Всем слушателям, собравшимся за круглым столом было знакомо это чувство тщетной надежды. Беда, в облике членов «Омегас» или «Семейного креста», не раз стучалась в дом каждого из них. Все лишь молча кивали, слушая дантиста. Тишина нет-нет нарушалась только лёгким хлопком, когда Антонио, хозяин таверны, открывал очередную бутылку красного вина.
– Посмотрите на мои руки, – сказал дантист, подняв обе руки и демонстрируя своим односельчанам их тыльную сторону, на концах пальцев розовела тоненькая плёночка нарастающей роговицы. – Они вырвали мне все ногти плоскогубцами, пока жена собирала выкуп. Через что только ей не пришлось пройти, бедняжке. И все из вас прошли через это. У тебя, Насарио, они сожгли дом. Твою жену, Панкрасио… Впрочем, обойдёмся без подробностей, если хочешь.
– Пустили по кругу, – мрачно сказал Панкрасио. – Росалинду пустили по кругу, пока я собирал деньги.
– Но Росалинда хотя бы жива и, слава богу, находится здесь с тобой, – продолжил Мануэль. – Этого, увы, нельзя сказать о Камиле. Ведь с ней обошлись так же как с Росалиндой, но на глазах у Деметрио.
– А потом Деметрио отрезали голову, тоже при мне, – закончила за него Камила твёрдым голосом, в котором лишь еле ощутимо дрожала нотка неизбывного отчаяния, вошедшего в привычку.
– В связи с чем у меня возник, законный вопрос, дорогие мои товарищи, – сказал Мануэль. – Хотите ли вы так и надеяться до самой смерти, что вам повезёт, или вы хотите что-то предпринять, чтобы спастись? А если же нам спастись не уготовано – хотите ли вы умереть связанными на коленях под ножом палача из «Семейного креста», или погибнуть свободными, с оружием в руках?
– Свободными. Только свободными, – раздались вразнобой голоса участников сходки. – Лучше умереть стоя!
– Дело говоришь, Мануэль. Уж если сдохнуть, то хоть утащить с собой парочку мразей в ад, – всё так же мрачно подытожил Панкрасио.
– Почему же только парочку, – спокойно ответил Мануэль. – Можно и побольше. Я вот, купил себе автоматическую винтовку, так там пуль много. Уже пристрелялся, кстати.
– Оружие-то достать можно, сейчас это не проблема. Одно меня смущает, – сказал Насарио. – Когда мы возьмём в руки винтовки и начнём вершить расправу, закон назовёт это самосудом, а правительство назовёт это вооружённым восстанием. Не дай бог, у нас будет новый Чьяпас. Вы помните, что там у них творилось в Актеале?
– А что творилось в Актеале, Насарио?
– Эта территория контролировалась повстанцами, но там проживали мирные люди. Боевики в масках пришли в одну из местных церквей и вырезали всех, кто там был на мессе – сорок пять человек, из них девять мужчин, двадцать женщин и шестнадцать детей. Семь женщин были беременными. Не пощадили никого.
– Но там разве не католики протестантов резали? – спросил Панкрасио.
– И ты в это веришь, Панкрасио? Это было наказание за поддержку повстанцев, за участие в их структурах коммунитарного самоуправления. Военный гарнизон, расположенный в двух километрах от посёлка на сигналы от местных жителей с призывами о помощи не откликнулся. А убийц, свыше тридцати человек, не так давно полностью оправдали в Верховном суде по процедуре «ампаро».
– Что тебе сказать на это, друг мой Насарио. Во-первых, Насарио, не знаю как тебе, а мне такую жизнь, как сейчас и терять не жалко, – ответил Мануэль, тут же вызвав шумное одобрение присутствующих. – Во-вторых, кто сказал, что у правительства совсем отсутствует голос рассудка? Представитель повстанцев Чьяпаса, некий субкоманданте, как бишь его, весьма успешно ведёт переговоры с правительством все эти годы. Не все же там поголовно подкуплены картелями. В-третьих, никогда не забывайте о том, что согласно десятой статье мексиканской конституции народ имеет право хранить в своих домах оружие в целях обеспечения собственной «безопасности и законной самозащиты».
– Вы не о том спорите, – вмешалась Росалинда. – О себе я и говорить не буду, но у тебя Насарио, растёт несовершеннолетняя дочь. Кто тебе сказал, что они завтра не придут за ней, как пришли за мной? Вспомните, что вы отцы и мужья, поддержите Мануэля. Если не мы сами, никто не защитит нас.
– Помню я, что муж и отец, – недовольно ответил Насарио. – Вы все прекрасно знаете, сколько я от них натерпелся. Слава богу, моих пока не трогали.
– Это пока, Насарио, – сказал Панкрасио. – Не думай, что тебе повезёт больше, чем другим. Мануэль, мы с тобой. Скажи, что надо сделать.
– Пока потихоньку покупайте оружие, пристреливайтесь где-нибудь подальше в лесочке, стреляйте по бутылкам, набивайте руку и тренируйте глаз. Когда все вооружитесь, я знаю, что делать, – глаза Мануэля сверкнули. – Всем нам известны дома «крестоносцев» в Овехуне и в соседних городах, а где не знаем – найдём. Мы придём в их дома, как они приходили в наши. Что найдёте ценного, берите – возвращайте отнятое у вас добро. А святош из «Семейного креста» развесим на телеграфных столбах. Только не трогайте их родителей, женщин и детей. Не уподобляйтесь им. Что же до самих бандитов, то щадить и отпускать никого нельзя. Иначе они вернутся и приведут других. Смерть притеснителям народа!
– Смерть притеснителям народа! – отозвались эхом остальные.
– Когда мы едины…
– Мы непобедимы!
И горемычный мексиканский народ действительно восстал с оружием в руках против распоясавшейся вседозволенности новых тиранов. Но, как водится у человека, восстание это отнюдь не привело к победе добра и светлых сил. Поруганная справедливость была восстановлена лишь отчасти через ограниченное количество точечных ответных ударов. Люди с энтузиазмом продолжили мучить и убивать друг друга, проливая новые потоки крови на мельницу всеобщей вендетты, раскручивая до бесконечности спираль взаимных счетов, а праведное насилие быстро выродилось, став повседневным, рутинным и теперь уж воистину всенародным.
Когда-нибудь Мексика стряхнёт с себя этот вековой кошмар и проснётся мирной и счастливой подобно расцветающим в наше время городам бывшей советской глубинки, ещё недавно сверкавшим вспышками с уличных арен своих криминальных войн на общечеловеческой выставке жестокости. Она будет уверенно смотреть в будущее и достойно воспитывать своих смелых и талантливых детей. Это произойдёт в тот момент, когда завяжутся узелки её исторической судьбы, а отдалившийся на время Создатель, отчего-то зачарованный более северными краями, вернёт сонмы ангелов в её золотистые небеса.
Двенадцатая глава.ВЫЕЗД В МЕХИКО
Пако проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо, энергично и настойчиво. Из-за внезапного пробуждения сердце колотилось в учащённом ритме. С трудом разлепив веки, он, вглядываясь в темноту, начал постепенно различать проступающие из сумрака знакомые черты лица дяди Фелипе. Тот приложил палец к губам и еле слышно прошептал: «ш–ш–ш». Потом он по-заговорщицки мотнул головой в сторону двери из комнаты в коридор, ведущий к мансарде. Пако потихоньку, чтобы не разбудить кузена Пепе, сунул ноги в «гавайские» шлёпанцы и в одних трусах проследовал за дядей. Дон Фелипе деловито прошёл через помещение и поднялся по деревянным ступенькам к выходу на асотею. Пако, ёжась и обхватив себя за локти, вышел за дядей наружу. На асотее было и впрямь очень свежо, по-утреннему, царившую тишину нарушал лишь стрёкот неусыпных цикад. Вдалеке, за горой Франклина, едва занимался мертвенно бледный рассвет.
– Мы с Марией-Хавьерой вылетаем в Мехико, у неё начинается последний учебный триместр, – сообщил дядя вполголоса. – Я хочу, чтобы ты выехал туда же сегодня в девять вечера. Возьмёшь мой джип из гаража. Вот ключи.
– Ты говорил за мной следят…
– Наружное наблюдение будет снято в условленный час. Все заснут, или отлучатся, или попросту закроют глаза. Так мне обещал мой хороший друг, полковник Санчес. Ты помнишь, Пако, как говорил мне, что я могу располагать тобой, если решу отомстить за позор и страдания твоей кузины?
– Конечно, дядя, – воскликнул Пако с жаром, но после предупреждающего жеста дона Фелипе снизил голос. – Тебе удалось узнать, кто над ней надругался?
Вместо ответа дядя Фелипе печально обвёл рукой убегающую в сторону горы Франклина панораму тускло освещённых улиц своего родного города, обшарпанных домов, где в страхе и трепете ютилась жизнь местного населения, беспорядочно уничтожаемая на повседневной основе. Пако невольно вздрогнул. Бесплотные тени убитых девушек словно бы водили в этот момент торжественный хоровод вокруг них с дядей.
– Все всегда знали по именам тех, кто давно уже надругался над нашим городом, кто насилует наших женщин, кто заставляет наших мужчин покорно отдавать свои кровно заработанные деньги, а потом молча глотать известия о похищениях и убийствах своих близких, равно как и смертные приговоры самим себе. У этого царства террора, увы, есть хозяева, и все их знают.
– Дядя, – прошептал Пако, дико озираясь кругом. – Неужели это наркобароны бесчестят и убивают девушек?
– Да, Пакито, они либо делают это сами, либо получают за это плату, потому что ничто в этом городе не делается без ведома воротил из Центрального картеля. Они заправляют не только всем местным преступным миром, но и регулируют всю жизнь людей этого города, вплоть до мельчайших бытовых деталей – дон Фелипе продолжал говорить едва слышно, но голос его заметно подрагивал. – С тех пор как по ночам начали исчезать первые работницы местных макиладор, люди говорили всякое, выдвигали самые разные предположения. Город покрылся целой сетью розовых крестов над могилами безымянных жертв женского пола, в основном молоденьких девушек. Кто-то говорил о конкуренции, кто-то о банде сексуальных маньяков, кто-то о поставленном на поток производстве документальных снафф-фильмов об истязаниях и извращённых убийствах мексиканок, а гринго на севере даже писали, что этот феминицид является проявлением неполноценной культуры нашей страны, где недалёкие мачо просто не способны признать право женщины на самостоятельный заработок… Но кто бы это ни был и зачем бы они это не делали, уверяю тебя, ответственность за непрекращающиеся убийства женщин в Хуаресе в первую очередь, несёт верхушка Центрального картеля. Это их вызов государству и общественной морали, манифестация собственной вседозволенности. Поэтому, Пакито, мы с тобой будем бить этого монстра прямо в голову кирпичом, пока не размозжим его мерзкий череп, чтобы стереть любые следы его существования с лица земли… Кто знает, может быть, когда это всё прекратится, и в город вернётся нормальная жизнь, тогда к нам вернётся наша прежняя Марьяха, и мы вновь услышим её беззаботный смех.