Надеюсь, что, дав ясно понять, что все люди похожи, несмотря на то, что каждый из них существенно отличается от другого, я могу теперь перейти к некоторым из многих противоположностей агрессии.
Например, существует контраст между смелым и робким ребенком. Один из них стремится получить облегчение, наступающее после открытого выражения агрессии и враждебности, а второй склонен обнаруживать эту агрессию не в себе, а где-то, бояться ее или жить в ожидании ее появления в виде ребенка из внешнего мира. Первому малышу повезло, потому что он обнаружил, что выраженная враждебность имеет пределы и может быть выплеснута целиком, тогда как второй никогда не достигает приемлемого конечного результата и продолжает ожидать неприятностей. И в некоторых случаях они действительно появляются.
Некоторые дети определенно склонны видеть собственные контролируемые (подавленные) агрессивные импульсы в агрессии других. Это может развиться в нездоровое поведение, так как запасы бреда преследования могут закончиться и должны быть восполнены манией. Таким образом, мы обнаруживаем ребенка, всегда ожидающего преследования и, возможно, становящегося агрессивным в целях самообороны против воображаемого нападения. Это болезнь, но ее модель можно найти в виде этапа развития практически любого ребенка.
Рассматривая другой вид противоположности, мы можем противопоставить легко становящегося агрессивным ребенка тому, который сдерживает агрессию «изнутри» и поэтому становится напряженным и серьезным, чрезмерно контролируя себя. Естественно, за этим следует определенная степень подавления всех импульсов, а следовательно, творчества, поскольку оно связано с безответственностью младенчества и детства и свободой выражения. Тем не менее в последнем случае можно сказать, что, хотя ребенок теряет что-то в отношении внутренней свободы, у него возникает преимущество благодаря появлению такого самоконтроля наряду с некоторым вниманием к другим людям и защите мира от того, что в противном случае стало бы детской безжалостностью. Потому что в норме у каждого ребенка вырабатывается способность вставать на место других людей и идентифицироваться с внешними объектами и людьми.
Одна из неловких вещей, связанных с чрезмерным самоконтролем, заключается в том, что у замечательного ребенка, который мухи не обидит, могут происходить периодические нервные срывы, выражающиеся в агрессивных чувствах и поведении, например во вспышке гнева или дурном поступке, что не приносит никому никакой пользы, в первую очередь ребенку, который впоследствии может даже не вспомнить, что случилось. Все, что могут сделать с этим родители – найти способ справиться с таким неловким эпизодом и надеяться, что с возрастом у него появится более приемлемое выражение агрессии.
В другой, более зрелой альтернативе агрессивному поведению ребенок видит сны. Во сне уничтожение и убийство переживаются в виде фантазий, и этот сон связан с определенной степенью возбуждения тела и является реальным опытом, а не просто тренировкой ума. Умеющий управлять снами ребенок становится готов ко всем видам игр, как в одиночку, так и с другими детьми. Если сон содержит слишком много разрушений, серьезную угрозу неприкосновенным объектам, или если в нем наступает хаос, ребенок пробуждается от крика. Здесь мать играет свою роль, оказавшись рядом и помогая малышу очнуться от кошмара, чтобы внешняя реальность в очередной раз могла оказать свое успокаивающее действие. Этот процесс пробуждения может занять у ребенка около получаса. Сам по себе кошмар, как ни странно, способен оказаться хорошим опытом.
Здесь я должен провести четкое различие между снами и снами наяву. Связывание фантазий во время бодрствования – не то, о чем я говорю. Важное отличие снов от снов наяву заключается в том, что ребенок спит и его можно разбудить. Сон может быть забыт, но он снился, и это важно (существует также реалистичный сон, перетекающий в бодрствование, но это совсем другая история).
Я уже говорил об игре, основанной на фантазии и источнике всего того, о чем можно помечтать, и более глубоких и даже самых глубоких слоев бессознательного. Легко заметить, какую важную роль в здоровом развитии играет принятие ребенком символов. Одна вещь означает другую, и следствием этого является огромное избавление от грубых, неуклюжих конфликтов, являющихся частью абсолютной истины.
Неловкая ситуация, когда ребенок нежно любит мать и хочет ее «съесть» либо одновременно любит и ненавидит отца, не может перенести ненависть или любовь на дядю либо хочет избавиться от нового члена семьи, не умея понятным образом выразить это чувство. Такие дети есть, и они просто страдают.
Однако обычно принятие символов начинается рано и дает ребенку пространство для получения жизненного опыта. Например, когда младенцы в самом начале жизни выбирают себе какой-то особый интимный предмет, он обозначает и их, и мать. Он также является символом единения, как большой палец во рту младенца, и этот символ сам по себе может быть атакован, а также оценен выше всех последующих приобретений.
Игра, основанная на принятии символов, имеет безграничные возможности. Она позволяет ребенку испытать все, что можно обнаружить в его личной внутренней психической реальности, являющейся основой растущего чувства идентичности. В нем будет присутствовать как агрессия, так и любовь.
В созревающей личности ребенка появляется еще одна альтернатива уничтожению, причем очень важная. Это созидание. При благоприятных условиях окружающей среды стремление к созиданию связано с принятием на себя ребенком личной ответственности за деструктивную сторону его натуры. Самым важным признаком здоровья малыша является появление и сохранение созидательной игры. Она нечто, что не может быть привито еще в большей степени, чем в случае с доверием. Со временем она появляется в виде результата совокупности жизненного опыта ребенка в обеспеченной родителями обстановке.
Данную связь между агрессией и созиданием можно проверить, отказав ребенку (да и взрослому) в возможности сделать что-то для родных и близких или в шансе «внести свой вклад», поучаствовать в удовлетворении потребностей семьи. Под «внесением своего вклада» я подразумеваю сделать что-то ради удовольствия или чтобы быть похожим на кого-то, но в то же время обнаружить, что это порадует маму. Это словно «найти свою нишу». Ребенок принимает участие, делая вид, что кормит младенца, заправляет постель, пылесосит пол или печет пироги, – причем условием удовлетворения от участия является то, что видимость его деятельности воспринимается кем-то серьезно. Если над ним смеются, участие становится простым имитированием, и он испытывает чувство физического бессилия и бесполезности. В этот момент у ребенка может легко произойти вспышка откровенной агрессии или деструктивности.
Помимо экспериментов, такое положение вещей может возникнуть в обычной жизни, потому что никто не понимает, что ребенку необходимо отдавать больше, чем получать.
Можно увидеть, что активность здорового младенца характеризуется естественными движениями и стремлением наталкиваться на предметы и что младенец постепенно начинает использовать их наряду с криками и брызганием слюной, а также выделением мочи и фекалий для выражения гнева, ненависти и мести. Ребенок приходит к любви и ненависти одновременно и принимает противоречие. Одним из наиболее важных примеров объединения агрессии с любовью является потребность кусаться, возникающая примерно с пяти месяцев. В конце концов это становится частью удовольствия, связанного с едой всех видов. Однако изначально тело матери – хороший объект, который интересно кусать и который порождает мысль кусаться. Таким образом, пища воспринимается как символ тела матери, отца или любого другого любимого человека.
Все это очень сложно, и младенцу, а затем и ребенку требуется много времени, чтобы справиться с агрессивными мыслями и возбуждением и уметь их контролировать, не теряя способности быть агрессивным в подходящие моменты, будь то ненависть или любовь.
Оскар Уайльд заметил: «Каждый человек убивает то, что любит». То есть любя, мы должны ожидать боли. Воспитывая детей, мы видим, что они склонны любить вещи, причиняющие им боль. Причинение боли в значительной степени является частью детской жизни, и вопрос в том, каким образом ваш ребенок найдет способ использовать эти агрессивные силы для жизни, любви, игры и (в конечном итоге) работы.
И это еще не все. Остается вопрос: где же находится исток возникновения агрессии? Мы видели, что в развитии новорожденного присутствуют первые естественные движения и крики, которые могут быть ему приятны, но не имеют явно агрессивного значения, потому что младенец еще не организован должным образом как личность. Однако мы хотим знать, каким образом, возможно довольно рано, младенец разрушает мир. Это имеет жизненно важное значение, потому что именно такой остаток инфантильного, «неиспользованного» уничтожения может на самом деле разрушить мир, в котором мы живем и любим. Благодаря детскому волшебству мир может быть уничтожен в мгновение ока и воссоздан следующим взмахом его ресниц и новым этапом потребности. Оружие массового поражения придает волшебству ребенка реальность, прямо противоположную волшебной.
Подавляющее большинство младенцев на самых ранних этапах жизни получают достаточно хороший уход, поэтому достигают определенной степени интеграции личности, и опасность массового прорыва совершенно неразумной деструктивности представляется маловероятной. В целях профилактики наиболее важным для нас представляется осознание той роли, которую родители играют, чтобы облегчить процессы созревания каждого ребенка. Особенно важно научиться оценивать роль, которую играет мать в самом начале жизни ребенка, когда их отношения меняются с чисто физического контакта на тот, в котором ребенок соответствует отношению матери, то есть начинает обогащаться эмоциональными факторами.
Но остается вопрос: известен ли нам источник этой силы, присущей людям с рождения и лежащей в основе деструктивной деятельности или ее эквивалента в страданиях из-за самоконтроля? За всем этим стоит