Это была миссис Дэнверс. Никогда я не забуду ее лица, отталкивающего, торжествующего. Лицо ликующего демона. Она стояла там и улыбалась, глядя на меня.
Я бежала от нее бегом по длинному узкому коридору до самой двери, спотыкаясь и путаясь в оборках платья.
Глава XVII
Клэрис ждала меня в спальне. Бледная, испуганная. При виде меня она расплакалась. Я ничего не сказала, я принялась срывать с себя платье. Мне не удавалось расстегнуть крючки на спине, и Клэрис попыталась мне помочь, все еще громко всхлипывая.
— Полно, Клэрис, ты тут ни при чем, — сказала я, но она затрясла головой; слезы градом катились у нее по щекам.
— Ваше хорошенькое платье, мадам, — сказала она. — Ваше хорошенькое белое платье…
— Не важно, — сказала я. — Ну что, никак не найти крючок? Да вот же он, сзади. А второй где-то сразу под ним.
Клэрис неловко возилась с крючками, руки ее тряслись, от нее не было никакого проку, она никак не могла проглотить слезы.
— Что же вы наденете, мадам? — спросила она.
— Не знаю, — сказала я, — не знаю.
Ей удалось наконец расстегнуть крючки, и я выбралась из платья.
— Мне сейчас лучше побыть одной, Клэрис, — сказала я, — будь душечкой, оставь меня. Не беспокойся, я прекрасно управлюсь. Забудь о том, что случилось. Я хочу, чтобы тебе было весело на балу.
— Может быть, погладим вам другое платье, мадам? — спросила она, поднимая на меня распухшие, полные слез глаза.
— Нет, — сказала я, — не беспокойся, лучше уходи… и, Клэрис…
— Да, мадам?
— Не… не говори никому о том, что здесь произошло.
— Конечно, мадам. — Она разразилась новым потоком слез.
— Нельзя же, чтобы тебя видели в таком состоянии, — сказала я. — Пойди в свою комнату и приведи в порядок лицо. Плакать не о чем, абсолютно не о чем.
Кто-то стукнул в дверь. Клэрис кинула на меня испуганный взгляд.
— Кто там? — спросила я.
Дверь отворилась, в комнату вошла Беатрис. Она сразу же направилась ко мне — странная, нелепая фигура в этом ее восточном облачении, с браслетами, звенящими на запястьях.
— Милочка, — сказала она, — милочка, — и протянула ко мне руки.
Клэрис выскользнула из комнаты. Внезапно я почувствовала усталость, меня не держали ноги. Я села на кровать. Подняла руки и сняла с головы парик. Беатрис не спускала с меня глаз.
— Вам не плохо? — сказала она. — Вы так бледны.
— Это из-за электричества, — сказала я, — пропадает всякий цвет лица.
— Посидите спокойно несколько минут, и все пройдет, — сказала она. — Погодите, я сейчас принесу воды.
Беатрис пошла в ванную комнату, звеня браслетами при каждом движении, и тут же вернулась, держа в руке стакан.
Я выпила несколько глотков, чтобы ее не обидеть, хотя мне вовсе не хотелось пить. Вода была теплая, Беатрис не спустила ее.
— Конечно, я сразу поняла, что это какая-то ужасная ошибка, — сказала она. — Не могли же вы знать, откуда вам было знать это.
— Что знать? — спросила я.
— Да про это платье, бедняжка моя, про портрет на галерее, с которого вы его взяли. Такое же в точности, как то платье, в котором была Ребекка на прошлом костюмированном балу. Как две капли воды. Одна и та же картина, одни и те же платья. Вы вышли на площадку и на какой-то кошмарный миг мне почудилось…
Она замолчала и похлопала меня по плечу.
— Бедная моя девочка, как это все неудачно. Откуда вам было знать…
— Мне следовало знать, — сказала я, тупо уставясь на нее, слишком потрясенная, чтобы понять все до конца. — Мне следовало знать.
— Глупости, откуда вы могли знать? Нам это и в голову не пришло. Просто мы были так поражены, и Максим…
— Да, что же Максим? — сказала я.
— Понимаете, он думает, что вы сделали это нарочно. Вы ведь поспорили, что удивите его, так? Какая-то глупая шутка. Он просто не понимает. Это был для него страшный удар. Я сразу сказала ему, что вы не могли сделать такую вещь, что это — чистая случайность. И надо же вам было выбрать именно эту картину!
— Мне следовало знать, — повторила я. — Я одна во всем виновата. Мне следовало видеть. Мне следовало знать.
— Да нет же! Ну не расстраивайтесь так, вы потом спокойно ему объясните, как это случилось. Все будет в порядке. Когда я поднималась к вам, подъезжали первые гости. Они пьют коктейли. Все хорошо. Я велела Фрэнку и Джайлсу говорить всем, что костюм вам не впору, и вы очень огорчены.
Я ничего не ответила. Продолжала сидеть на постели, опустив на колени руки.
— Что вы наденете? — спросила Беатрис, подходя к платяному шкафу и распахивая дверцы. — Как насчет этого голубого платья? Выглядит очень мило. Наденьте его. Никто не обратит внимания. Быстро. Я вам помогу.
— Нет, — сказала я. — Нет, я не спущусь вниз.
Беатрис горестно глядела на меня, все еще держа в руках голубое платье.
— Но, милочка, вы должны пойти туда, — в смятении сказала она. — Не можете же вы не выйти к гостям.
— Нет, Беатрис. Я не в силах смотреть им в лицо после всего того, что случилось.
— Но никто ничего не узнает, — сказала она. — Фрэнк и Джайлс и словом не обмолвятся. Мы же состряпали целую историю. Вам прислали не то платье, и оно на вас не сидит, пришлось надеть обычное вечернее платье. Все сочтут это вполне естественным. В конце концов какая кому разница?!
— Вы не понимаете, — сказала я. — Меня не волнует платье. Дело совсем не в этом. Дело в том, что произошло, в том, что я натворила. Я просто не могу сейчас спуститься, Беатрис.
— Но, милочка, Джайлс и Фрэнк все прекрасно поняли. Они так вам сочувствуют. И Максим тоже. Просто в первый момент мы… Я попробую улучить минутку и поговорить с ним наедине. Я все ему объясню.
— Нет! — сказала я. — Нет!
Она положила голубое платье на постель рядом со мной.
— Приедет все графство, — сказала она, крайне расстроенная и встревоженная. — Покажется таким странным, если вы не спуститесь вниз. Не могу же я сказать, что у вас вдруг разболелась голова!
— Почему бы и нет! — устало промолвила я. — Какое это имеет значение? Придумайте что хотите. Им будет все равно, никто из них меня не знает.
— Ну, полно, милочка, — не отступалась Беатрис, похлопывая меня по руке. — Попытайтесь сделать над собой усилие. Наденьте это прелестное платье. Подумайте о Максиме. Вы должны спуститься хотя бы ради него.
— Я только о Максиме и думаю все это время, — сказала я.
— Но тогда, без сомнения…
— Нет, — сказала я, яростно кусая ногти и раскачиваясь на кровати взад-вперед. — Не могу. Не могу.
Снова стук в дверь.
— О Боже, кого еще сюда несет! — сказала Беатрис. — Кто там?
Она отворила. За дверью стоял Джайлс.
— Все собрались. Максим послал меня узнать, что тут у вас происходит, — сказал он.
— Она говорит, что не пойдет вниз, — сказала Беатрис. — Ну что нам сказать гостям?
Подняв на секунду глаза, я увидела, что Джайлс таращится на меня через порог.
— Господи, какое жуткое недоразумение, — прошептал он и отвернулся в замешательстве, заметив, что я его увидела.
— Что мне сказать Максиму? — спросил он у Беатрис. — Уже половина девятого.
— Скажи, она плохо себя чувствует, но попозже постарается прийти. Пусть не откладывают обед. Я сейчас спущусь и все налажу.
— Ладно, — он кинул украдкой взгляд в моем направлении, сочувственный, да, но и любопытный, — он не мог понять, почему я сижу, не двигаясь, на постели. Говорил он вполголоса, как говорят, дожидаясь приезда врача после несчастного случая.
— Могу я еще что-нибудь сделать? — спросил он.
— Нет, — ответила Беатрис. — Иди вниз, я буду через минуту.
Он повернулся и пошел по коридору, волоча по полу свое арабское одеяние.
А ведь пройдут годы, подумала я, и я буду смеяться над этим всем, буду говорить: «Помните, как Джайлс нарядился арабом, а у Беатрис было покрывало на голове и куча браслетов на запястьях?» Время все смягчит, сделает предметом для смеха. Но сейчас мне было не до шуток. Сейчас я не смеялась. Сейчас не будущее, а настоящее. Слишком эта минута живая и яркая, слишком она реальна. Я сидела на постели, дергая пуховое одеяло; вытащила перышко из дырочки в углу.
— Не хотите немного коньяка? — спросила Беатрис, делая последнюю попытку. — Я знаю, храбрость во хмелю недорого стоит, и все же иногда это творит чудеса.
— Нет, — сказала я, — я ничего не хочу.
— Мне придется пойти вниз. Джайлс говорит, уже и так задержались с обедом. Вы уверены, что я могу оставить вас одну?
— Да. Большое спасибо, Беатрис.
— Ах, милочка, не благодарите меня. Если бы я могла хоть чем-нибудь помочь!
Она быстро наклонилась к зеркалу, обмахнула лицо пуховкой.
— Господи, ну и чучело, — сказала она. — Это проклятое покрывало уже сползло на сторону. Ну, видно, ничего не попишешь.
Шурша платьем, Беатрис вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь. Я чувствовала, что утратила ее симпатию и сочувствие своим отказом спуститься вниз. Я струсила, ушла в кусты. Она этого не может понять. Она и такие, как она, — люди другой породы, они иначе воспитаны, чем я. У женщин этой породы сильный характер. Они не похожи на меня. Если бы на моем месте оказалась сегодня Беатрис, она бы надела другое платье и спустилась вниз к гостям. Она стояла бы рядом с Джайлсом, пожимая руки, и улыбка не сходила бы с ее лица. Я этого не могу. У меня нет гордости. У меня нет характера. Я плохо воспитана.
Я встала с кровати, подошла к окну, выглянула наружу. Садовники ходили по розарию от одного фонарика к другому, проверяя, все ли они в порядке. Небо побледнело, только несколько оранжево-розовых облачков быстро неслись к западу. Когда наступят сумерки, фонарики зажгут. В розарии стояли столики и стулья для тех, кто предпочитает быть на воздухе. До меня долетел запах роз. Садовники болтали друг с другом, смеялись.
— Тут одна лампочка лопнула, — услышала я голос, — кто мне даст новую? Маленькую синюю, Билл.
Он ввинтил лампочку и принялся насвистывать песенку, модную в те дни. Он свистел так спокойно, так уверенно; я подумала, что, возможно, сегодня ту же мелодию будет играть оркестр на галерее менестрелей над холлом.