– Обойдётся. Может быть, он вообще ненадолго.
– Как скажешь. Ох! Господи, дай этому парню совести побольше, чем всей его родне, – возводит глаза к потолку бабуля.
– Ба, хватит тебе. Я не буду его принуждать к общению с дочерью. Пусть хотя бы попробует наладить контакт.
– То, что он приехал, уже о многом говорит, Полина.
– Наверное, ты права, – вздохнув говорю я.
Бросаю взгляд на часы и предлагаю Алиске продолжить завтрак, отправляю ложку с кашей в открытый ротик и улыбаюсь. Она улыбается мне в ответ и машет своей ложкой, отправляя кашу прямо на пол.
Спустя двадцать минут завтрака, быстрого душа мне и умываний Алисе, мы выходим во двор. Тёплый комбинезон я ещё не успела купить, поэтому одела её, как капусту, во всё теплое. Она крайне недовольна этим фактом и похожа на колобка, поэтому вместо передвижения ногами, предпочитает просто покричать.
– Покажем отцу сразу, что ты у нас не аленький цветочек, да? Пусть не строит напрасных иллюзий, – бормочу, беря на руки дочь.
Её детское лицо вмиг озаряет улыбка. Перехватив свою ношу поудобнее, иду прямо к белому мерседесу. Чем ближе я к нему, тем сильнее прижимаю к себе дочь, словно её могут у меня отобрать.
– Всё будет хорошо, – успокаиваю сама себя.
Заглядываю в чуть тонированное окно и против воли улыбаюсь. Никита уснул, откинувшись на подголовник. Его красивые полные губы чуть приоткрыты, на подбородке и щеках пробивается утренняя щетина. Он дышит медленно и размеренно, от чего его грудь, обтянутая серой футболкой, мерно поднимается и опускается. Мне даже жаль его будить, зато я пока могу ещё раз оттянуть неизбежное. Моя жизнь явно изменится после близкого знакомства Никиты и Алисы. Двоих людей, которые перевернули мой мир.
– Туда! – нетерпеливо вскрикивает дочь и шлëпает ладошкой по стеклу.
Волков открывает глаза и медленно поворачивается в нашу сторону.
Он внимательно смотрит сначала на меня, затем его взгляд плавно перемещается на нашу дочь. Она беззаботно улыбается ему, с интересом рассматривая его в ответ. Мне кажется, я перестаю дышать, пока эти двое играют в гляделки, словно заворожëнные.
Сердце скачет галопом и замирает на несколько секунд, к глазам подступает предательская влага, когда Никита кладет руку на стекло с другой стороны, прямо напротив Алисиной пухлой ладони с растопыренными пальчиками, и хрипло произносит:
– Привет, малышка.
13.Глава
Ветер поднимает вверх только что слетевшие с деревьев жёлтые листья и кружит их над нашими головами. Утренний туман рассеялся, оставив после себя лишь обильные капли росы на пожухлой траве. Никита в дом заходить, как я и предполагала, отказался, зато согласился немного пройтись. И вот мы втроём, словно самая настоящая семья, идём в сторону леса по просёлочной дороге. Алису я предусмотрительно усадила в коляску, прикрыла пледом её ножки и одела шапку потеплее.
Никита молчит, поглядывая на дочь. Я тоже молчу, борясь с собственными противоречивыми чувствами, которые волнами накатывают на меня изнутри. Он так на неё смотрит… с интересом. Улыбается ей тепло, так, что у меня щемит и останавливается сердце. Но после того, как Никита вышел из машины, я предложила ему взять на руки Алиску, он отказался.
– Уроню, – хмуро ответил Волков, продолжая рассматривать нашу дочь.
– Да, наверное, пока не стоит. Алиска плохо идёт к чужим людям, – сказала поспешно и отвернулась, чтобы не видеть его потемневшего вмиг взгляда.
Да, ты пока остаёшься для неё чужим. Если захочешь это исправить, всё в твоих руках.
Если пройти сквозь хвойные заросли, можно выйти к озеру, а если обогнуть озеро, то – оказаться на другом берегу у базы отдыха, которая кормит и обеспечивает работой половину нашей деревни. В ту сторону и толкаю коляску, слушая непрекращающуюся болтовню дочери на её тарабарском языке. Иногда у неё проскальзывают и понятные – обычному человеку – слова, типа:
– Дай!
– Что она хочет? – хрипло спрашивает Ник, поглядывая на торчащую из коляски малиновую шапочку с помпоном.
Услышав его голос, Алиска тут же оборачивается и смотрит на него, распахнув глаза, приоткрыв рот, напрочь позабыв о том, что только что требовала.
– Наверное, шишку. Или палочку, – предполагаю я, взмахнув рукой в сторону. – Можешь дать ей и то, и другое – она выберет.
Волков кивает, подбирает с земли пару шишек и, предварительно очистив их от налипших листьев и хвойных иголок, протягивает Алисе. Она поднимает голову и вопросительно смотрит на меня. Спрашивает разрешение.
– Можно. Бери.
Получив моё согласие, выхватывает самую большую шишку и тут же пытается запихнуть её в рот. Мы с Никитой реагируем мгновенно.
Он опускается перед коляской на корточки и, улыбнувшись, убирает руку дочери от рта, опередив меня. Я замираю, вцепившись в ручку коляски до побелевших костяшек, пытаясь унять разогнавшееся от этой умилительной картины сердце.
– Эй, малышка, это несъедобно, – смеётся Никита, когда Алиса, сопротивляясь и смеясь в ответ, пытается ещё раз облизать шишку.
Ей нравится, что она смогла привлечь его внимание, поэтому хочет ещё похулиганить.
– Нельзя, – серьёзно говорит Ник, сводя брови к переносице.
Его голос сам собой меняется и становится мягче и ласковее при разговоре с ребёнком. Взгляд теплеет и наполняется непонятными для меня пока эмоциями. Но он улыбается, а не бежит сломя голову через лес с криками “Помогите!”, поэтому думаю, даже если ему страшно и нервно, он пытается это скрыть.
Волков держится молодцом, а я чувствую себя размазнëй, готовой зарыдать от любого повода.
– Дай-дай! – капризно кривит губы дочь, когда отец лишает её такой важной игрушки, как шишка.
– Может, ты хочешь что-то ещё? Что необязательно облизывать? – спрашивает Ник, оглядываясь по сторонам.
– В этом весь смысл, чтоб ты понимал, – тихо посмеиваюсь я, и осекаюсь, потому что на меня Никита смотрит совсем не по-доброму. – У неё зубы режутся.
Надеюсь, это всё ему объяснит.
– Мама! Дай! Туда! Туда!
– Сейчас поедем, – говорю тихо и заглядываю в карман на коляске.
Может быть, там есть какая-нибудь игрушка. Увы, ничего нет. Последнее время мы почти никуда не катаем её на коляске, она предпочитает ходить ногами. Медленно и долго. А в коляске в основном кладем её спать на улице.
– Может, хочешь походить? – предлагаю ей, но она отрицательно качает головой и смотрит при этом на Никиту.
Как же они похожи внешне. Особенно когда она в этой смешной детской шапке и у неё совсем не видно волос.
– Держи. Только чур их не есть, они мне ещё пригодятся. Зато тут есть кно… кнопки… и их можно нажимать.
Ник достает из кармана ключи от машины и протягивает Алиске. Ей уже не нужно моё разрешение, слишком привлекательную блестящую и новую вещь ей предлагают, о шишках она уже через секунду забывает.
– Спасибо, – коротко улыбаюсь и, дождавшись пока Никита встанет в полный рост, опять толкаю коляску в сторону базы отдыха. – Там лавочки есть, можем посидеть. Поговорить. Если хочешь.
Поворачиваю к нему голову и натыкаюсь на внимательный взгляд карих глаз. Плотно сжав губы, Никита кивает, а потом неожиданно и даже немного смущенно спрашивает:
– Можно я её повезу?
Когда мы добираемся до базы, Алиска засыпает. Я откидываю спинку у коляски и закрываю её козырьком, поправив одеяло. Поставив коляску против ветра, сажусь на лавочку, которая стоит возле озера, рядом с Волковым.
Он сидит, широко разведя колени и засунув руки в карманы косухи, смотрит, не мигая, на голубую, чуть ребристую поверхность воды и слегка вздрагивает, когда задеваю его колено своим.
– О чём думаешь? – решаю первая нарушить молчание.
Натягиваю рукава толстовки на пальцы и накидываю на волосы капюшон, поглядывая на точëный профиль Никиты.
– Ты мне вообще собиралась про неё рассказать? – спрашивает он и слегка поворачивается ко мне лицом.
Киваю.
– Много раз собиралась.
– Почему не рассказала?
Пожимаю плечами и отворачиваюсь к воде. Ветер пробирается под капюшон и шевелит волосы, заставляя меня ëжиться.
– Я же пыталась, когда только забеременела. Сначала звонила, потом писала тебе. О встрече попросила, после уже прямым текстом написала о беременности.
– А я что?
– А ты не ответил. Потом я уже додумалась к тебе домой прийти, а там… – сбиваюсь с мысли, вспоминая о его матери, – а там я встретила твоих родителей. Ты уехал, а я… мы остались. Я решила рожать. Сначала, конечно, испугалась, даже думала аборт сделать и пошла в клинику. Но потом передумала. Не смогла, понимаешь?
– Понимаю. Ты молодец… что не смогла.
Слабо улыбаюсь и киваю. Да. Я молодец. Не знаю, как сложилась бы моя жизнь без Алисы, и не хочу знать. Она есть, и я очень этому рада.
– Что дальше? Почему не сказала, когда я вернулся?
– Никит, понимаешь… когда ты уехал, я думала, ты меня бросил. Испугался ответственности, твои родители откупились от меня. Я не хочу никого обвинять и, возможно, сама поступила тогда тоже неправильно. Ну как есть… что уже изменить? Всё случилось в лучших традициях канала Россия и передачи Малахова, – грустно усмехаюсь я, потирая щёку. – Зачем мне было что-то тебе говорить? Уже потом я начала понимать, что ты, наверное, не в курсе, и вроде как нужно рассказать. Но блин… сложно это… и страшно мне было.
Признаюсь во всём, как есть, и вскидываю глаза на Никиту. Он внимательно рассматривает меня в ответ, переваривая услышанное. Задумчиво проводит языком по нижней губе и бросает взгляд на коляску.
– Отец тебе денег дал? Чтобы ты на аборт пошла? То есть он знал?
Медленно киваю. Его отца я в тот день видела мельком, больше участия в разговоре принимала его мать. Она и дала мне тогда деньги, которые я взяла. По глупости! Дурости! Я была в шоке и не представляла, что делать.
– Вита мне сказала, что не ты писала ту записку. Ей тоже дали денег? – спрашивает Ник.