ии, установленный «Первым» в ресторане ещё в первые дни их встреч с Анаритой. Боевая подруга и пылкая любовница, когда надо было, чудесным образом преображалась в исполнительного персонального ассистента. Аккордеонист смолк. Педро снял трубку. Докладывал «Второй» из Нового Леона: «Чико взят, Первый. Каковы мои дальнейшие действия?». «Первый» повторил его слова и вопросительно взглянул на Кармело всё так же отстранённо раскачивавшегося на стуле напротив. Тот лишь коротко провёл внутренним ребром ладони по горлу.
– Убить, – коротко бросил в трубку «Первый» и, немного подумав, добавил, – Убить и унизить.
– Как унизить, Первый? – спросили на том конце провода.
– Проявите креатив, Второй, – ответил Педро. – Обратитесь к опыту «Пепес»[14].
– Вас понял, Первый. Есть проявить креативное мышление.
Труп «Эль Чико» был обнаружен бездомными алкашами на рассвете следующего дня. Он сидел на скамейке напротив местного собора, неприлично раздвинув ноги. Его лицо было ярко накрашено грошовой женской косметикой, он походил на куклу с бессмысленными вытаращенными глазами. Перед смертью его кастрировали и переодели в женское бельё: ночную комбинацию и кружевные трусики. На лбу ярко-красной губной помадой была выведена греческая буква Ω.
Девятая глава.ЛОКАЛЬНАЯ ПЕРЕСТРЕЛКА
«Мы взяли улицы. Они были нашими.
Не было такой силы на земле, которая смогла бы вырвать их у нас…
Почему же мы их так глупо отдали?»
Янина родилась незадолго до «бархатной революции», но она совсем не помнила жизни при социалистическом строе. Она лишь помнила, как в детстве мать с отцом часто спорили на эту тему, потому что для матери годы «жёсткой экономии» при Чаушеску казались непереносимыми, в то время как для отца эпоха, наступившая после расстрела диктаторской четы, была намного хуже. Причина их разногласий лежала в непосредственной действительности. Отец в годы СРР был успешным инженером-проектировщиком, работавшим сначала на крупной гидроэлектростанции, потом в нефтепереработке, а мать была заштатным репортёром в редакции третьестепенной газетёнки. Когда «жёсткая экономия» Чаушеску сменилась «шоковой терапией», отец долго сидел без работы, пока вслед за соседями по району не отправился на нелегальные заработки на заграничных стройках. С тех пор Янина его видела очень редко, но семья исправно получала денежные переводы то из Брюгге, то из Лилля. Тем временем, мать Янины устроилась в местное отделение «Кока-колы» и, переспав с американским менеджером, в течение полугода добилась перевода в главный офис в Бухаресте, начальником рекламной службы. Дочь была оставлена на попечение родителей мужа и тихо росла в обстановке разнообразных социальных потрясений и нововведений. Мать с новым гражданским мужем лишь изредка посещала её в родном Клуже, но всегда привозила дорогие подарки. Впрочем, идею о том, что для того чтобы хорошо устроиться в жизни, необходимо как можно скорее выйти замуж за иностранца, внушила Янине отнюдь не мать, а лучшая подруга, Адриана. Незадолго до выпускных экзаменов, когда Янина оставалась ночевать у подруги, та предложила ей зарегистрироваться на сайте знакомств. Всю ночь они ели яблоки, пили вино и мечтали. А наутро Янина получила первое сообщение от Джека. И если ту ночь теперь она, глядя на снимок волейбольной команды, где они стояли бок о бок с Адрианой, могла вспоминать с теплом и ностальгией, то одна лишь мысль о встрече с Михаем через год, вызывала в ней невольную дрожь отвращения. Михай, их одноклассник, тренировался в молодёжке местного футбольного клуба и удостоился чести съездить с «дублем» основной команды в Милан на матч Лиги Чемпионов против «Интера». После важной ничьей с триумфальным гостевым голом, он решил отпраздновать на месте. Выпив в баре с ребятами, Михаю захотелось снять себе на ночь проститутку, там же, в районе стадиона «Сан-Сиро». Выехав, он остановился на площади Банде Нере, будучи уже изрядно навеселе, где завязал разговор с первой же встреченной им парочкой фланирующих путан. Одна была родом из Житомира, другая из Ровно, от обеих сильно пахло спиртным и сырым луком. Он попросил их подозвать третью подружку, одиноко притулившуюся чуть поодаль, у здания местной пиццерии, стоя в классической позе проститутки, упершись одной ногой в стену. Та подошла нехотя, лениво виляя бёдрами, и Михай обомлел, узнав школьную подругу Адриану! Он с огромным трудом уговорил её сесть в его старенькую «дакию», пообещав заплатить за её время. Когда они отъехали и припарковались в тихом местечке на улице Вооружённых сил, Адриана битый час проплакала у него на плече. Он предлагал ей бежать домой вместе с ним, «прямо сейчас», но она в ответ лишь всхлипывала и трясла мелкими жёсткими кудряшками своей броской причёски. Наконец, он клещами вытянул из неё признание – «неаполитанец» Фабио, жених из интернета, оказался на поверку жестоким сутенёром Гази, связанным с албанской мафией. За год приручения, в основном через мордобой, он полностью убедил Адриану в своей безраздельной способности найти и покарать её, вместе со всей её семьёй, в любом уголке этого мира. Бессознательный отказ от самой мысли о бегстве превратился для несчастной девушки в безусловный рефлекс.
Что ни говори, а, несмотря на все неприятности последнего времени, жизнь у Янины сложилась намного лучше. Она с трудом оторвалась от фотографии своей волейбольной команды, на которой уже играли зайчики утренних калифорнийских лучей и пошла делать себе кофе. Нил исчез среди ночи, словно бы его ветром сдуло. В течение прошедших двух недель, он повадился приходить к Янине домой в любое время, открывая двери собственным электронным ключом. Вчера он заявился прямиком с какого-то официального торжества при полном параде и вдрызг пьяный. Он даже не приставал к ней, просто рухнул в их с Джеком кровать, разбросав вещи по полу, и захрапел. В целом у Янины начинало складываться неприятное чувство, что незримая власть над юной женой подчинённого была важнее для Нила, чем секс. По некоторым из его вскользь обронённых фраз она догадалась, что Нил установил за ней слежку с самого момента их знакомства с Джеком, когда тот впервые отправился в Клуж, взяв отпуск за свой счёт. Было в этом Ниле что-то от больного на всю голову психопата.
Пако лениво кружил по улицам Хуареса на своём роскошном «понтиаке», праздно рассматривая нехитрые окрестные здания, скудные витрины и невзрачных прохожих. Он притормозил на тенистой улочке у подножия невысоких бурых холмов с ошмётками субтропической растительности, напротив спортивного клуба «Сан-Мигель». Джек Морган, неспешно следовавший за машиной подозреваемого, остановился на противоположной стороне улицы, метрах в пятидесяти. С улицы видны были теннисные корты, и Пако даже казалось, что сквозь сетку-рабицу он различает ладную фигурку Марьяхи в белом платьице и солнцезащитном козырьке, резво отрабатывавшей форхенды с напарницей. Было жарко, хотелось пить. Выйдя из машины, он направился к небольшому открытому бару, с парой столиков под обтёрханными зонтиками на площадке, чтобы промочить горло.
– Эй, парень, иди-ка сюда, – окликнул его кто-то негромко.
Пако оглянулся. На скамеечке у мшистой каменной стены, украшенной декоративными цветочными горшками, сидело двое мужчин: тощий доходяга в безразмерной баскетбольной майке, висевшей на нём мешком, как балахон, и угрюмый верзила в красной бандане и испачканном мазутом комбинезоне, мрачно пялившийся на Пако исподлобья. Подзывал его худой.
– Сам подойди, – сухо буркнул Пако, и добавил, чуть более примирительным тоном. – Тебе же надо.
Доходяга повернулся к своему товарищу и покачал головой, словно бы не веря собственным ушам. Тем не менее, он медленно поднялся, засунул руки в карманы широких штанов и медленно направился к Пако вертлявой походочкой, мелко, по блатному, поводя головой из стороны в сторону в такт шажкам. Приблизившись вплотную, он сплюнул сквозь зубы на землю и хрипло сказал, дохнув в лицо дешёвым табаком:
– Слышь, купи мне чего-нибудь попить, а то…
– А то? – резко уточнил Пако.
– А то вон тот мой друг, видишь его? Так вот, он бьёт сильно и больно.
Пако усмехнулся и пожал плечами. Потом, нехотя, сделал приглашающий жест в сторону бара.
– Чего сеньор изволит?
– «Модело», чёрного. Литрушник.
Довольный первым успехом, он обернулся и по-заговорщицки подмигнул своему приятелю. Верзила кивнул, расслабленно откинулся на спинку скамьи и закурил. Пако, внимательно наблюдая краем глаза за их немым диалогом, подошёл к барной стойке и, отсчитав нужную сумму, швырнул на прилавок горсть песо.
– Пива, пожалуйста. Одну маленькую «Корону» и одного «кита», чёрное «Модело».
– Как угодно сеньору.
Немолодой бармен, поминутно протиравший прилавок тряпочкой и отгонявший назойливых мух, достал из холодильника две бутылки пива и поставил их на стойку. Пако обернулся к своему новому «другу» и сделал нетерпеливый вопросительный жест рукой, словно бы говоря ему: «ты же не думаешь, что я ещё и за официанта тут буду тебя обслуживать?». Тот с вальяжной ленцой двинулся к бару, легко протиснувшись между двух пустующих столиков из искусственного камня. Как только он приблизился, Пако уже долго не думал. Схватив полную бутылку за горлышко, он со всего размаха буквально впечатал её в лицо доходяги. Раздался такой звук, что окружающим на мгновение показалось, будто Пако треснул молотком по авоське с куриными яйцами со всей дури. Парень, мгновенно усыплённый болевым шоком, рухнул на землю с покорёженным лицом, как подкошенный, обливаясь кровью. Разъярённый Пако вдребезги разбил бутылку о край ближайшего корианового стола и ринулся было к скамейке под стенкой, но тот верзила в красном платке уже улепётывал по тротуару, тяжело пыхтя и отдуваясь, вдоль домов в сторону холма.