В доме было все так же тихо и чисто – никаких следов погрома, никаких зловещих пятен крови. Это несколько успокоило меня, и я снова позвал:
– Наталья! Прошу прощения за вторжение, но дверь была открыта…
Я ускорил шаг и почти уже не боялся. Поэтому я был совершенно не готов к тому, что увидел, когда наконец нашел Наталью.
Она сидела в мягком кресле у окна. Кресло было развернуто к двери, и я получил возможность сразу же разглядеть хозяйку секты. Да я едва узнал ее! И я не заорал от страха лишь по одной причине… Нет, не потому, что я так уж смел и крики не мужская участь. Я просто оказался за чертой той стадии ужаса, когда еще можно кричать. То, что обрушилось на меня, делало меня немым, парализовывало, потому что я никак не мог объяснить, как можно сотворить такое с человеком.
Наталья сидела спокойно и расслабленно, поза абсолютно естественная, как будто хозяйка секты просто решила отдохнуть. Платье светлое, теплое, без единой капли крови, на теле вообще никаких травм нет. А вот лицо… От лица осталось так мало, что я едва узнал ее – в основном по светлым волосам.
Теперь я понимал, чей глаз лежал в гостевом доме. Оба искристых голубых глаза хозяйки исчезли, но один – неизвестно куда, а второй подкинули мне. Раны зияли на ее лице темными пятнами, но крови в опустевших глазницах не было, и я не представлял, как такое возможно, ведь все произошло этой ночью.
Но на удалении глаз издевательства над трупом не закончились… По крайней мере, я надеюсь, что это сделали с ней, когда она уже была мертва. Ужас порождает странные надежды! Наталье вывихнули нижнюю челюсть и оттянули вниз, насколько это вообще возможно, не разрывая кожу. Из-за этого ее распахнутый рот казался неестественно большим, словно смеющимся над чем-то за чертой мира мертвых. Во рту не было ни зубов, ни языка. Странная, мягкая, бескрайняя пасть, не способная принадлежать человеку, маска гибели, впивающаяся в память навсегда.
Я не стал подходить ближе и проверять, мертва ли она. Никто не мог это пережить! И никто не мог сделать это с Натальей, все это было невозможно… и случилось. Как только ледяная хватка ужаса чуть ослабла, я пулей вылетел прочь. Мне нужно было позвать кого-то, предупредить этих людей! Да, тут были неадекваты, которые наверняка обвинят во всем меня. Однако разумных людей должно быть больше, даже среди сектантов. Я должен был предостеречь их об опасности, которую и сам толком не понимал, а потом уже звонить в полицию.
Теперь я бросился в первый попавшийся дом без сомнений, не слушая собственные инстинкты, я барабанил в дверь с полной силой и… Я снова не получал ответа. Это было очень, очень плохим намеком. Как во сне, я повернул ручку и вошел внутрь. Меня даже не удивило, что дверь не заперта, я просто отстраненно отметил это как ничего не значащее обстоятельство.
Внутри все были мертвы. Дом был небольшой, осмотреть его оказалось не так уж сложно, и я насчитал четыре трупа: молодые мужчина и женщина, девочка лет семи и пожилая женщина. Они были убиты одинаково – и совсем не так, как Наталья. Их тела были покрыты кровавыми ранами, мелкими и глубокими, но причиной смерти, на первый взгляд, стало то, что им перерезали горло… или перегрызли? Выглядело так, будто перегрызли, но это же невозможно!
Мертвые тела были окружены багровыми лужами крови, и запах здесь стоял соответствующий – тяжелый, вязкий, тошнотворно сладкий. От него кружилась голова, и ощущение, будто я застрял в ночном кошмаре, лишь усиливалось. Но даже в таком откровенно заторможенном состоянии я смог заметить, что кровь только рядом с трупами. Больше ее нигде не было, и никуда не разлетелись брызги. Такое могло произойти, только если жертвы не сопротивлялись и не пытались убежать. На них напали, и они сдались, сразу же сдались, отдали свои жизни какой-то твари, которая без сомнений изорвала их!
Я больше не бежал, я вышел оттуда медленно, пошатываясь. Нужно было идти к машине, а я почему-то побрел к соседнему дому. Не знаю почему. Я все надеялся, что здесь это прекратится так же, как в многоквартирном доме. В какой-то миг ужас достигает пика – и отступает, как морская волна, и вот уже нет ни чудовища, ни гниющего этажа… Пусть так будет и здесь, пусть я предстану полным дураком, но все эти люди останутся живы!..
Однако на этот раз реальность не дрогнула, не изменилась. Люди были мертвы и во втором доме, и в третьем… кажется, всего я шесть домов обошел и везде находил лишь изуродованных мертвецов. Это были разные люди, среди них и очень сильные, молодые, но никто из них не сопротивлялся. Они приняли мучительную смерть, как покорные овцы! Почему? Даже их убеждения не предполагали ничего подобного.
Все это уже нельзя было отменить. Похоже, я остался единственным живым существом во всей деревне… Издевательски живым и невредимым.
Львиная доля моего сознания онемела – видимо, это такая защитная реакция, чтобы не сойти с ума от страха. Но часть еще соображала, и она заставила меня двигаться к машине, пусть даже медленно, неровно, как пьяного.
Машина осталась нетронутой, она все так же дожидалась меня на парковке – одна, другие гости на ночь разъехались. Повезло им! Да и не только им… Мне почему-то казалось, что, даже если я обойду всю деревню, я не найду тут Арсения Батрака – ни живого, ни мертвого.
К дьяволу Батрака, не до него сейчас, мне бы с этим справиться! Я достал из бардачка телефон, намереваясь позвонить в полицию, но тут аппарат вдруг ожил у меня в руках. На экране не было ни номера, ни даже заставки с часами – только мельтешащие белые помехи. А я никогда прежде не видел таких помех на смартфоне! Я попытался нажать на кнопку отключения экрана, однако ничего этим не добился. Телефон работал, но непонятно как, он даже не давал мне выбор – принять вызов или отклонить его.
Я мог отбросить трубку в сторону, потому что это было ненормально – так же ненормально, как залитая кровью деревня, как женщина без глаз, смеющаяся замогильным смехом искаженной челюсти… А вместо этого я поднес смартфон к уху.
– Алло?..
Я услышал шипение – как будто по рации разговаривал. Но сквозь эти жуткие помехи все-таки прорывался голос, долетали отдельные слова… И я знал этот голос! Его, родной, любимый, я бы за любым шумом узнал.
– Ник…
– Рэдж?! Рэдж, где ты?
– Ник… Не приходи за мной, остановись… Не иди…
– Не собираюсь! Я найду тебя, просто верь мне!
– Не надо… – все так же полушептала она, и в голосе звенели непролившиеся слезы. – Не вспоминай меня, не приходи… Ты лишь порадуешь его… Остановись, я давно умерла… Не вспоминай меня больше…
– Рэдж!
Бесполезно. Голос оборвался, экран погас, трубка в моих руках превратилась в кусок пластика. А где-то совсем близко уже выли сирены полиции, которую я так и не успел вызвать.
– Вы хоть понимаете, насколько серьезны предъявляемые вам обвинения, Николай Анатольевич?
О да, я понимал. Во-первых, это было несложно само по себе. Трудно представить благоприятный исход для человека, который якобы убил целую деревню! Во-вторых, вежливо и по имени-отчеству со мной начал разговаривать только этот следователь. Патрульные и опера, доставлявшие меня сюда, были куда менее сдержанны в выражениях и характеристиках в мой адрес. Меня даже в грязи поваляли чуток, попинали, потом сообщили, какой я урод – во всей сотне разновидностей. Привезли сюда, забрали документы и мобильный, хотели даже протез конфисковать. Я не сопротивлялся, я просто протянул им руку и предложил:
– Снимайте.
Желающих не нашлось. Уж не знаю, какими первобытными инстинктами это объясняется, но вид культи заставляет окружающих как минимум нервничать. А уж такое зрелище, как снимающаяся рука, вообще из серии «Лучше никогда не видеть». Так что протез мне оставили, а орать продолжили, пытаясь выведать, как я дошел до жизни такой.
Первое время я не отвечал, я вообще с ними не разговаривал. Я был все еще подавлен тем, что видел в деревне, и смутным ощущением, что это все-таки моя вина. Да, не напрямую, но я причастен к этому, и ничего подобного бы не случилось, если бы я не приперся туда.
Потом уже я не отвечал вполне осознанно, потому что с неадекватами, способными уверовать в такой бред, говорить не о чем. Я более-менее очухался уже в участке – в феерически грязной сырой клетухе, справедливо именуемой обезьянником. Когда я стал способен воспринимать информацию, я из разговоров полицейских выудил, в чем меня обвиняют, и окончательно охренел.
В секте жили более ста двадцати человек. Предполагалось, что за одну ночь я убил их всех, в том числе женщин, стариков, детей. Мужчин, каждый из которых мог свернуть мне шею. Я вообще всемогущий и неразборчивый.
Вот и куда они смотрели? Я ведь видел, в каком состоянии были тела, и они видели! Я не смог бы сотворить такое даже с одним человеком при всем желании. А с целой деревней и подавно! Как? К тому же, когда меня задержали, на мне не было ни единой капли крови, это они должны были признать. Не только на коже и на одежде, на протезе – тоже, а его так быстро не отмоешь. Но меня все равно сделали главным подозреваемым и искренне ненавидели. Какой смысл после такого вести с ними переговоры?
Я дождался, пока на горизонте появился хоть кто-то адекватный – немолодой уже следователь с усталым взглядом. Этот общался со мной вежливо, но наручники с меня в допросной не снял. Что, опять же, было глупо: я их сам могу за пять минут снять, если очень захочу.
– Что вы там делали вообще? – спросил он.
– Из любопытства приехал, – проворчал я.
Упоминать Батрака и истинную цель своего визита я не собирался. Он никогда не был связан с сектой официально, его там видел только я, и наверняка его уже и след простыл. Объяснить, кто он такой, слишком сложно, и мне все равно никто не поверит. К счастью, за пару часов, проведенных здесь, я успел придумать версию получше.
Главное, чтобы в памяти снова не всплыл голос Рэдж… Я запрещал себе думать о том разговоре, только не сейчас. Этот неожиданный звонок ослаблял меня даже больше, чем деревня, полная трупов.