дяде как своего друга, и ты будешь самым почетным гостем. Увидишь арабское гостеприимство.
— Ты правда берешь меня с собой?
— Конечно. Ты мой друг. — Ему пришла в голову мысль: — Ты говоришь, твой отец в Тель-Авиве? Позвони в «Царь Давид» и оставь ему сообщение, что едешь к друзьям на пару дней, и пусть он не беспокоится, если вернувшись тебя не найдет.
Глава 41
В понедельник Гиттель приехала в Иерусалим.
— У нас тут конференция, — объяснила она. — Обычно я на них не хожу, пустая трата времени. Это просто сборище для людей, которые только и делают, что пишут. Но на этот раз я решила поехать, чтобы повидать вас, а также мою подругу Сару, которая завтра ложится в больницу на обследование.
— А что с ней, Гиттель? — спросила Мириам.
— Если бы они знали, разве направил бы ее доктор Бен Ами в больницу? Конечно, я знаю, в чем дело…
— Правда? — спросил ребе. Он не часто общался с Гиттель, та обычно болтала с Мириам о разных женских делах, а он молчал или уходил в другую комнату. Но сейчас его поразило несоответствие в ее словах.
— Ну да, — отрезала она, возмущенная его мужским, если не сказать — раввинским непониманием. — Это нервы. Бедняжка, она всегда так напряжена…
— А чего ей нервничать? — спросила Мириам.
— Если бы твой муж занимал такой пост, ты бы тоже нервничала.
— А кто он?
— Он большой человек в правительстве, — тетушка ткнула пальцем в потолок.
— Тут все в правительстве большие люди, — поддразнил ребе.
— Ты считаешь, она боится, что муж совершит ошибку в каком-то важном деле? — спросила Мириам.
— Я думаю, что, когда он уходит утром на работу, она не знает, когда он придет и придет ли вообще.
— Его работа так опасна? — поинтересовался ребе.
Она изобразила удивление.
— А разве нет, ребе? — «ребе» было иронией: обычно она называла его Дэвид. — Вы слышали о взрыве, когда погиб старый торговец автомобилями? Так это случилось с ними по соседству.
Ребе улыбнулся.
— В ту ночь, когда мы приехали, на соседней улице тоже был взрыв, и кто-то погиб. Вы полагаете…
— Но это был важный человек — профессор университета.
— И что?
— А то, что это — чудесная мишень для террористов, — пояснила Гиттель. — Но торговец машинами — он был никто. Я уверена, они охотились за Авнером. Его могли убить, но просто ошиблись.