– Ну же! – поторопил я. – Кто он такой? Какой-то демон?
Громов поморщился с таким видом, будто я ему в золотой портсигар дохлую лягушку засунул.
– Нет-нет, прошу вас, не нужно приплетать к этому никакую мифологию. Татьяна, будьте любезны, введите Николая в курс дела. По возможности кратко!
А Таня только этого ждала. Она бросилась к полкам, схватила какой-то тубус и достала из него копию очень старой гравюры. Я, конечно, в живописи не силен, но то, что я там увидел, больше всего напоминало Босха. Вроде бы наш мир – но совсем не наш. Дома искажены, изогнуты, стоят вопреки всем законам физики. По ним вьются то ли лианы, то ли щупальца, часть из которых сжимает в кольцах непонятных маленьких чудовищ. Чудовища побольше чувствуют себя на этих улицах куда свободнее. Одни из них бесконечно далеки от людей, они – откровенные монстры. В других есть что-то человеческое, и вот эти куда страшнее, потому что сразу начинаешь подозревать: они подобны тебе, они разумны, и если они уничтожат тебя, они сделают это не из голода, а из злобы.
– Это стилизованное изображение, – пояснила Таня. – Написано не с натуры, а со слов очевидцев… Выживших, сумевших выбраться оттуда, их мало было. В большинстве своем они были малограмотными и впечатлительными, потому давали неточное описание…
– Побудешь тут впечатлительным, когда у тебя прямо под ногами пасть открывается, – фыркнул Сергей.
– А можно точнее? – вмешался я. – Что это за место?
– Другой мир, – просто сказала Таня, как будто в этих словах не было вообще ничего странного. – У него нет единого названия, потому что на официальном уровне он, конечно же, никем не признан. Просто есть разные группы людей, которые о нем знают. Понятное дело, каждая группа предлагает свое название и настаивает на нем. Я предпочитаю название «Внутренний мир», хотя у многих, конечно, оно вызывает не те ассоциации. Богатый внутренний мир и все такое…
– Татьяна, по делу! – вмешался Громов.
– Это тоже по делу, – обиделась Таня. – Так вот, мы его называем Внутренний мир или Мир Внутри.
– Внутри чего? – удивился я.
Если бы они завели со мной такой разговор раньше, при первой нашей встрече, я бы послал их куда подальше. Но теперь я был ровно на одну мертвую деревню ближе к принятию любых вариантов.
– Внутри того, чем он должен был стать, – заявила Таня. – Этот мир – он призрак… Призрак целого мира!
– Этого мы точно не знаем, – возразил Антон. – Он недостаточно изучен для таких заявлений! Есть теория о том, что это мир, построенный из античастиц, который своей агрессивной пародией на наш мир олицетворяет отсутствие симметрии между материей и антиматерией…
– Верно только то, что это другой мир, – прервал его Громов. – Я тоже не верю в версию с призраком, хотя она имеет место. Это некая полноценная реальность, которая каким-то образом копирует нашу реальность, но изменяет и дополняет ее на свой лад. Эти изменения преимущественно деструктивны и опасны для человека, в этом мире живут существа, о которых нам известно очень мало. Но это же – мир неизученных ресурсов и огромных возможностей.
– Это мир уродов, – холодно произнес Сергей. – Чертов уродский мир, который убивает все, к чему прикоснется!
Да уж… Пока что я больше узнавал о них, чем об этом мире. Громов относился к той загадочной реальности прагматично: хотел извлечь оттуда выгоду, не важно какую. Таня была типичной ученой, для которой не существует добра и зла, есть только объекты для наблюдения. Сергей по какой-то причине ненавидел тот мир, как ненавидят иногда людей. А Антон, конечно же, боялся и старался не касаться загадочного пространства даже в обсуждении.
– Этот мир иногда соприкасается с нашим, – пояснила Таня. – Происходит это по большей части хаотично и бесконтрольно. Во многих случаях на местах соприкосновения пропадают люди, их просто утягивает туда. Иногда они возвращаются, чаще – нет. О Внутреннем мире известно уже очень много лет, но сведения о нем все равно скудные, потому что туда невозможно добровольно путешествовать, а любые попытки его изучить смертельно опасны.
Говоря об этом, она почему-то покосилась на Громова, но быстро отвела взгляд, словно устыдившись собственных мыслей.
– Так, я понял, это мир каких-то кракозябр, где людям не рады, – обобщил я. – Но при чем тут Батрак?
На самом деле я понял куда меньше, чем пытался изобразить… Да почти ничего! Только то, что это другой мир, в который лучше не соваться. Хотя само понятие другого мира, целого мира, было из области фантастики, и мой разум ему отчаянно сопротивлялся.
Ответила мне снова Таня с молчаливого разрешения Громова.
– О Внутреннем мире просто так не говорят. Соответственно, и изучать его открыто невозможно, и все же им порой интересуются очень серьезные люди, понимающие его ценность.
– Или фанатики, – добавил Сергей.
– Арсений Батрак был и тем и другим, – отметил Громов.
– Был? – переспросил я. – Так он и сейчас есть, живет и здравствует!
– Николай, поверьте мне на слово, в жизни Арсения можно провести очень яркую черту. По одну ее сторону он был, по другую – есть.
– Так вы действительно знали его?
– Я общался с ним много лет.
Никто из них, даже Громов, не знал, как именно Арсений Батрак познакомился с этим загадочным Внутренним миром. Вероятнее всего, получил знания по наследству, так чаще всего и бывало. Далеко за примерами ходить не надо: сам Громов узнал от отца, который тоже живо интересовался «ценнейшим ресурсом». Ну а его батя, в свою очередь, вполне мог получить первые сведения от фашистов, с которыми он активно сотрудничал во времена Великой Отечественной. Об этом Громов упоминал как бы между делом, будто и не было в таком сотрудничестве ничего зазорного. Я спорить не стал, но мысленную пометку сделал.
Нам тут важно, что Арсений чуть ли не с подросткового возраста интересовался всем, что связано с Внутренним миром. С отцом Громова он познакомился еще молодым, но уже получившим неплохую репутацию ученым. Понятно, что формально он занимался совсем другими вещами. Но фанаты этого мира умели находить друг друга.
– На тот момент Арсений уже был сыт теорией, – пояснил Громов. – Он искал человека, который спонсировал бы практические исследования. Конечно, тогда, еще в советское время, использовали другую терминологию, но суть от этого не менялась.
– О каких именно практических исследованиях идет речь? – уточнил я.
– Сбор любых материальных указаний на Мир Внутри, и в первую очередь порталы.
Последний портал, с которым я сталкивался, находился в компьютерной игре. Кто-то чуть более образованный подумал бы об архитектуре. Но Громов определенно имел в виду не это.
– Какие еще порталы?
– Это нечто вроде дверей между двумя мирами, – пояснила Таня. – Между пространствами постоянно существует граница, которую мы, к сожалению, пока очень плохо понимаем. Иногда она рвется спонтанно, и людей утягивает туда. Но есть места, где граница стабильно тонкая и соприкосновения миров случаются не в пример чаще.
– Вот именно это и искал Арсений, – подтвердил Громов. – Это же было нужно моему отцу, он понимал, что полноценно изучить тот мир можно только через контролируемое проникновение. У отца были деньги, у Арсения были знания. Им оказалось несложно найти общий язык.
Примерно в тот же период с Арсением познакомился и сам Громов – отец направил его курировать этот проект. Он был младше Батрака, но не принципиально. Эти двое неплохо сработались, хотя Павел Громов не был так же искренне увлечен Внутренним миром, как его отец.
С тех пор Арсений, по сути, вел двойную жизнь. Чтобы не привлекать к себе внимания, он по-прежнему занимался историей и археологией. Этим же он прикрывался, когда наступало время экспедиций по заказу семейства Громовых. Вот где он пропадал в свободное время, вот ради чего он отказался от семьи и друзей… Хотя отказаться ему наверняка было несложно, такой уж человек.
Увы, для успеха одного энтузиазма мало. Внутренний мир существовал по своим законам и никак не поддавался изучению. Ломалось оборудование, гибли люди, а главное, истекало время – у них обоих.
– Думаю, мой отец и Арсений хотели попасть туда с одинаковым рвением, – задумчиво произнес Громов. – Для отца это стало просто наваждением. Ему по жизни везло, от нашего мира он получил все – успех, карьеру, богатство. Он мог позволить себе все что угодно, но в какой-то момент перестал хотеть. Он зациклился, все его мысли были о том мире. Я был недостаточно опытен, чтобы объяснить ему, как опасны навязчивые идеи… Да и не думаю, что это вообще было возможно.
– А Батрак, ему зачем было так нужно туда? – спросил я. – Интерес ученого?
– Скорее вопрос выживания. От родителей ему достались не только знания, но и слабые легкие. Его мать, насколько я знаю, умерла от туберкулеза. Сам он тоже страдал от этой болезни – я помню, он жутко кашлял уже во время последних наших экспедиций.
Получается, когда мы беседовали о курорте, Батрак не соврал мне… Точнее, не столько правду сказал, сколько вспомнил былое. На тот момент ему уже было пофиг на горный воздух, но когда-то он нуждался в таком вот отдыхе.
Он почему-то вбил себе в голову, что тот мир способен его вылечить. Возможно, у него даже были основания… Хотя, как по мне, логика странная: чтобы докопаться до мира, который, возможно, его чуть подлечит, он отказывался от полноценного лечения в этом мире и шастал по местам, где человеку со слабыми легкими лучше не появляться. По сути, он сам себе запустил последний отсчет.
– Но мой отец доверял ему именно поэтому, – отметил Громов. – Он был уверен: тот, кто хочет спасти свою жизнь, не будет мошенничать, чтобы хапнуть побольше денег. Когда Арсений сообщил ему, что предельно близок к прорыву и сможет открыть контролируемый портал, отец ему поверил. Он лично участвовал в этом мероприятии, хотя я был против.
– Это было девятнадцать лет назад?
– Нет, это было гораздо раньше. Я знаю, на что вы намекаете – Арсений пропал не тогда. Хотя тот эксперимент тоже закончился плачевно.